С полчаса тянулась его вступительная речь, а потом часа два ушло на совещание: Лапин любил совещаться.
Профессора решительно поддержали своего ректора. Даже и Качка сказал, что быть в филиале - значит, просто быть на побегушках. Но для этого надо признать научный авторитет тех, у кого будешь на побегушках, а этот авторитет весьма и весьма сомнителен.
Когда же пришлось высказаться Лене, он сказал, совсем неожиданно для себя, довольно длинную речь. Ему казалось, что те опыты с электропроводностью, которые начал он накануне, должны непременно привести его к какому-то важному открытию, вот почему говорил он с большим подъемом, как может говорить только человек, способный действительно двигать науку вперед. Он говорил о том, что обидное слово это "филиал" совсем не существенно для дела, что так же, как отпочковались от горного института его филиалы - два отделения, - и начинают жить самостоятельно, заправскими институтами, - так начнет жить со временем самостоятельной жизнью и их будущий филиал, какого бы там ни было, авторитетного или нет, института, раз только он начнет ходить на своих ногах и окрепнет; что дело в конце-то концов в работниках института-метрополии и института-филиала, дело в удельном весе их трудов, а то ведь в год-два может случиться так, что вполне очевидно будет для всякого, что филиал ведет на буксире метрополию, а метрополия покорно плетется в хвосте своего филиала. Тогда, значит, самостоятельное существование и будет заработано. А "побегушки", если их принимать в буквальном смысле, как, например, частые командировки на заводы, совершенно необходимы для того, чтобы работа будущего филиала не была слишком уж кабинетной, то есть ни для кого пока не заметной, на практике совсем неприменимой, гордой тем, что она - наука чистая, что ризы ее белы и не запятнаны житейской грязью, не замазаны даже тем толченым углем, над которым она будет производить свои опыты... Что же касается двух больших комнат в не построенном пока еще доме, то это очень хорошо, конечно, но ведь комнаты эти - в будущем, а для филиала могут теперь же найти просторное и светлое помещение, что, несомненно, должно повлиять на успешность научных работ. Очень многое зависит от обстановки, а обстановка производства научных работ тоже когда-нибудь должна стать и будет предметом научных исследований...
- Что же касается лодырей, - закончил Леня, - то выявлять и удалять их вполне можно предоставить ведущему активу филиала, в котором немало, конечно, будет комсомольцев и партийцев.
Лене казалось, что он сказал все, что нужно было сказать. Однако Лапин любил не только совещаться и председательствовать, не только солидно вынимать массивные золотые часы и пристально разглядывать их стрелки и циферблат, - он стремился всегда и ставить на своем и постарался запутать все его положения, так что совещание кончилось ничем, тем более что ни Шамов, ни другие однокурсники Лени, киты подвала, не высказались за филиал так решительно, как он.
Вопрос об открытии филиала научно-исследовательского института так и остался пока нерешенным.
II
- Если здесь будет действительно устроен этот самый так называемый филиал, то я еще посмотрю, может быть даже я в нем и останусь, а в Ленинград не поеду, - сказал Леня вечером в день заседания лаборантке Тане Толмачевой и увидел, как эта дикая девочка вдруг вскинула на него ярчайшие, как звезды первой величины, как два Сириуса рядом, глаза...
- Это было бы, пожалуй, неплохо, а? - раскрывая навстречу этим Сириусам свои глаза, спросил, - просто думая вслух, - Леня.
А она ответила, отвернувшись и вполголоса:
- Это было бы сов-сем неплохо.
Иногда много значит, когда вот так, отвернувшись и тусклым голосом, говорят обыкновенные слова, перед этим озарив занавешенные дали мгновенными молниями глаз. Леня отвернулся тоже и тут же взялся за приборы (дело было в лаборатории подвала), с недоумением замечая, что руки его, такие послушные и безошибочно действующие всегда руки, почему-то хватаются не за то, что нужно, и едва не выронили реторту.
Так как опыты по электропроводности угля и кокса требовали большой внимательности и точности при вычерчивании кривых и были длительны, то он засиделся в этот вечер дотемна. Таню же он отсылал домой, но ей хотелось непременно дождаться конца опыта. Так из подвала вышли они вместе.
Трамвая что-то не было видно, сколько ни вглядывались они в темноту площади и улиц, а кто-то из ожидавших с ними у остановки сказал спокойно и уверенно:
- Теперь не меньше как полчаса прождать. Видать, провод лопнул, - пока починят, пока что... Полчаса, не меньше.
Часто случались подобные заминки со здешним трамваем. Они пошли по улице, так как идти им было в одном направлении. И у первого же сильного фонаря, нагнувшись вдруг стремительно к широкой каменной плите тротуара, Таня радостно вскрикнула:
- Гадзушка!
- Что такое? - удивился Леня.
- Вот. Нашла гадзушку, - и она протянула ему свою находку.
- Какая-то косточка. Свиная, кажется. Из свиной ноги.
- Не знаю, откуда. Гадзушка.
- Что же это за название такое?
- Не знаю. Так у нас называли. Там, в Крыму. Мы в них играли с очень большим увлечением. У меня их были много, целый мешочек.
Леня ни разу еще не видал ее такой радостной, как теперь, с этой свиной костяшкой в руках.
- Вот девчонка! - сказал он шутливо. - Как же можно было играть в такую чепуху?
- Как - чепуха! Это - замечательная вещь, а совсем не чепуха, - не обиделась, а только еще более оживилась Таня.
- Да, в разрезе она похожа будет на скрипичный ключ, - пригляделся к гадзушке Леня.
- Тут шесть сторон: чик, пик, кот, олч, сыч, цыть, - очень быстро, за один прием, проговорила Таня, а так как Леня ничего не разобрал, должна была повторить название каждой стороны отдельно.
- Допустим, что шесть сторон, - согласился, наконец, Леня. - И что же дальше?
- А дальше мы их подбрасывали и смотрели, на какую сторону ляжет гадзушка.
- На "чик" или "пик"?
- Или на "олч", или на "сыч", или на "кот", или на "цыть"...
- Запомнить трудно, но все-таки можно, - согласился Леня. - Была какая-то старинная игра в кости... Предположим, что эти кости и были гадзушки... Ну и что же дальше? Бросали, смотрели "чики" и "брики", а дальше? - наклонился к ней Леня.
- Дальше? Или выигрывали, или проигрывали... как во всякой игре. - И Таня спрятала гадзушку в карман, а Леня весело расхохотался. С минуту потом шли молча в душноватой полутьме городской июльской ночи, но вот вдали, там, где были заводы на этом берегу Днепра, вспыхнуло сразу зарево и сделало особенно отчетливой и торжественной одну высокую трубу.
- Мартен, - объяснил эту вспышку огня едва глянувший туда Леня, а Таня, приглядевшись внимательно к трубе, сказала:
- Вот по такой самой трубе я раз поднялась на самый верх.
- Что та-ко-е?.. Откуда вдруг такой разгул фантазии? - весело вскрикнул Леня.
- Нисколько не фантазия, а было это на одном керамическом заводе... Там же и кирпичный завод был, только оба брошенные - и керамический и кирпичный... Может быть, теперь их восстановили, не знаю, - это было три года назад.
- Как же можно было вам влезать по трубе, позвольте?
- Как? Не снаружи, конечно, а изнутри. Она ведь невысокая была, всего пятнадцать метров, а там внутри были выступы такие, как вот в минаретах... Я по этим выступам и лезла с одного на другой... А когда высунулась из трубы, стала аукать.
- Кому аукать?
- Как кому? Подругам своим... Я ведь не одна на эти развалины ходила.
- Ну, знаете ли, так только совсем шальная девчонка могла сделать.
Леня сказал это потому, что вдруг ярко представил, что сорвалась Таня с верхнего выступа и полетела головою вниз. Он испугался сам того, что представил. Он, пожалуй, несколько рассерженно даже сказал это. Но Таня не обиделась.
- Да ведь мне было тогда всего четырнадцать лет.
- Три года назад?
- Да, три года назад.
Леня не спросил, сколько же в таком случае лет ей теперь: он знал сложение простых чисел. Но, удивленно приглядываясь к ней, которая не так давно говорила ему же, что ей девятнадцать (правда, не совсем твердо говорила это), он не заметил предательского обломка тротуарной тумбы, торчавшего как раз на его дороге, зацепил за него ногою и упал гораздо скорее, чем мог сообразить, отчего он падает.
Ему иногда приходилось падать, и он уже знал по опыту, насколько неудобен высокий рост для такой быстрой перемены положения. Он ушиб колено и локоть, но главное - ему было необъяснимо стыдно перед своей маленькой спутницей.
А Таня, помогая ему подняться, совершенно бессердечно смеялась, говоря его же частыми словами:
- Этот эксперимент надо бы повторить: вдруг окажутся какие-нибудь другие результаты.
И на это в ответ пробормотал он вполне добродушно, вытирая ушибленным локтем ушибленное колено:
- Фу, какая ты скверная девчонка, Таня!
Так в первый раз он назвал ее - "ты, Таня".
