Овладение русским языком было делом купеческих сыновей, так называемых sprakelerers, то есть «изучающих [русский] язык». Немецкие юноши из коренных немецких купеческих семей, причем не только ближних ливонских, а даже крайних западных областей Германии, активно изучали русский язык и помещались с этой целью на жительство в семьи новгородцев. О таких молодых полиглотах магистр Ливонского ордена подробно сообщает Ревелю, что «наш толк (то есть толмач) [с русского языка] по имени Хартлеф Пепперзак добился у новгородского князя освобождения восьми немцев, изучавших в Новгороде русский язык: из них двое из Любека, другой из Гамбурга, третий из Дортмунда, четвертый из Ревеля, остальные из других городов».
Молодые люди, овладевшие русским языком, могли, очевидно, в случае надобности выступать в качестве толмачей или переводчиков, но главная их задача состояла в том, чтобы научиться разговаривать по-русски с новгородцами в быту и в различных ситуациях, связанных с продажей и покупкой товаров. Очевидно, для этих целей у них были учебные пособия-руководства по ведению разговора на русском языке, похожие на сегодняшние разговорники для туристов, в которых дан необходимый в чужой стране языковой минимум: полезная лексика, разговорные фразы, примерные диалоги на различные темы. Известные русско-немецкие разговорники Томаса Шрове 1546 г., Тонниса Фенне 1607 г. и анонимный разговорник 1568 года, как видно из времени их создания, не могли помочь купцам, находившимся со своим товаром в Новгороде в эпоху расцвета Ганзы в XIV—XV вв. Однако анализ их содержания и языка немецкой и русской частей показывает, что, скорее всего, они не были единичными трудами этого типа, а представляли целую традицию, имевшую свою историю и на ранних этапах связанную с Новгородом.
По разговорникам купцы могли научиться вести беседы на повседневные темы, торговаться, обсуждать качество и цену товара, заключать устные сделки.
Из тематики этих разговорников ясна их повседневная необходимость. Поэтому можно предположить, что, хотя для ведения официальных переговоров и перевода грамот привлекались профессиональные переводчики и толмачи, в какой-то степени с русским языком сталкивались и другие члены общины. Когда в 1406 году имущество новгородской ганзейской конторы передавалось на хранение в Ревель, в его описи значится книга записей на русском языке — rusch denkebok.
В деле обучения русскому языку существовали не только возрастные ограничения. Столь же строго заботились и о том, чтобы стратегически важные лингвистические навыки не распространились среди конкурентов. Ганза закрыла нидерландцам, англичанам и другим западным конкурентам не только проезд в восточную Балтику, но и доступ к овладению русским языком. Об этом красноречиво свидетельствуют принятый на съезде 1423 года в Любеке запрет dat man jennigen Hollandesschen jungen up de sprake bringe («того, чтобы кто-либо обучил [русскому] языку какого-нибудь голландского юношу») и принятое через 11 лет постановление ганзейского съезда: Ok en sail man neynes Hollanders, Zeelanders, Campeers, Vlaminghe noch Engelsche jungen doen noch doen helpen up de sprake («Также нельзя способствовать тому, чтобы молодые голландцы, зеландцы, кампинцы, фламандцы либо англичане овладели [русским] языком»). Целью этих усилий Ганзы было удержание в своих руках связей между Западной Европой и Северной Русью.
Таким образом, ганзейцами делалось все, чтобы информация из Руси могла проходить только через их руки. Главной и сознательно преследуемой целью этой языковой политики был контроль над русской торговлей. Располагая к тому же наиболее совершенными торговыми кораблями, Ганза и в транспортном отношении монополизировала русско-европейские связи. Ее стараниями все контакты происходили на русской почве, попытки же русских купцов снарядить свои караваны на запад решительно ею пресекались. Так произошло, например, в 1567 году, когда русские купцы попытались снарядить в Ревеле корабль в ганзейский порт Висмар.
С другой стороны, и Русь была заинтересована в торговле с Ганзой. Ключевое положение в ней занимал Новгород, который не только собирал необходимый товар из северных русских земель (меха), но держал контроль над товарами, идущими из центральных владимиро-суздальских земель. Так создалось положение, когда с одной стороны Ганза, представлявшая собой разветвленную структуру, охватывавшую свыше 70 городов, за которой стояла западноевропейская торговля, а с другой стороны Новгород, на котором замыкалась западная торговля больших русских территорий, образовали точку соединения крупных интересов, в которой обе стороны были максимально заинтересованы в установлении взаимопонимания и благоприятного контакта. Язык играл двоякую роль в успехе этих контактов: он был средством установления этого взаимопонимания, но он мог служить и эффективным заслоном против проникновения сюда западноевропейских конкурентов.
Географическая близость к пределам Руси давала Ганзе сильное преимущество, которое она эффективно использовала, перекрыв своим западным соседям путь на Русь. Однако к традиционным мерам борьбы с конкуренцией Ганза сумела добавить необычное новое средство — языковую блокаду. Ганзейское купечество вовремя осознало, что ключом к новгородской торговле сможет завладеть тот, кто захватит монополию на перевод между русской и западной сторонами. Именно этой монополией и завладела Ганза, наладив обучение русскому языку и подготовку переводчиков, а затем взяв на себя обязанность переводить всю русско-ганзейскую корреспонденцию на русский и с русского языка. Новгородцы, не склонные отступать от своих языковых традиций, невольно способствовали тому, что информационный контроль над их западной торговлей ускользнул от них и оказался в руках Ганзы. Таким образом, язык стал одновременно и средством общения, и средством контроля над североевропейской торговлей со стороны немецких городов.
5. Профессиональные переводчики
Западноевропейским соседям Ганзы, не знавшим русского языка, информация о новгородских делах могла стать доступной только через посредничество немецких инстанций, которые полностью сосредоточили в своих руках перевод всех исходящих документов новгородской стороны. При этом Ганза была заинтересована в использовании нижненемецкого (а не латинского) языка, так как переводы рассылались по ганзейским городам, которых касалось их содержание. Кроме того, экземпляры документов общеганзейского значения (протоколы и постановления съездов, тексты двусторонних или многосторонних договоров и др.) хранились в ратуше Любека, а позднее Ревеля. Этот путь от дипломатических переговоров на древнерусском языке до ознакомления граждан немецких городов с содержанием достигнутых соглашений можно проследить по историческим источникам, в которых описывается процесс заключения и составления договоров.
Один из важнейших договоров Новгорода с Ганзой, называемый германской стороной Нибуровым миром — по имени Иоганна Нибу-ра из Любека, возглавлявшего посольство в 1392 г. (ил. 9), — существует в двух параллельных вариантах — русском и нижненемецком. Для сравнения приведем зачин древнерусского и нижненемецкого варианта (в Ревельской рукописи):
Се npuixa Иванъ Нибуръ из Люпка посольством… к посаднику Тимофъю Юръевщю…
Hyr is gekomen Iwan Nybur van Lubeke bodewys, to dem podsadniken Timoffe Jurgewitz…
Оригиналом договора был русский текст, экземпляры этой древнерусской грамоты с печатями имелись у обеих сторон: один в Новгороде, а другой в Висбю на Готланде. На одном из немецких переводов, хранившемся в Ревеле, есть запись, проясняющая его происхождение и связь с готландским оригиналом: «Это список с пергаменной копии [=экземпляра], которая писана по-русски, и с нее сделан перевод; на обороте же той пергаменной грамоты стоит запись по-немецки: Русская грамота с печатями хранится у готландских господ» (в оригинале: Dyt utgeschreven ut eyner pergamenten coppien; unde ys Rusch, dat gesad int Dudesche, unde up de ander syde desses pergamentes breffe steit in der Dudesch geschreven: Dessen Ruschen breff holden de heren van Godlande vorzegeld).
Таких независимых друг от друга переводов данного договора сохранилось четыре, один из которых, кроме того, полностью приведен в протоколе ганзейского съезда в Дерпте, подводившего итоги посольства. Подобным же образом «тиражировался», очевидно, и русский вариант договора. Экземпляры рассылались ганзейцами в города, которые были участниками переговоров: в Любек, Ревель, возможно, в Ригу. Магистрат Любека хранил свой нижненемецкий экземпляр Нибурова мира вместе со списком русского текста; так же точно обстояло дело и с грамотой 1371–73 гг. (рис. 41).
Рис. 41. Грамота Великого Новгорода г. Любеку с требованием возврата пограбленных товаров, 1371–73 г., русский и нижненемецкий тексты вместе. Фотокопия из Любека В переписке ганзейские города нередко извещают друг друга о прибытии договоров, указывая на подлинность оригиналов и на факт их последующего перевода. Например, письмо 1417 года от магистрата города Дерпта городу Ревелю сообщает о приезде новгородских послов с двумя грамотами, одна из которых заверена печатью архиепископа Новгородского (den enen under des ertzebisscopes ingesegele «одна за печатью архиепископа»), а другая — городской печатью Новгорода Великого (den anderen under Grote Nougarden ingesegele «другая — за печатью Новгорода Великого»). Это указание, несомненно, означает, что привезены оригинальные русские новгородские грамоты, заверенные печатями, причем только в русскоязычном варианте, так как содержание этих грамот приводится в письме по-нижненемецки после традиционной вводной фразы: «в немецком переводе гласящие от слова до слова как здесь ниже писано» (по-нижненемецки: up Dusch utgetolket ludende van worde to worden, alse hiir na steid gescreven). В том же 1417 году совет Дерпта сообщает совету Ревеля о тех же новгородских грамотах в другом письме, в котором повторяются те же фразы, а в конце еще раз указывается, что для города Риги с них были сделаны немецкие переводы: «Эти вышеописанные русские грамоты, переведенные на немецкий, мы отослали в Ригу» (Desse vorgescrevene Russche breve, utgetolket in Dusch, hebben wi… na gesant tor Rige). Иногда с переводом возникали сложности, как в 1415 г., когда произошел казус, описанный в грамоте-письме из Дерпта в Ревель. В Дерпте не оказалось переводчика, знающего русский язык, и город обращается к магистрату Ревеля с просьбой, в том случае, если Ревель располагает русскоязычным писцом, перевести грамоту и отослать ее дальше по назначению.
