Местные географические названия карело-финской зоны, включавшей новгородские земли и Приладожье, были известны скандинавам задолго до прихода немецкого купечества, еще по их ранним связям с Русью и Востоком. Историки полагают, что, например, Ладогу скандинавы узнали за век до Киева и Константинополя. Топонимы на -gardr (к которым относится и скандинавское обозначение Новгородской земли Holmgardr, позднее перенесенное и на сам город) и название Ладоги Aldeigjuborg считаются языковыми свидетельствами древнейших скандинавско-финских контактов, относящихся еще к VIII—IX вв. Когда в XII—XIII вв. начинает развиваться письменная традиция ганзейских городов и создаются ранние письменные источники по истории взаимоотношений Ганзы с Новгородом, эти топонимы и гидронимы, проникшие в западные языки через устное общение, уже занимают в них прочное место. Ганзейские писцы свободно употребляют их в документах, составленных не только на нижненемецком, но и на латинском языке, например в грамоте 1260-х гг.: inter engeren et aldagen «[на пути] между Ижорой и Ладогой».
Имена нарицательные могли заимствоваться в различные периоды пребывания немецких купцов в Новгороде. Большинство из них проникало в язык ганзейцев через устное общение, и только некоторые социальные термины являются типичными заимствованиями через сферу официально-делового письма. В ходе культурных, торгово-дипломатических и, конечно, языковых контактов Руси с Северной Германией наблюдаются как нижненемецкие заимствования в русских текстах, так и русские — в нижненемецких текстах. Вторая группа значительно многочисленней, чем первая.
Нижненемецкий заимствовал из древнерусского языка названия мер весов, денег, товаров, титулов официальных лиц или инстанций и некоторых других понятий и реалий, в отношении которых авторы текстов не сочли правильным употребление родного слова или проявляли в этом вопросе колебания. Товары, деньги и меры веса — это характерные культурные реалии, для которых иностранный язык не располагает собственными обозначениями и поэтому заимствует их из местного языка. Так были заимствованы из русского языка слова, обозначающие русские денежные единицы: кипе «куна» (первоначально кунья шкурка, используемая в качестве разменной единицы) и названия денежных единиц soltnyck, zlotnyk «золотник», musskowike «московка» и rubel «рубль».
Есть и аналогичные заимствования в обратном направлении: в грамоте Великого Новгорода городу Колывани (Ревелю) 1439 г. с требованием возвращения товара указывается количество зерна в ластах и пундах, то есть в западных мерах и при помощи их немецких обозначений: 14 ласты жита, 3 пунъды пшеничы.
В процессе торговли заимствуются также названия товаров местного ассортимента, например borahne «баранья (шкура)», в особенности же — обозначения кож особой, местной обработки. К таким сортам кож относилась юфть, название которой перешло в нижненемецкий как jufften и сохранилось в современном немецком языке до сих пор (Juchten), и заимствование apecki (из древнерусского опойки, в форме множественного числа), обозначавшее кожу, выделанную особым образом из телячьей шкуры определенного возраста. Меховой ассортимент, столь характерный для торговли с Русью (рис. 39), представлен не только общеизвестными обозначениями ценных пород меха, но и такими специальными терминами, как древнерусские обозначения для сшитых вместе малоценных шкурок шевница, двоиница, троиница в нижненемецких schevenysse, doyenisse, troynisse.
Рис. 39. Торговля мехом. Из книги: Olaus Magnus. Historia de gentibus septen-trionalibus… Antverpiae: Cristopher Plan tin, 1558. К этой же группе традиционных заимствований относятся названия предметов, представляющих культурное или техническое своеобразие Руси или Ганзы. Например, обозначение русской ладьи передавалось в нижненемецких документах как loddige, а для особого ганзейского товарного судна (по-немецки Kogge) было русскими сделано заимствование коча.
Названия частей русского дома употреблялись ганзейцами в новгородской общине в отношении их жилища, например немецкие clete «помещение в доме, в т. ч. в ганзейском подворье (дворе св. Петра)», potklet «цокольное помещение, кладовая» (ср. русск. клеть, подклет). В сообщении 1442 г. о пожаре ганзейского подворья в Новгороде упоминаются de senicke unde de dornsze, то есть «сенник и горница». Заимствованное из древнерусского слово pogribben (сравните русское погреб) употреблялось, как и в новгородском, для обозначения тюрьмы.
Некоторые явления, в общем не связанные исключительно с Русью, очевидно, воспринимались ганзейцами в контексте русской специфики и поэтому обозначались в немецких текстах русскими (или иными славянскими) заимствованиями. Например, граница всегда называется по-нижненемецки grenitze, а рассказывая о своих долгих и трудных переговорах с официальными лицами Новгорода, ганзейцы отчитываются в розданных взятках, называя их то словом passul (ср. русское посул), то обычным немецким словом gaue, gifft, буквально значащим «дар, подарок».
Чины и титулы должностных лиц и названия инстанций могут обозначаться как заимствованными словами, так и аналогичными терминами своего языка. В этом отношении нижненемецкие тексты обнаруживают колебания, называя новгородского посадника и заимствованным posadnik, и немецким соответствием borchgraf (в немецком контексте бургграф), тысяцкого — заимствованием tytzadsek или же нижненемецким словом hertog «военачальник» (позднее «герцог»). В свою очередь и древнерусский язык заимствовал названия западных титулов и чинов, для которых не было соответствия в родном языке, например ратманинъ «ратман, член магистрата», кумендерь «комтур (Ордена)» и местерь «магистр (Ордена)». Встречается обозначение западного епископа словом пискупъ (с пискупомъ рискьмъ «с епископом Рижским»), то есть в форме, заимствованной из нижненемецкого biskup. Общехристианский греческий термин (архи)епископ хорошо известен и в древнерусском: он так же точно употребляется в отношении новгородского владыки в письмах от архиепископа новгородского. Очевидно, различая в своих текстах немецкую и древнерусскую форму одного и того же слова, писари намеренно избегают отождествления католического епископа и своего, православного.
Подытоживая краткий обзор лексики, которой обменивались иностранные гости с местными жителями и новгородскими властями, налаживая взаимоотношения и ведя торговлю, можно отметить, что географические названия составляют старейший, еще устный пласт языковых приобретений, которыми нижненемецкий обогащался в соприкосновении с русским и финским населением, причем часто при скандинавском посредничестве. Впоследствии, с появлением официальных документов и других текстов наследие этих первых контактов получает письменную фиксацию. Нарицательные существительные в большинстве своем также, несомненно, проникали в язык через устное знакомство с культурой торгового партнера, однако для некоторых слов типичным путем заимствования является письменный обмен в процессе официального общения. Из приведенных примеров это относится в первую очередь к названиям чинов и титулам, которые являются непременной принадлежностью словаря и стиля казенных документов. Профессиональные канцелярские писари обязаны руководствоваться строгими правилами и предписаниями, и выбор между заимствованием и подходящим словом своего родного языка делался с учетом веских соображений политкорректности. Упомянутые выше колебания не были беспорядочными; совершенно напротив: один переводчик предпочел posadnik, tytzadsek, тогда как другой, переводя тот же самый договор 1392 г., последовательно придерживался соответствующих немецких терминов borchgraf и hertog. Соображения при этом были, скорее всего, самые прагматические: первый перевод должен был максимально точно держаться буквы договора, так как предназначался для хранения в магистрате. Другому же переводу предстояло служить «парадным» экземпляром для публичного оглашения в Любеке, и его текст и в других частях обнаруживает черты умелой, не нарушающей общего смысла адаптации к ожиданиям и представлениям общественности ганзейских городов.
3. Письмо в обиходе ганзейцев
И Новгород Великий, и крупные города Ганзы Любек, Гамбург, Магдебург, Росток, Бремен и др. были культурными центрами, где были развиты различные жанры словесности, наблюдалась грамотность в разных слоях горожан, светскими и церковными авторами создавались выдающиеся произведения, а в городских инстанциях работали профессиональные писари и делопроизводители. Однако понятно, что из всего многообразия письменной культуры этих процветающих торговых городов лишь некоторые жанры имели отношение к сфере взаимоотношений ганзейцев с местными властями Новгорода или торговыми партнерами. Именно они и будут представлены далее.
