протяжении трех лет существования независимого эмирата Россия покупала у Бухары зерно и хлопок; теперь она рассчитывала получать поставки по бартеру или в обмен на финансовую помощь, предложенную новому бухарскому правительству. Первое торговое соглашение между республиками, подписанное в 1921 году, обязывало Бухару поставлять в Россию 500 000 пудов (8200 тонн) зерна и 160000 пудов (2600 тонн) фуража в знак поддержки большевистского режима [357]. Интерес Москвы к этому сырью зачастую был откровенно эгоистичным. В 1921 году, когда Россия находилась в тисках голода, отказаться от среднеазиатских поставок продовольствия и других товаров было невозможно. Вытягивание ресурсов из Бухары стало важной составной частью обязанностей Туркбюро, и Томский, являвшийся его председателем в 1921 году, относился к этому весьма серьезно.
Полагаю, что удастся выжать из Бухары еще 500 вагонов, хотя бы пришлось еще раз самому нанести туда визит, – писал он Ленину в июле. – …Если мне будут давать за каждый визит 1/2 миля, пудов хлеба, я ездить буду, хотя поездка туда и бухарские банкеты вызовут расстройство желудка [358].
Вообще же партийные руководители – европейцы считали попытки бухарцев отстоять свою независимость изменничеством и признаком буржуазного национализма. Они исходили из того, что БНСР будет подчинять свою экономическую политику интересам Советского государства, поставлять товары (прежде всего продовольствие и хлопок) в РСФСР и торговать в первую очередь с ней. Попытки правительства БНСР проводить собственную политику вызывали у России враждебное отношение. Сразу же после революции бухарское правительство отказалось поставлять все свои запасы зерна, хлопка и астраханской шерсти по бартеру в РСФСР.
В бытность свою в Бухаре я выяснил совершенно неожиданное для меня положение… – писал представитель Наркомата внешней торговли в Москву. – Я полагал, что со мной будут говорить по-коммунистически, исходя из общности интересов обеих республик, хотя общего-то не так уже много, это видно из того, что Бухреспублика «провозгласила частную собственность священной». Оказывается, от «священной» отказаться не так легко даже коммунистическому правительству, в особенности, если его возглавляют мансуровы. <…> Одним словом, Бухревком старается вести свою внешнюю торговлю [359].
Это враждебное отношение распространилось и среди функционеров, занимавших скромные посты, таких, например, как временно исполняющий дела заведующего Бухарским отделением Наркомвнешторга Д. Г. Рожанский, писавший заместителю наркома внешней торговли РСФСР А. М. Лежаве:
Из посылаемых Вам при сем копий протоколов моих совещаний с бухарским правительством Вы усмотрите их позицию в вопросе товарообмена. Позиция такова, что, если бы не приходилось считаться с соображениями политического и дипломатического характера, я настаивал бы на полном прекращении (временно) всяких отпусков с нашей стороны, дабы поставить господ Мухитдиновых и ходжаевых перед последствиями их собственной политики торгашей. Вы усмотрите, что под благородной ширмой ответственности своей перед народом бухвласти проводят принцип первобытного хохла: «дай гроши и бери чоботы» [360].
Поползновения бухарцев напрямую торговать с Афганистаном и Германией были встречены еще более враждебно, а заминки с исполнением московских директив подливали масла в огонь. По едкому выражению Томского, бухарские вожди «по-прежнему саботируют с хлебом и клянчат денег и пр. Чем больше знакомишься с линией различных “коммунист.” групп, тем хуже. Щеголяют один перед другим в русофобстве. Очень выгодно используют свое значение, безбожно надувая нас и политически, и экономически» [361]. Подмять под себя Бухару можно было лишь одним способом: настаивать на экономическом и валютном объединении трех среднеазиатских республик. В мае 1922 года большевики решили установить над БНСР более жесткий контроль. С этой целью ЦК создал Среднеазиатский экономический совет, и в течение следующих двух лет Средаз-бюро добивалось от бухарского и хивинского руководства принятия новых условий [362].
Попытка БКП вступить в Коминтерн в качестве самостоятельной партии также встретила решительное противодействие со стороны РКП(б), и БКП была принята в Коминтерн в апреле 1921 года только как «сочувствующая организация», а уже 1 февраля 1922 года вошла в состав РКП(б). Столь же нетерпимо Москва относилась к попыткам младобухарцев самостоятельно устанавливать внешние сношения. В 1922 году советские власти под различными предлогами препятствовали выезду за пределы Батуми турецкой дипломатической миссии, отправленной с ответным визитом после посещения Турции бухарской делегацией предыдущей осенью [363]. Еще любопытнее эпизод 1923 года, когда в Бухаре в качестве иранского консула появился некий Абуль-Фатх-хан Муаззам уль-Мамалик. Советский наркомат иностранных дел счел это «преждевременным», и БКП дала правительству указание, чтобы его отозвали [364]. Однако Муаззам уль-Мамалик не принял отказа и продолжал выдавать визы и паспорта в своей канцелярии в Кагане вплоть до 1924 года, когда советское посольство в Тегеране обратилось к иранскому Министерству иностранных дел с требованием отозвать консула [365]. Но самая крупная распря случилась из-за бухарского посольства в Кабуле. Открытое в марте 1921 года, оно едва уживалось с советским посольством, располагавшимся на другом конце города. Советы были крайне недовольны тем, что бухарское посольство действует самостоятельно, и препятствовали его сообщению с Бухарой. В декабре 1922 года статус посольства под советским давлением был понижен до агентства. Бухарский посол в Кабуле Хашим Шайк в знак протеста подал в отставку. На короткое время его сменил Мирза Мухаммад Шариф-ходжа, отозванный в мае 1923 года, когда посольство было окончательно закрыто, а бухарское Министерство иностранных дел ликвидировано. Шариф-ходжа и его заместитель Мирза Исамиддин отказались вернуться в Бухару. Вместо этого оба уволились и передали копии своего заявления об отставке афганскому правительству, а также распространили их среди всего иностранного сообщества в Кабуле [366].
Май 1923 года стал переломным пунктом. Советы различными способами подрывали претензии бухарского правительства на самостоятельность. В 1921 году были арестованы и отправлены в Ташкент для последующей депортации в Анатолию бывшие военнопленные, работавшие в Бухаре, – 21 османский офицер [367]. В 1922 году правительство БНСР уволило всех османских военнопленных, трудившихся в Бухаре учителями, якобы за разжигание в стране «группировщины» и поддержку злодеяний Энвера [368]. В марте следующего года Средазбюро приняло решение о высылке оставшихся османских офицеров [369]. Была ликвидирована торговая миссия в Берлине, а учебное представительство перешло в ведение советского посольства. Бухарское правительство старалось отсрочить конец, переведя средства обоих учреждений на личный счет Алимджана Идриси, который, в свою очередь, пытался убедить немецкие университеты подписать долгосрочные контракты на обучение бухарских студентов, чтобы предотвратить их возвращение в Советский Союз [370]. Попытка не удалась, и в ноябре 1925 года большинство студентов были отозваны.
Конец младобухарской автономии наступил в июне 1923 года, когда советский полпред в Бухаре Позднышев инициировал чистку бухарского кабинета министров. Бухарский
