Выслушав меня, он выпил граненый стакан водки, закусывать не стал, словно воду минеральную проглотил, и, склонившись ко мне, шепнул: «Дурак ты, Сережка! Дурак, как все мы… Я присутствовал на собрании, когда Ежов нам объявлял, отчего Ягода арестован… Он, оказывается, изобличен в том, что был агентом охранки еще с девятьсот седьмого года… А ведь Ягода вроде б в девяносто седьмом родился, об этом в энциклопедии было написано… Десятилетний агент?! А мы?
Молчали, Сережа. Все как один молчали… А потом я узнал, что важнейшие ответы Бухарина на процессе писал Сталин… И сочинил ему такое признание, что, мол, я, Бухарин, подозревал Ленина в том, что тот немецкий шпион, еще с семнадцатого года, когда проехал в «пломбированном» вагоне Германию, чтоб скорее попасть в Россию… А после того как Ленин потребовал Брестского мира, я, Бухарин, до конца убедился, что Ленин — немецкий шпион, и поэтому решил его убить…
А кто нам телеграмму прислал: «применяйте пытки»? Сталин, Сережа, Сталин… Нам эту телеграмму зачитали, потому я тебя домой и не пригласил, я один остался из тех, кто ее слыхал, значит, дни мои сочтены, так или иначе подберут… А ты — «письмо товарищу Сталину»… Забудь, Серега, Ежов был его подметкой, а никаким не шпионом…» [57].
Сталь для «железного потока»
18 февраля 1937 года погибает Григорий Константинович (Серго) Орджоникидзе, погибает якобы в результате самоубийства из «маузера», из которого в действительности никто не стрелял.
«Когда Каменева и Зиновьева сломали, уговорив признаться в том, что они по заданию Троцкого организовали убийство Кирова… тогда и случился трагедийный конфуз… Один из зиновьевцев «признался», что он приезжал в Копенгаген для встречи с Львом Седовым (сыном Троцкого) и останавливался в отеле «Бристоль». А скорые на розыск датские журналисты через неделю после того, как обвиняемые были расстреляны, опубликовали официальную справку, что отель «Бристоль» был снесен за много лет перед описываемыми событиями, фальшивка чистой воды… Именно тогда Серго потребовал у Сталина нового рассмотрения этого дела с вызовом свидетелей, оставшихся в живых.
Сталин пообещал и сразу же начал готовить второй процесс — на этот раз против заместителей Орджоникидзе Пятакова и Серебрякова. Их обвиняли уже не только в троцкизме и диверсиях, но и в шпионаже.
…Серго Орджоникидзе потребовал устроить ему встречу с Пятаковым… И получил ее… Никто не знает, о чем шла речь, никто, кроме Сталина, потому что тот дал Орджоникидзе слово: «Пятаков не будет казнен». Но Пятакова, как и Каменева, расстреляли…
…Серго позвонил Сталину; тот отказался его принять; Серго сказал: «Коба, если нам необходимо развенчать Троцкого, то партии совершенно неугодно избиение ленинцев!» И начал готовить свое выступление на февральском пленуме ЦК… Понимаете, что Серго — с его авторитетом — мог повернуть ход истории, прекратив чудовищный террор (наивные надежды—
С.З.)?! Понимаете, что он мог потребовать у Пленума выполнения воли Ленина о снятии Сталина с поста генерального секретаря (а вот это вполне вероятно. — С.З.).
…Посмотрите речи Сталина на февральско-мартовском Пленуме тридцать седьмого года… И главный удар Сталин нанес по неназванному Серго — «по хозяйственным успехам, которые привели к беспечности»… Серго постоянно говорил, что чем больше наши успехи, тем лучше живут люди, чем они явственнее ощущают прямую связь между трудом и благополучием, тем меньше будет врагов в стране, нет поля для вражды, то есть пришло гражданское замирение… А Сталин, наоборот, гнул свою линию: «чем больше успехов, тем сильнее сопротивление врагов»…
— Словом, говорили, что Сталин поручил начальнику охраны Ежова убить Серго. И Серго был застрелен у себя на квартире… Наиболее доверенным сказали, что Серго покончил с собой — слишком дружил с Бухариным, Рыковым, Качановым… Но ведь шила в мешке не утаишь и те, кто первым вошел в квартиру Орджоникидзе, подписали себе смертный приговор, составив акт о том, что в маузере Серго было семь патронов, а пороховой гари в стволе не было… Этих дзержинцев расстреляли, но — через неделю! Понимаете?! И мы узнали правду… А на похоронах Сталин рыдал на груди того, кто был им убит… А наркомздрав Каминский, который подписывал официальный бюллетень о «болезни» Серго, был расстрелян, как и все, кто знал трагедию или слышал о ней…Вот так и закончился термидор…» [57].
Версия Ю. Семенова полностью справедлива, автор ошибается лишь в одном — в причинах устранения «последнего смелого грузина», по выражению Сталина.
Дело в том, что Орджоникидзе занимал ключевой пост — наркома тяжелой промышленности. Все производство военной техники, так необходимой Сталину, находилось «под ним». Орджоникидзе был назначен на этот пост в 1930-м для раскрутки первого пятилетнего плана и со своей задачей справился блестяще.
«Орджоникидзе принадлежит выдающаяся роль в осуществлении социалистической индустриализации СССР» [10].
Советский ВПК был поднят на ноги также, фактически, им, вместе с заместителями наркома Пятаковым и Серебряковым. Но вот дальше нашла, что называется, коса на камень. Во второй пятилетке Сталин требует еще больше «металла войны», а Орджоникидзе несогласен и напирает на нужды народного хозяйства — именно его старанием появляется ВДНХ — выставка достижений этой отрасли.
Ну не хотел понять Серго широчайших планов Кобы, не входил он, по всей видимости, в число посвященных. Повышение уровня обороноспособности страны в 1930-м — это Орджоникидзе еще мог проглотить, но как объяснить ему необходимость дальнейшего лавинообразного наращивания выпуска военной техники в ущерб мирной экономике страны? Как объяснить ему, что Сталин уже с конца 1920-х начал скрытно переводить экономику государства на военные рельсы? Коба уже начал формирование «команды войны», Орджоникидзе в нее не входил. Сталин требует все больше и больше танков, орудий, самолетов и т. п., а наркомтяжпром, видите ли, ударился в достижения какого-то там народного хозяйства! Вот в чем истинный смысл сталинской критики на февральско-мартовском съезде 1937 года, уже после смерти Серго (а заодно и предупреждение преемникам покойного наркома).
«— Вредительская и диверсионная работа задела все или почти все наши организации, как хозяйственные, так и административные, и партийные…Некоторые наши руководящие товарищи не только не сумели разглядеть настоящее лицо вредителей и убийц, но оказались до того беспечными, благодушными и наивными, что нередко сами содействовали продвижению агентов иностранных государств на те или иные ответственные посты.
…Наши партийные товарищи за последние годы были до крайности увлечены хозяйственными успехами — и забыли обо всем остальном… Будучи увлечены хозяйственными успехами, они стали видеть в этом начало и конец всего… И как следствие — появляется политическая слепота.
…Успех за успехом, достижение за достижением, перевыполнение планов за перевыполнением — порождает настроения беспечности и самодовольства: «Странные люди сидят там в Москве в ЦК: выдумывают какие-то вопросы, толкуют о каком-то вредительстве, сами не спят, другим спать не дают» [57].
На Орджоникидзе было заведено «дело», в этом нет никаких сомнений: арест «замов» Пятакова и Серебрякова вызван не столько их личностями и связями с Каменевым, сколько тем, что именно они (как «замы») могли дать показания на самого наркома. Это стандартная практика НКВД: сначала арестовывали «мелкую сошку», она давала нужные показания на «рыбу покрупнее» и в конечном итоге добирались до главного (необходимого с самого начала) фигуранта. Но Орджоникидзе стал готовить против Сталина выступление на февральско-мартовском пленуме 1937 года, предваряющем съезд, собирался помянуть и знаменитое «ленинское завещание». До пленума оставались считанные дни, состряпать дело на наркома попросту не успевали, а позволить выступить ему также было нельзя. Поэтому пришлось просто застрелить Серго прямо в его квартире и обставить дело как самоубийство. Место наркома тяжелой промышленности занял сталинский выдвиженец Лазарь Каганович и потоку советской военной техники теперь уже ничто (и никто) не мешало.
«Очищение». Сталин и Суворов против Тухачевского
Относительно качеств маршала Тухачевского существует несколько распространенных мнений.
Первое — Тухачевский являлся военным гением, РККА обязана ему если не всем, то уж точно многим, и если бы в 1941 году он и его соратники были живы, июньской трагедии не произошло бы.
«Тот генерал, что оказался последним, читая «свой» труд, замотал вдруг лысой, круглого лада головой и произнес с горечью: «Ах, Боря, Боря, не так же это все было! Врем! В глаза врем! Ведь, если б Тухачевский скрутил голову усатому засранцу, такой войны, что выдюжили, не было б, сколько б русского народу сберегли! Лучше б сейчас про это аккуратненько напечатать, чем таить… Сколько истину не таи, все одно откроется! И про заградбатальоны откроется, и про «СМЕРШ», который больше своих стрелял, чем шпионов, — своих завсегда легче, и про то, какие болваны пришли на командование, когда усатый весь командирский корпус под ежовские пулеметы подвел!» [57].
