Русские приверженцы свергнутого царя внушали Шуйскому не меньше подозрений, нежели бывший «главнокомандующий» Мнишек. После коронации гонениям подверглись многие из любимцев Лжедмитрия. Князя В. М. Мосальского лишили чина дворецкого (главы Дворцового приказа) и отослали на воеводство в глухую пограничную крепость Корелу. Боярина Б. Я. Бельского перевели из Новгорода в Казань, бывшего канцлера главного думного дьяка А. И. Власьева сослали в Уфу. Все эти санкции помогли Шуйскому добиться послушания от Боярской думы. Однако очень скоро стало очевидным, что правительству труднее будет справиться с народом, чем с боярами.
Брожение в Москве не прекращалось ни на день, и правительство попыталось использовать авторитет церкви, чтобы успокоить народ. Через три дня после коронации Филарет Романов привез из Углича тело истинного Дмитрия. Государь и бояре отправились пешком в поле, чтобы встретить мощи за городом. Их сопровождало духовенство и толпа горожан. Марфе Нагой довелось в последний раз увидеть сына, вернее — то, что осталось от него. Потрясенная страшным видением, вдова Грозного не могла произнести слова, которые от нее ждали. Чтобы спасти положение, царь Василий сам возгласил, что привезенный труп и есть мощи царевича. Ни молчание царицы, ни речь Шуйского не тронули народ. Москвичи не забыли о трогательной встрече Марфы Нагой с «живым сыном». И Шуйский и Нагая слишком много лгали и лицедействовали, чтобы можно было поверить им снова.
Едва Шуйский произнес нужные слова, носилки с телом поспешно закрыли. Процессия после некоторой заминки развернулась и проследовала по улицам на Красную площадь. Гроб некоторое время стоял на Лобном месте, а затем его перенесли в Кремль.
Церковь пыталась заглушить слухи о «знамениях» над трупом Отрепьева чудесами у гроба великомученика-царевича. Гроб Дмитрия был выставлен на всеобщее обозрение в Архангельском соборе. Судя по описаниям очевидцев, на мощах сменили одежду, на грудь царевича положили свежие орешки, политые кровью. Народ не забыл о том, что Василий Шуйский на площади клялся, что Дмитрий сам зарезал себя нечаянно, играя ножичком в тычку. Самоубийца не мог быть объявлен святым. Но дело шло к канонизации, и властям важно было доказать, что в предсмертный час мученик играл в орешки. Организаторы мистерии предусмотрели все. Благочестивые русские писатели с восторгом распространялись о чудесах у гроба Дмитрия. Некоторые из них подсчитали, что в первый день «исцеленных» было 13, в другой — 12 человек и т. д. Находившиеся в Москве иноземцы считали, что исцеленные калеки были обманщиками, подкупленными Шуйским, что среди них преобладали пришлые бродяги. При каждом новом «чуде» по городу звонили во все колокола. Трезвон продолжался несколько дней. Паломничество в Кремль похоже было на разлив реки в половодье. Толпы народа теснились изо дня в день у дверей Архангельского собора. Кремлевская канцелярия поспешила составить грамоту о чудесах Дмитрия, которую многократно читали в столичных церквах после 6 июня.
Церковь обладала огромной властью над умами людей. Удалось ли ей переломить настроение москвичей? Ответить на этот вопрос не просто. Капитан Я. Маржарет засвидетельствовал, что утром в самый день перенесения мощей в Москве ждали волнений. Как только Шуйский отправился за город и оказался среди бесчисленной толпы горожан, он снова подвергся опасности и едва не был побит камнями. Положение спасли дворяне, предотвратившие волнения. Обретение нового святого внесло успокоение в умы, но ненадолго. Противники царя Василия позаботились о том, чтобы испортить его игру. Они услужливо открыли двери собора тяжелобольному, который умер прямо у гроба Дмитрия. Толпа отхлынула от собора, едва умершего вынесли на площадь. Многие стали догадываться об обмане, и тогда царь закрыл доступ к телу. В городе перестали звонить в колокола.
Глава 2
Возрождение самозванческой интриги
Со смертью самозванца семейство Мнишеков разом лишилось всех привилегий и богатств. Крупные суммы денег и драгоценности, пожалованные родне Лжедмитрия, были отобраны обратно в казну. С конюшен Мнишека были уведены кони, из погребов изъяты винные запасы. Однако на своем дворе Юрий Мнишек продолжал строго следовать придворному церемониалу, оказывая Марине почести, положенные царствующей особе. Не желая считаться с новым положением дел, Мнишек лелеял несбыточные надежды на то, что дума, соблюдая присягу, признает вдовствующую царицу правительницей государства. После избрания на трон Василия Шуйского возник другой фантастический план: женить неженатого государя на царице Марине.
Боярская дума решительно отвергла претензии Мнишеков и подвергла отца царицы унизительному допросу. 15 июня семью Марины выдворили из Кремля и поселили в доме опального дьяка Афанасия Власьева. В августе вдова Лжедмитрия со всеми ближними отправилась в изгнание в Ярославль.
Между тем слухи о чудесном спасении «царя Дмитрия» не только не прекратились, но, напротив, захлестнули всю страну. Юрий Мнишек всеми возможными средствами поддерживал и раздувал их. Однако было бы неверно возлагать ответственность за эти слухи лишь на семью Мнишеков и польских сторонников Лжедмитрия I. Почвой для мифа были народные настроения, вера в «доброго царя». Юрий Мнишек пытался использовать эти настроения, чтобы возродить самозванческую интригу. Как бы то ни было, центром интриги вновь стал Самбор, где вскоре после переворота 17 мая появился человек, выдававший себя за спасшегося «Дмитрия». Новый самозванец пользовался покровительством хозяйки Самбора — жены Юрия Мнишека. Кажется невероятным, чтобы пани Мнишек могла действовать на свой страх и риск, предоставляя убежище и помощь человеку, нисколько не похожему на ее зятя. По-видимому, интрига была санкционирована Юрием Мнишеком и царицей Мариной. Мнишек и окружавшие его люди были пленниками в России. Но, даже находясь в ссылке в Ярославле, поляки имели при себе оружие, челядь, могли свободно передвигаться по городу. Все это позволило Мнишеку установить контакты с польскими послами в Москве и завести тайную переписку с Самбором. Мнишекам всячески помогали братья Бучинские, утверждавшие, будто вместо царя был убит похожий на него дворянин. Следуя указаниям Мнишека, его жена в Самборе стала спешно вербовать сторонников для «Дмитрия». Во Львове и других местах польские офицеры получили от нее письма с категорическими заверениями, что Дмитрий жив. Инициаторы новой интриги пустили слух, что чудом спасшийся русский царь прибыл в Самбор собственной персоной. Первоначально никто не верил толкам такого рода, но постепенно положение стало меняться. В начале августа 1606 года литовский пристав объявил задержанным в Гродно русским послам, что прежде (в июле?) он знал по слухам, а теперь узнал доподлинно от Е. Воловича, что «государь ваш Дмитрей, которого вы сказываете убитого, жив и теперь в Сендомире у воеводины (Мнишека. — Р.С.) жены: она ему и платье, и людей подавала». Информация исходила от «добрых панов», родни и приятелей владелицы Самбора. Один из них — ветеран московского похода самозванца пан Валевский мог сообщить множество «достоверных» подробностей о бегстве государя за рубеж. В Москве, утверждал он, у Дмитрия было два двойника — некто Барковский и племянник князя Мосальского. Они были похожи на царя как две капли воды, исключая разве что знаменитую бородавку. В день переворота убит был не Дмитрий, а Барковский. Царю удалось ускакать из Москвы.
Интереснейшие сведения о новом самозванце собрал в августе 1606 года итальянский купец Ф. Талампо, ездивший на Западную Украину, где находились владения Мнишеков. По словам купца, московский царь бежал из России с двумя спутниками и ныне живет здоров и невредим в монастыре бернардинцев в Самборе; даже прежние недруги признают, что Дмитрий ускользнул от смерти.
В первых числах августа русские послы узнали от приставов, что в Самбор к государю начали съезжаться польские ветераны — участники московского похода «и те многие люди, которые у него были на Москве, его узнали, что он прямой царь Дмитрей, и многие русские люди к нему пристали и польские и литовские люди к нему прибираютца; да к нему же приехал князь Василей Мосальской, которой при нем был на Москве ближней боярин и дворецкой».
Фактически владелица Самбора, следуя инструкциям дочери — царицы московской Марины и мужа, приступила к формированию «двора» и наемного войска для нового самозванца. Взявшись исполнить роль тещи нового «Дмитрия», она «людей к нему приняла з 200 человек».
Самым знатным лицом при самборском самозванце был Заболоцкий; «Да при нем же («Дмитрии». — Р.С.) некоторой Заболоцкой, москвитин выезжей». В Москве было целое гнездо дворян Заболоцких. Измена одного из них пагубно отозвалась на карьере всех других. Согласно помете в Боярском списке 1606–1607 годов В. В. и И. И. Заболоцкие были брошены в тюрьму и исключены из списка «больших московских дворян».
