- Марфуша, ты спишь?
- Засыпаю, Митя, - вяло пошевеливая рукой, томно отзывается Марфа.
- Спросить тебя хочу. - Дмитрий поворачивается на спину, заводит руки к затылку. - Что тебе сегодня говорил тот хорунжий?
- Гурьев, что ли? - встрепенувшись, переспрашивает Марфа.
- Он самый...
- Молол что-то... не помню уж...
- А зачем ты ему руки целовать позволяешь?
- Глупости, Митя... Я спать хочу...
- Ежели он будет целовать твои руки да за лифчик подглядывать, я ему все усы повыдергиваю.
- Ах, Митя, какой ты глупенький! - Марфа обнимает мужа за шею и прижимается к нему.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Возвратившись из города, Тарас Маркелович сразу же поехал на Родниковскую дачу.
Управляющему казалось странным одно обстоятельство: почему Шпак, опытный инженер, решил строить фабрику совсем не там, где нужно?
Побывав на Родниковской даче, Суханов убедился, что строительство уже в полном разгаре. Весь двор был завален кучами леса, рылись глубокие котлованы, закладывались фундаменты для двух больших домов. Один из них предназначался для приисковой конторы, другой - для обслуживающего персонала, строился и третий дом - для управляющего шахтой. Мысленно прикинув, сколько здесь будет ухлопано денег, Тарас Маркелович растерялся.
Возбужденный и разгневанный, старик погнал лошадей в станицу Шиханскую. Сначала он решил повидать старшего брата, Ивана, который казался ему человеком более умным и оборотистым; Митькину же голову пока еще продувал ветер молодости.
Но Тарас Маркелович не застал Ивана. Он был у Печенеговой.
Скрепя сердце пришлось идти Тарасу Маркеловичу в дом Зинаиды Петровны.
Летний вечер был душным и пасмурным. В темном небе не было видно ни одной звездочки. Надвигалась гроза.
В станице стояла полусонная тишина. Люди, утомленные дневным трудом, спать ложились рано. Не лаяли собаки. Только из кабака доносился пьяный галдеж и нестройные звуки голосов. В широких окнах печенеговского дома ярко горел свет. Усатый казак в мохнатой папахе, открыв садовую калитку, басисто спросил:
- Кого нужно?
- А это я сам знаю, кого мне нужно, - ответил Суханов и, распахнув дверцу, грузно зашагал к крыльцу.
- Никого пущать без докладу не велено! - идя следом, ворчал казак, но остановить гостя не решался. Он не впервые видел этого могучего вида старика с внушительной и гордон осанкой.
- Иван Степанов, хозяин прииска, тут? - вдруг, неожиданно остановившись, спросил Тарас Маркелович.
- Это рыжий такой? - Казак ухмыльнулся и поскреб за ухом. - Здеся... Через него больше и стеречь заказано.
- Смотри, брат, какая честь! - с удивлением сказал Суханов.
- Да баба его, вишь, намедни по своей необразованности барыню нехорошими словами обозвала. Большую кутерьму подняла. Грозилась кипятком ошпарить.
- Барыню?
- Ее и Ивана Лександрыча тоже...
- А за что? - начиная кое-что понимать, спросил Суханов.
Казак замялся. Посапывая носом, полез в карман широченных штанов за кисетом. От казака попахивало водкой.
Тарас Маркелович вложил в его руку серебряный целковый и решил поговорить поподробней. Торопливо спрятав серебряную монету, казак, проникшись к почтенному старику доверием, стал словоохотливее.
- Оно, вишь, какое дело, - заговорил он. - У барыни с Иваном Лександрычем, значит, того... В тугай ездили вместе и заночевали там. А народ увидел и все Ивановой бабе на ушко передал. С этого и начался трам-тарарам.
- Ты давно барыне-то служишь?
- Да недели четыре, стало быть.
- Сам-то из каких мест?
- Таналыцкой станицы. Фамилия моя Рукавишников.
- И не стыдно тебе, казаку, в лакеях служить? Да еще дурацкую одежину на себя напялил...
- Барыня приказала, - смущенно ответил казак. - В охрану личной персоны наняла. У ней не один я, а и хохлы еще есть. Она и Ивану Лександрычу таких служак велит завести, чтобы на прииске поставить, в случае там бунт какой али еще что...
- А инженера Шпака знаешь? - задумываясь все больше и больше, спросил Суханов. То, что он услышал, не удивило старика. Он знал из опыта, что где много денег, там и алчность, и грязь, и бесстыдство.
- Ты про Петра Мануилыча спрашиваешь? Знаю. Каждый день здеся... Мм-да... - Рукавишников умолк. По выражению его лица, виляющему взгляду и сожалеющей ухмылке Тарас Маркелович понял, что казак многое не решается договорить.
- Развязывай узелок-то, чего таишь? - прямо спросил Суханов.
- Наше дело маленькое. Про вас тоже калякали.
- Что же про меня говорят?
- Хорошее говорят... Супружница Ивана Лександрыча ждет вас. Она расскажет. Петр-то Мануилыч вокруг Марфы увивается. А Митрий-то Лександрыч только на рысаках ездит да винцо попивает...
- Много пьет?
В вопросе Суханова послышалась горечь.
На вопрос Тараса Маркеловича Рукавишников долго не отвечал. Потом, сплюнув в ближайший куст сирени, подняв голову, злобно проговорил:
- Без просыпу пьет! Все здесь гуляют! Дурной крови, что ли, в них много? Смотреть муторно. Думаете, мне легко в холуях-то ходить? Одним словом - слава казачья, а жизня собачья. Нынешний год все посевы солнышко спалило, а у меня пятеро детей, мал-мала меньше, даже по миру послать некого. А ты говоришь - в лакеи нанялся... Тут к самому сатане батрачить пойдешь!
Тарас Маркелович вошел в печенеговский дом сумрачный и подавленный. Встретив горничную Дашу, попросил позвать кого-нибудь из Степановых, сам же устало присел в гостиной и начал разглядывать комнату. После ремонта здесь все блестело.
"Наше золотце на стенки прилипло", - подумал Суханов и глубоко вздохнул.
- Э-э!.. Дорогой Тарас Маркелыч! Прикатил! - крикнул Иван, входя в комнату. - А мы тут... того-этова...
Иван Александрович почувствовал себя неловко перед стариком. На нем был новый, дорогой костюм, щегольские лакированные сапоги с заправленными в них брюками. На Суханове же, как и всегда, был коричневый длиннополый пиджак, выгоревший на солнце и запыленный, юфтевые сапоги были густо смазаны дегтем.
- Давно приехал? - спросил Иван, приглаживая напомаженные волосы.
- Перед вечером. Да вот на Родниковской даче успел побывать...
- Побывал? Строим, Тарас Маркелыч, строим! Вон как дело-то ворочаем, дыбом поставили! Петр Эммануилыч такие проехты сообразил, ахнешь, дядя Тарас, ахнешь! Мильёны потекут, мильёны! На Родниковской-то золотое дно открыли!
- На Родниковской не может быть золотого дна, - осторожно заметил Суханов.
- Да ты еще ничего не знаешь, Тарас Маркелыч!
- Знаю, Иван Александрович, все знаю, - твердо проговорил старик. Подняв голову, взглянув из-под тяжелых нависших век, добавил: - На Родниковской даче золото жильное, сегодня оно есть, а завтра пустая порода пойдет. Господину Шпаку, как инженеру, должно быть понятно, что, прежде чем строить фабрику, надо знать запас шахты.
- Родниковская - самая богатая. Больше всех дает золота. Не сам ли ты мне об этом говорил. Да и Шпак все время твердит.
- И сейчас скажу: дача пока прибыльная, но запас там маленький! Я ее вдоль и поперек обследовал.
- Но Петр-то Эммануилыч все-таки человек ученый, а мы с тобой, Тарас Маркелыч, ниверситетов-то и в глаза не видали...
Суханов громко кашлянул и отвернулся в сторону. Степанов не понимал, как сильно обидел старика, ставя его опыт и знания под сомнение.
- Мы, сибирские люди, хоть и наук не проходили, однако шлифовый песок от простого колчедана отличить можем. Извини, Иван Степанов, я сорок годков в тайге прожил и золотишко всякое видывал. Могу тебе сказать, что и книжки, умными людями писанные, читал. Ты, наверное, еще только белый свет глазами увидал, а я уже знал, что на ваших буграх золото имеется.
- Раньше меня знал? - недоверчиво спросил Степанов.
- Еще двадцать пять лет тому назад Мокей, сибирский старатель, по прозвищу Черный, нарыл здесь четыре золотника и тридцать четыре доли.
- Почему же бросил? - напряженно слушая старика, спросил Степанов.
- Каторжанин он был. Казаки-староверы его едва до смерти не убили. Чуть живой ушел. Клятву взяли, чтоб молчал.
- Он и молчал?
- Мне сказал, больше никому.
- Стало быть, дурак, коли от своего счастья отказался! - засмеялся Иван.
- У нас свои законы, таежные. Даденное слово блюдется строго, сурово ответил Тарас Маркелович.
- А жив он, Черный-то? - спросил Иван.
- Жив. Поклон мне прислал недавно. Сюда просится.
- Нет уж, оставь!
Степанов вскочил и, дергая рыжие усики, подражая Шпаку, пробежался по комнате до порога и обратно.
- Нет, дорогой Тарас Маркелыч, ты уж не того... не бери, - крикливо продолжал он. - Нам каторжные не нужны. Ежели не сумел он извлечь для себя полезности, пускай забудет про это, а раз клятву дал - тем паче. Все было давно и быльем поросло...
- А я ему уже известие послал, - спокойно проговорил Суханов, словно не замечая тревожного настроения хозяина. Ему забавно было видеть, как волнуется Иван Александрович, бегает по комнате и тормошит свои рыженькие усики.
