Интересно, какие меры были приняты для того, чтобы снабдить усадьбу водой: ни водопровода, ни источника здесь не было. В распоряжении хозяина имелась только дождевая вода, которую он и постарался максимально использовать. Под крышей портика (А') шел желоб, откуда вода через свинцовую трубу (диаметр 0,1 м, длина 0,23 м) вливалась в круглую цистерну (1); возле нее
находился вмурованный в стену низкий водоем (2), вероятнее всего для стирки. Под ним нашли большое бронзовое ведро, которым доставали воду из цистерны. В углу, возле колонны, на столбе, прислоненном к ней, стоял большой свинцовый бак (0,45x0,5 м, глубина 0,33 м), куда воду наливали ведрами из цистерны, поднимаясь к нему по лесенке (4). От этого бака (3) шла под землей труба к баку (2) на кухне, снабжавшему водой кухню и баню. Кроме того, над (X) был устроен большой открытый бассейн для дождевой воды.
Усадьба под Боскореале прославилась совершенно неожиданной и богатейшей находкой: в каменной оштукатуренной яме, предназначавшейся под вино для рабов, нашли скелет человека, который или, обеспамятев, искал здесь спасения, или же, упав на бегу, не смог отсюда выбраться. При нем были завернутые в шерстяную материю наспех собранные вещи, тысяча золотых монет (Нерона, Гальбы, Отона, Вителлия и Веспасиана) и серебряная чеканная посуда (всего 41 предмет) работы греческих и римских мастеров времени конца республики и первых лет империи.
Римское общество любило такую посуду. О Цезаре рассказывают, что он с увлечением скупал, наряду со старинными статуями и картинами, чеканное серебро. Иметь серебряную посуду работы старинных мастеров было предметом гордости для любителя, и Марциал весело смеется над хозяином, который, показав ему кубки, принадлежавшие Нестору[80] и Дидоне,[81] угостил его из Приамова[82] кубка вином, таким же молодым, как Астианакт.[83] Тримальхион заявил своим гостям, что он «с ума сходит по серебру», и развернул перед ними свою диковинную мифологическую ученость, объясняя вычеканенные на посуде изображения. В Риме имелись особые лавки такой посуды, находившиеся в «Загородках» — месте, которое при империи превратилось в излюбленное место для прогулок и в роскошный базар. Герой одного из стихотворений Марциала проводит здесь целый день, рассматривая, критикуя, измеряя и взвешивая, и уходит, купив две грошовые чашки.
Несчастный, погибший в усадьбе под Боскореале, был, видимо, любителем-коллекционером с большими средствами и большим вкусом. В его коллекции есть вещи редкой художественной ценности. Очень хорош фиал (посуда, похожая на глубокое блюдо), на дне которого имеется сильно выступающий рельеф мощной женской фигуры. Это символ Александрии: голова ее покрыта шкурой слона; бивни и загнутый кверху хобот величаво заканчивают изображение; в левой руке она держит рог изобилия, полный винограда, с полумесяцем Исиды наверху; в складках туники всевозможные плоды и колос египетского хлеба, которым кормился Рим; ее сопровождают животные и птицы, спутники разных богов; на правом плече, словно страж города, сидит лев Кибелы.[84] На другом фиале — портретное изображение мужчины, может быть самого хозяина: безбородое лицо в морщинах, выразительное и лукавое, с большими оттопыренными ушами.
Превосходны сосуды и кубки, на которых вычеканены различные животные и птицы: молочный поросенок со связанными ножками, покорно ожидающей своей участи; заяц, подвешенный за задние лапки; гусь, растянувший крылья; тростниковая корзина, наполненная раками, из которых значительная часть высыпалась и ползает по земле. На одном сосуде журавли и аисты ищут еды, кормят птенцов и дерутся друг с другом. Изумительны точность наблюдения и выразительность, с которой переданы движения птиц.
Особо следует отметить кубки с изображением скелетов. На одном — скелеты великих поэтов Греции: Еврипида,[85] Менандра,[86] Архилоха;[87] последний держит лиру, Менандр — зажженный факел и женскую маску, которую он любовно рассматривает. На другом кубке — Зенон[88] с сумкой и палкой указывает на Эпикура,[89] готовящего себе обед; возле Эпикура маленький поросенок. Все это украшено надписями, утверждающими тщету жизни: «Вот, что такое человек», — бормочет высокий скелет, разглядывая череп; «Наслаждение — цель жизни», — восклицает Эпикур; «Радуйся при жизни — завтра неизвестно»; «Завтра — слишком поздно: живи сегодня». Эта невзыскательная философия, не ломавшая головы над смыслом жизни и считавшая смерть только стимулом для наслаждения, была, видимо, общежитейской для средних слоев римского общества того времени. Вспомним скелет на пиру у Тримальхиона и выложенный мозаикой череп на одном помпейском столе.
Всмотримся теперь пристальнее в характер хозяйства, которым руководила и средоточием которого являлась наша усадьба.
Это — хутор: раскопки не обнаружили рядом никаких других строений. Сразу же за стенами усадьбы идет возделанная земля. Обработка ее производилась характерным для древней Италии способом: поле представляло собой ряд высоких гребней, чередовавшихся с глубокими бороздами. Тут же росли и деревья; по отпечаткам сучьев, оставшимся в золе, ясно, что рядом с высокими толстыми деревьями стояли какие-то другие, поменьше и потоньше; очевидно, перед усадьбой был раскинут arbustum (виноградник, где лозы вились по деревьям). Таким образом, один и тот же участок земли использовался хозяином для трояких целей: для посадки деревьев, дававших топливо, листья для корма скота, а в некоторых случаях и плоды (в качестве опоры для винограда сажали иногда смоковницы); для посадки лоз и для посева каких-то огородных и полевых культур. Запомним это.
Сама усадьба занимает большую площадь, 1014 кв. м, и представляет собой почти правильный прямоугольник (из него выдаются ток и абсида кальдария). Значительная часть этой площади занята, как мы видели, постройками чисто хозяйственными. Достаточно одного взгляда на план, чтобы определить главную отрасль здешнего хозяйства — это виноградарство и виноделие. Размеры отдельных хозяйственных строений только подтвердят правильность этого вывода: винный «погреб» занимает площадь в 192,4 кв. м, а виноградное точило с двумя прессами 102,1 кв. м; под помещение, где изготовлялось оливковое масло, отведено только 53,6 кв. м; под сарай, над которым находился хлебный амбар, — только 55,8 кв. м; хлев занял без малого 28 кв. м. Перечисление этих хозяйственных строений и размеры их дают и общую картину хозяйства, в состав которого, помимо виноградарства, входят и разведение маслин, и полеводство, и скотоводство. Удельный вес и значение этих хозяйственных статей даны нами в порядке их последовательного перечисления.
Что нового открывает нам эта картина? Каждый студент-историк первого курса, скажет, что в древней Италии, начиная со II в. до н. э. занимались, главным образом, виноделием и приготовлением оливкового масла; человек же более искушенный в вопросах древней истории, сообщит, что хозяйственной специальностью Кампании было как раз виноградарство и выпуск вин, пользовавшихся, действительно, мировой известностью. И тем не менее, усадьба под Боскореале дает материал, позволяющий (особенно в соединении с материалом других усадьб) прийти к выводам, которые до известной степени должны внести коррективы во взгляд на общее состояние италийского сельского хозяйства II в. до н. э. — I в. н. э. и, в частности, на хозяйство кампанское.
Прежде всего, эта усадьба (а вместе с ней и другие) решительно зачеркивает старое, высказанное Моммзеном положение о том, что древняя Италия в лице своих крупных землевладельцев отказалось от полеводства и перешла к разведению садовых культур (в широком смысле слова), с одной стороны, и к пастбищному скотоводству — с другой. Сельские усадьбы, найденные под Помпеями, целиком опровергают этот взгляд, и на поддержку им идут наши литературные источники: Катон, имевший в Кампании, может быть, не одну усадьбу, и Плиний Старший, знавший, конечно, кампанское хозяйство как очевидец. Такой округ, как Кампания, должен был представлять собой сплошной виноградник и сад. Между тем, мы постоянно встречаемся со свидетельствами о здешнем полевом хозяйстве. Хлеб неизменно присутствует в поле зрения Катона; несколько глав, превосходных с точки зрения агрономической, он посвящает как раз хлебному полю. Двести лет спустя после Катона Плиний Старший сообщает подробности кампанского севооборота. Из замечаний, рассеянных в его «Истории», мы узнаем о богатстве полевых культур в этом крае: здесь сеют ячмень, просо, пшеницу. Кампанское просо славилось своей белизной. Лучшая полбяная крупа изготовлялась там же. В Кампании же сеяли пшеницу самого высокого сорта. Можно думать, что в нашей усадьбе хлеб сеяли не только для собственного употребления (мы увидим дальше, что персонал ее был вовсе не так велик); во всяком случае, она располагала большим количеством хлеба, если хозяин счел нужным устроить ток около 150 кв. м и хлебный амбар почти в 60 кв. м.
