Председатель совета Колков в конце апреля — начале мая 1918 года находился в Москве. Он как раз получил распоряжение Э.М. Склянского о выезде ГАУ в Москву в 7-дневный срок и безуспешно пытался выйти из патовой ситуации. «В Москве, когда мы были все вместе, мы могли детально обсудить, как и в какое время можно переехать без ущерба для работы и какое нам нужно помещение, но теперь мы снова разъединены и решаем этот вопрос врозь, а не вместе. Итак, к отъезду готовимся, — докладывал Колков Склянскому, — но считаю своим долгом заявить, что здесь очень большая ненормальность, при которой работать не возможно»[714]. К 16 мая для ГАУ на основании распоряжения Л.Д. Троцкого в Москве было подыскано помещение, признанное товарищем председателя совета ГАУ «вполне подходящим»[715].
Однако с переездом Самарской части в Москву пришлось подождать: начальник ГАУ А.А. Маниковский доложил Э.М. Склянскому и М.С. Кедрову о готовности переезда управления к 13 мая, попросив, однако, назначить время отъезда «не ранее того, как будут подысканы и закреплены в Москве как помещение для ГАУ, так и квартиры для всех его чинов, уже достаточно настрадавшихся при первом переезде и цыганском скитании [в] Самаре»[716]. Маниковский добавил, что перед вторичным переездом необходимо также свести к минимуму вред, который этот переезд вызовет — в том числе «закончить… дела» непосредственно в Самаре. Схема переезда ГАУ в Москву была принята на заседании совета ГАУ 26 апреля — эвакуация должна была проходить в два этапа: 10 мая в Москву прибывали «члены совета ГАУ и лица, необходимые для ближайшей работы [в] Москве», 13 мая или позднее — самарское ГАУ с председателем управления[717]…
Телеграмма председателя Петроградского отдела [ГАУ], бывшего секретаря коллегии Наркомвоена И.Ф. Ильина-Женевского и врид начальника ГАУ Нечволодова, отправленная 30 мая по нескольким адресам (Подвойскому, члену Центральной коллегии по разгрузке и эвакуации Петрограда М.К. Владимирову, Троцкому, Мехоношину, Склянскому, совету ГАУ), что свидетельствует о важности вопроса и крайней сложности его решения: «ГАУ должно эвакуироваться в Москву согласно предписания. Все усилия получения подвижного состава безрезультатны. Просили содействия Московского совета [депутатов] ГАУ, согласно чему получена телеграмма… [с] подтверждением предоставления ГАУ надлежащего подвижного состава. Однако Центроколлегия[718] настаивает [на] своём, требуя непосредственного распоряжения Совнаркома через Всероссийскую эвакуационную комиссию. Значительная часть отделений ГАУ сложилась, упаковалась [с] готовностью ехать первым эшелоном. Работа нарушена, положение критическое. Положение критическое[719], необходимы срочные меры для полной эвакуации ГАУ, кроме Артмузея. Требуется 45 классных, 60 товарных и 15 платформ, срок подачи каковых и разбивка на эшелоны должны быть предоставлены самому ГАУ в соответствие с планом эвакуации и пользой дела». Э.М. Склянский 2 июня наложил на документе резолюцию: «Запросить А.А. Маниковского о необходимой сейчас [для] эвакуации»[720]. Вопрос был решён только в первой декаде июня 1918 года[721].
Сложность переезда ГАУ заключалась также в дезорганизованном решении вопроса о помещениях в Москве. Первоначально (20 мая) для нужд отдела складов управления были заняты два этажа дома № 11/13 по М. Спасскому переулку (помещение фирмы «Альшванг»), но вследствие распоряжения К.А. Мехоношина здание временно отобрали (на основании приказа Э.М. Склянского от 19 марта оно было вторично занято, однако даже временный перерыв не мог не внести дезорганизацию в работу управления)[722].
О сложностях переезда ГАУ свидетельствует также служебная записка председателя совета ГАУ Колкова от 23 мая 1918 года. В этот день распоряжением М.С. Кедрова для ГАУ был отведён особняк Тарасова в Медвежьем переулке. Однако ввиду того, что с 23 апреля по 18 мая здание ГАУ не занималось, всё тот же Кедров передал особняк ликвидационной комиссии по расчётам с рабочими. 23 мая Колков и вовсе жаловался: «В настоящее время, когда ГАУ начинает уже (курсив мой. — С.В.) прибывать в Москву, когда поэтому надобность в помещении является насущной, в дом этот въехало, не получив на то разрешение ГАУ, учётно-контрольное отделение ВХС». Председатель совета ГАУ уведомлял о невозможности нормальной постановки работ управления в Москве при таком отобрании помещений. В заключение записки о нуждах ГАУ: «из 1.300 кв[адратных] саж[ень], необходимых управлению (расчёту 2 саж[ень] на человека), мы получили до сих пор только 230 саж[ень]» — т.е. дом «Альшванг»[723].
Дальнейшие перипетии с помещениями для ГАУ кратко, но ёмко описаны в докладной записке А.А. Маниковского Л.Д. Троцкому, составленной на основании запроса наркома от 11 июля. Так как «в продолжение долгого времени» бывшее помещение фирмы «Альшванг» не было использовано, Президиум Моссовета передал его профсоюзу «Игла», что Маниковский счёл нормальным вследствие жилищного кризиса.
18 июня административный отдел ГАУ обратился в Земельно-жилищный отдел Моссовета с просьбой предоставить помещение Народного клуба при ресторане «Саратов» в своё распоряжение для устройства столовой для служащих (т.е. «для надобностей, посторонних ГАУ»). Хотя здание предполагали передать находящемуся «в очень дурных условиях» Центральному адресному столу, ходатайство было удовлетворено, однако полмесяца (до середины июля 1918 г.) за ордером на занятие помещения никто не явился, результатом чего стала передача здания Отделу военного контроля Московского окружного комиссариата[724].
Наконец 1 июля от члена коллегии Наркомвоена И.И. Юренева поступило заявление о необходимости предоставить для Главного управления снабжений и ГАУ 4-го подъезда дома № 6 по Сретенскому бульвару. Агенты земельно-жилищного отдела немедленно реквизировали здание, состоящее из нескольких десятков комнат, и передали ГАУ ордер на его занятие[725].
В качестве иллюстрации торможения работы ГАУ можно привести служебную записку технической части управления Э.М. Склянскому, в которой говорится о совещании с центральными военными учреждениями по вопросу об организации артиллерии, которое было запланировано на март 1918 года, однако ещё не состоялось в августе месяце[726].
Казалось бы, наладить работу управления можно было и в Самаре. Однако имеются свидетельства, что на деле всё было сложнее.
В начале мая 1918 года состоялось совещание руководства ГАУ при участии наркома по военным делам. На совещании Л.Д. Троцкий предложил ввести сдельную оплату труда сотрудников; согласился с предложением делегата от Управления по ремонтированию армии организовать реквизицию лошадей на местах для нужд военного ведомства. Однако основным решением совещания стало поручение ГАУ составить общий план снабжения армии артиллерийским имуществом и организации запасных складов. Для этого управление должно было организовать сбор сведений на местах об имеющемся артимуществе и организации запасов и передачу полученных сведений в Наркомвоен для принятия соответствующих мер[727]. 19 мая Наркомвоен запросил ГАУ о ходе выполнения принятых совещанием решений. Управление ответило: работа в этом направлении проводится, однако тормозится тем, что «соответствующие отделы ГАУ до сих пор не прибыли из Петрограда и Самары за недостаточным подвижным железнодорожным составом»[728].
Мытарства ГАУ не закончились и после переезда: управление разместили в квартирах, где работали «постоянно… до 600 человек служащих». В такой обстановке (заявил комиссар ГАУ Б.М. Вильковысский Московскому окружному квартирному управлению) было «абсолютно» невозможно работать. Вильковысский пояснил: «В подъезде № 4 этого дома (Сретенский бульвар, 6. — C.В.), где все квартиры занимает Главное артиллерийское управление, кв[артира] № 39 занята германской подданной Брандес; такое сожительство, конечно, недопустимо, а потому прошу Вашего содействия немедленно выселить упомянутую Брандес»[729]. В здании на Сретенском, 6 располагалось Набилковское коммерческое училище, и, когда 15 августа в нём начались занятия, естественно, появились дополнительные сложности у служащих ГАУ[730].
Надолго затянулась и эвакуация Главного военно-инженерного управления, вернувшегося из Самары осенью 1918 года[731].
