Комитет[437] одобрил предположения записки кн. Орлова и, между прочим, высказал, что в прежнее время, когда в наказании правительство ошибочно видело только средство устрашения, телесные наказания были необходимы; ныне же признается, что целью наказания преступника должно быть не одно устрашение, а тем менее истязание преступника, а возможное исправление его нравственности, которое не достигается одним отсчитыванием ему известного числа ударов плетьми и розгами. Комитет ссылается также на то, что телесные наказания не соответствуют ни достоинству человека, ни духу времени, ни успехам законодательства, ибо ожесточают нравы, поражают в наказываемом всякое чувство чести и устраняют возможность исправления. Приводятся далее на справку и статистические данные, удостоверяющие, что с отменою кнута в 1845 г. число преступлений уменьшилось на 20 %, а в последние годы (1855–1858) также уменьшилось число преступников, несмотря на то, что в силу милостивых манифестов 1855 и 1856 гг., плети и клеймение не применялись. Кроме того, Комитет ссылается на официальные данные, из которых явствует, что народ вместо отвращения к преступнику чувствует отвращение к истязанию его: на эшафот бросают деньги, стараются подкупить палача, соглашаются даже жениться на наказываемых преступницах, предполагая этим путем избавить их от телесного наказания. Затем приводится тот факт, что в последнее время невозможно было найти среди преступников желающих идти в палачи, несмотря на то, что по закону 27 декабря 1833 г. принятие должности «заплечных дел мастера» освобождало от ссылки в Сибирь[438].
Предположения Комитета были разосланы на заключение министров и главноуправляющих отдельными частями. Из поступивших 17 отзывов —15 (в том числе военный министр (ныне граф) Д.А. Милютин, вел. кн. Константин Николаевич, министр внутренних дел П. А. Валуев и шеф жандармов кн. Вас. Ан. Долгоруков, мин. государ. имущ. М. Н. Муравьев и др.) вполне или отчасти отнеслись благоприятно к проекту Комитета, полагавшего немедленно отменить жестокие наказания и временно, впредь до устройства тюрем, сохранить розги. Против заключений Комитета высказались: государственный контролер Анненков, высокопреосвященный Филарет, митрополит Московский, и министр юстиции гр. Панин[439]*
Доблестный союзник гр. Панина, рьяный «кнутофил», по выражению сенатора Ровинского, упрямый, злой рутинер[440] Анненков следующими мрачными красками рисовал ужасные последствия отмены телесных наказаний: «В настоящую минуту преобразований всех основ государственного быта, когда с одной стороны власть помещика уничтожилась, а с другой – власть общинная и мировых посредников еще не установилась (?), когда между тем вследствие политических смут несколько западных губерний объявлены на военном положении, и враги порядка стремятся самыми неистовыми воззваниями возмутить спокойствие в остальной части государства: всякое изменение системы наказаний совершенно несвоевременно, всякое заявление по сему предмету намерений опасно и вредно, потому что возбужденные тем вопросы и толки могут еще более ослабить страх наказания, еще сильнее поколебать власть, и без того уже ослабленную (?), могут совершенно ее парализовать» (н. Свод. С. 21).
Со стороны ведомства православного исповедания поступила особая записка под заглавием: «О телесных наказаниях с христианской точки зрения». Записка эта была составлена Высокопреосвященнейшим Филаретом, митрополитом Московским и Коломенским, по приглашению обер-прокурора святейшего синода гр. А. П. Толстого, который, указывая на то, что «в основание предполагаемых мер приводятся соображения, почерпнутые будто бы из христианского учения, считал весьма важным рассмотреть со строгостью сии соображения, подносимые на Высочайшее рассмотрение, дабы обсудить, согласны ли они с учением православной церкви и не заключается ли в них каких-либо произвольных выводов». Со своей стороны граф Толстой добавлял, что хотя существо вопроса и не касается до духовного ведомства, но «трудно, кажется, согласиться с мыслями, будто для предупреждения конечной порчи народной нравственности и для обеспечения порядка в государстве необходимо отменить телесные наказания, будто они ослабляют силу военной дисциплины, подрывая живую связь между офицерами и нижними чинами и поселяя в них чувства взаимного неуважения и нерасположения»[441]*
В записке своей митрополит Филарет, придерживавшийся взглядов крепостников, высказал в защиту телесных наказаний следующие характерные соображения, которые приводим слово в слово:
«I. Попечение об устройстве таковой системы наказаний, которая была бы направлена к цели – исправлять виновных и противодействовать поползновениям к проступкам и преступлениям и которая бы с тем вместе умягчала правосудие кротостью, коснувшись пределов духовного ведомства, породило вопрос, какое может быть правильное воззрение на телесные наказания со стороны христианства? II. При рассмотрении сего вопроса прежде всего надобно иметь в виду, что Христос Спаситель созидал церковь, а не государство. Силою внутреннего благодатного закона он благоустрояет внутреннюю и внешнюю жизнь человека. Государство старается силою внешнего закона поставить в порядок и охранить в порядке частную жизнь человека и общественную жизнь государства. III. И посему государство не всегда может следовать высоким правилам христианства, а имеет свои правила, не становясь чрез то недостойным христианства. Например, христианство говорит: хотящему судитися с тобою и (посредством неправды в суде) ризу твою взяти, отпусти ему и срачицу (Матф., V, 40). Но государство не может сказать ограбленному: отдай грабителю и то, что еще не отнято у тебя. С таким правилом не могло бы устоять государство, в котором есть и добрые, и злые. Оно по необходимости говорит ограбленному – иди в суд; по суду грабитель (хитрый или наглый) должен возвратить отнятое и быть обличен или наказан. IV. Вот изречение Христа Спасителя, касающееся наказаний, определенных в законе Моисеевом: слышасте, яко речено бысть: око за око и зуб за зуб. Аз же глаголю вам: не противитеся злу (Матф., V, 35–39), то есть по закону Моисееву выколовший у другого глаз должен быть наказан выколотием глаза, выбивший зуб – выбитием зуба: но вы не противоборствуйте делающему вам зло, не воздавайте обидою за обиду, терпите великодушно, предоставляйте Богу отмщение. И вот опять правило, которому не может следовать законодательство государственное. Спаситель не кодекс уголовный исправляет; не о том говорит, чтобы изменить род и степень наказания за обиду. V. Итак, вопрос об употреблении или неупотреблении телесного наказания в государстве стоит в стороне от христианства. Если государство может отказаться от сего рода наказания, находя достаточным более кроткие роды оного, христианство одобрит сию кротость. Если государство найдет неизбежным в некоторых случаях употребить телесное наказание: христианство не судит сей строгости, только бы наказание было справедливо и не чрезмерно. VI. Некоторые полагают, что телесные наказания действуют разрушительно на народную нравственность. Нельзя думать, чтобы Господь Бог чрез Моисея узаконил телесное наказание виновному: числом четыредесят ран да наложат ему (Втор. XXV, 3) с тем, чтобы это разрушительно действовало на нравственность еврейского народа[442]. VII. Полагают, что телесное наказание поражает в наказываемом всякое чувство чести. В силе сего возражения против телесных наказаний многое препятствует убедиться. Преступник убил в себе чувство чести тогда, когда решался на преступление. Поздно щадить в нем сие чувство во время наказания. Тюремное заключение виновного менее ли поражает в нем чувство, нежели телесное наказание? Можно ли признать правильным такое суждение, что виновный из-под розог с бесчестием[443], а из тюрьмы с честью выходит?
Если какое сознание подавляет виновного, производит в нем упадок духа и тем препятствует ему возвыситься к исправлению, то это сознание сделанного преступления, а не понесенного наказания. Имеющие случай обращаться с совестью таких людей замечают иногда, что они чувствуют внутреннее облегчение, понеся унизительное наказание; сим удовлетворением правосудию укрепляются в надежде небесного прощения и побуждаются к исправлению. Прежде, когда телесные наказания были суровее, приезжающие в Сибирь со страхом встречались с людьми, имеющими клеймо на лбу и не имеющими ноздрей; но тамошние уверяли, что это люди честные и достойные полного доверия. Видно, телесное наказание не препятствовало им из бездны преступления возвыситься до совершенной честности. Неизвестно, так ли теперь: может быть, не бывшие под наказанием не таким, как прежде, подают пример наказанным. Надо возвратиться снова на христианскую точку зрения. Апостолы, претерпев от синедриона безвинно телесное наказание, «идяху радующеся от лица собора, яко за имя Господа Иисуса сподобишеся бесчестие приятии» (Деян., V, 41). Апостол Павел пишет к коринфянам: «трижды палицами биен бых» (2 Кор., XI, 25), – не думая, что тем унижает себя пред ними. Итак, по христианскому суждению, телесное наказание само в себе не бесчестно, а бесчестно только преступление. Некоторые полагали бы совсем уничтожить телесные наказания и заменить их тюремным заключением. Для сего при многолюдном городе потребовалось бы построить и содержать почти город тюремный[444]. Для сего потребовались бы огромные издержки, единовременные и непрерывные. Из каких сумм? Из государственных доходов. Откуда государственные доходы? Из налогов на народ. Итак, чтобы облегчить истинную или мнимую тягость виновных, надобно наложить новую тягость на невинных. На сей случай и христианское, и просто человеческое милосердие может сказать: хорошо миловать виновных, но еще нужнее не отягощать невинных[445]. IX. Указано в записке против телесных наказаний следующее изречение: «Святители всех вероисповеданий постоянно защищали личность существа, созданного по образу и подобию Божию». Много указано святителей: жаль, что ни один не наименован, и не показано, хотя о некоторых, что именно говорят они. Указаны даже и не существующие. То, что мы называем святителями, в некоторых исповеданиях и не признается, и не существует. Из того, что святители защищают личность существа, созданного по образу и подобию Божию, нельзя вывести никакого заключения против телесных наказаний. Защищать личность существа, созданного по образу Божию, не значит защищать личность преступника. И что значит защищать личность человека? Не значит ли сделать ее неприкосновенною? Но если можно сделать личность виновного неприкосновенною для розог, можно ли сделать личность всякого виновного неприкосновенною для оков? Боговдохновенные писатели защищают личность созданного по образу Божию не от телесного наказания, а от порока и его последствий. «Ты побиеши его жезлом: душу же его избавиши от смерти» (Прит., XXIII, 14). X. Есть мысли, блещущие нравственною красотою, так что в них, как в солнце, не вдруг можно усмотреть темное пятно, хотя оно и есть. Таково следующее изречение: «Закон милосердия и кротости безусловно осуждает всякие насильства и истязания». Прекрасно, однако, если рассмотреть внимательно, то в сем блистательном изречении найдется некоторое пятно, т. е. нечто не истинное: нельзя осудить всякое насильство безусловно. Если кто буйствует неукротимо, то необходимо употреблять насильство, чтобы связать его. Если надобно поймать и задержать преступника, вора, разбойника: он, конечно, не допустит сего добровольно, а надобно употребить насильство, чтобы его схватить и сковать. Таким образом, мысль блистательная, но не строго верная, не обещает надежных заключений в отношении к вопросу о наказаниях. XI. Слышно (sic), что недавно в Англии рассматриваем был вопрос об уничтожении телесного наказания в военном звании и что тамошние военачальники подали голос сохранить оное, не опасаясь разрушить в воинах чувство чести, особенно для них важное, и даже признались, что без сего им трудно было бы сохранить дисциплину в нижних военных чинах[446]. Но слово уже выходит из пределов предложенного вопроса. Время молчати»[447].
