Книга о русском еврействе. 1917-1967 - Яков Григорьевич Фрумкин

Осенью 1931 года Президиум Всероссийского ЦИК вы­нес постановление «о мероприятиях по осуществлению пунк­та пятого» декрета 28-го марта 1928 года. Постановле­ние это требовало «значительного усиления темпов хо­зяйственного роста района на базе развития крупных про­мышленных предприятий на местном сырье (железо, гра­фит, лес, стройматериалы), кустарного производства, сов­хозного и колхозного строительства, соответственных до­рожных и мелиоративных мероприятий», «ориентируясь на образование к концу 1933 года в границах Биробид­жанского района еврейской автономной административно­территориальной единицы в составе Дальневосточного края». Во исполнение этого постановления были разрабо­таны плановые цифры развития народного хозяйства и роста населения Биробиджанского района в 1932 и 1933 годах.

Еврейское население за два года должно было увели­читься более, чем на 25 тысяч, т. е. более, чем в шесть раз, при одновременном увеличении нееврейского населе­ния лишь на 9 с половиной тысяч (в том числе на две с небольшим тысячи в порядке естественного прироста). Мысль о прекращении переселения неевреев в Биробид­жан и о превращении Биробиджана в район «сплошной» еврейской сельскохозяйственной колонизации была здесь официально — хотя и молчаливо — оставлена, как остав­лена была и идея о направлении большинства еврейских переселенцев в сельское хозяйство. Так, для 1932 года общее количество евреев-переселенцев (с иждивенцами) намеча­лось в 14.000, [19] из них в колхозы 3.900 и в совхозы 2.300, т. е. в сельское хозяйство 6.200 или 44,3% общего числа евреев-переселенцев за год. [20]

Весною 1932 года ЦИК СССР в свою очередь под­твердил постановление Всероссийского ЦИК и предписал даже усилить поток евреев-переселенцев в Биробиджан­ский район. Комментируя это постановление ЦИК СССР, Диманштейн писал: «По предварительным предположениям мы должны иметь к концу 1933 года в Биробиджане около 50.000 евреев-переселенцев (а не 31.100, как намечалось во исполнение осеннего 1931 года. — С. Ш.), исходя из расчета, что к концу 1932 года мы будем иметь около 20.000 переселенцев (а не 17.920, как намечалось недавно. — С. Ш.)». Одновременно плановые органы Дальне­восточного края разработали плановые цифры для Биро­биджана, согласно которым «население Биробиджана к концу 1937 года (т. е. к концу второй пятилетки. — С. Ш.) должно составлять 300.000 человек, из коих 150.000 евреев-переселенцев».

Все эти расчеты оказались построенными на песке. В действительности за 1932 год в Биробиджан прибыло не 14.000 евреев-переселенцев, как намечалось во исполнение осеннего постановления 1931 года (не говоря уже о более далекоидущих расчетах Диманштейна), а лишь 9.000. Притом из них «осталось лишь 3.000, и в 1933 году отлив даже превысил приток переселенцев». В ито­ге общее количество евреев-переселенцев в Биробиджан­ском районе достигло к концу 1933 года не 31.000 и не 50.000, а лишь 8 с небольшим тысяч. О близкой перс­пективе 150.000-го еврейского населения Биробиджана, конечно, не могло уже быть и речи.

Таковы были итоги еврейского переселения в Биробид­жан ко времени объявления Биробиджана — в мае 1934 года — Еврейской автономной областью. По годам они по­казаны в следующей таблице:

Переселение евреев в Биробиджан [21]

У нас нет точных данных о количестве нееврейского населения Биробиджана к началу 1934 года. Оно во всяком случае было выше 40.000, и процент евреев среди населе­ния Биробиджана был в это время ниже 20. Необходимого условия для превращения Биробиджана в «еврейскую ав­тономную административно-территориальную единицу» — осуществленного или близкого к осуществлению еврейско­го большинства — в Биробиджане еще не создалось. И са­мая возможность такого увеличения еврейской иммиграции в Биробиджан, которое бы в предвидимом будущем могло создать в Биробиджане еврейское большинство, представ­лялась после опыта 1928-1933 годов спорной, по крайней мере на тех путях, на которых велась до сих пор политика колонизации Биробиджана.

Широкая колонизация Биробиджанского района еврей­ской местечковой беднотой, если и могла бы быть успешной, то лишь при наличии двух условий: при систематической, упорной подготовке района к приему колонистов и — и это главное — при создании в еврейских массах националь­ного подъема, который облегчил бы перенесение связан­ных с такой колонизацией огромных трудностей. Это, в сущности, даже не два, а одно условие, так как в обста­новке национального подъема можно было бы организо­вать кадры еврейской молодежи, проникнутые настроени­ями, близкими к настроениям палестинских халуцим, ко­торые — под руководством специалистов — осуществили бы мелиоративные, дорожные и строительные работы по подготовке района к широкой колонизации. Что при иной ориентировке советской еврейской колонизационной поли­тики возможны были гораздо более благоприятные резуль­таты, можно показать на примере. Единственной сельско­хозяйственной коммуной, выдержавшей в Биробиджане без потерь испытания 1928 и 1929 годов, была небольшая ком­муна молодежи «Икор». Коммуна эта была в основном со­ставлена из первого выпуска еврейской сельскохозяйствен­ной школы близ Минска: весь выпуск, состоявший сплошь из детей евреев-крестьян, отправился в Биробиджан, увле­ченный лозунгом «В еврейскую страну!» (так рассказы­вал об этом А. Н. Мережин на пленуме Центрального Совета и Правления Озет в январе 1929 г.). Сохранению коммуны в эти тяжелые первые годы содействовало, может быть, и то, что, кроме энтузиастов из Минска, в состав ее, вероятно, вошли энтузиасты из Америки. Об этом го­ворит уже самое имя коммуны, названной по имени Аме­риканской ассоциации для еврейской колонизации «ICOR». Но и эта коммуна, как отмечает Кантор, увлекшись фанта­стическими «организационными экспериментами», пережи­ла в 1930-1933 годах тяжелый кризис, который удалось преодолеть лишь с применением болезненной «хирургиче­ской» операции. В чем состояла эта хирургическая опера­ция, автор не сообщает, но когда в 1934 году известный американско-еврейский журналист Б. Ц. Гольдберг прие­хал в Биробиджан, положение коммуны «Икор» было тако­во, что Биробиджанская администрация всячески пыталась не допустить поездки Гольдберга в «Икор» и уступила лишь после того, как Гольдберг заявил, что ему по возвра­щении в Америку невозможно будет объяснить, почему он, побывав в Биробиджане, не посетил «Икор». Гольдберг нашел «Икор» в очень тяжелом состоянии. Коммуна