Традицию вывешивать шкуру с оскаленной мордой дикого зверя от ушкуйников унаследовали волжские казаки. Впрочем, трудно отделить ушкуйников от казаков. Ушкуйники – это и есть казаки. В известной былине новгородский гусельщик и купец удалой молодец Садко двенадцать лет гулял по «матушке Волге-реке» «со вершины и до устья ей аи нижнея царства астраханскова.» И «никакой над собой притки и скорби» не ведывал. Можно сказать, не пугливым гостем ездил по Волге, но хозяином.
Когда обратимся к рассмотрению слова КАЗАК, вспомним сочетание «матушке Волге-реке», где уточнение «реке» делается в былине не случайно, а скорее по необходимости…
В другой былине – «Василий Буслаев молиться ездил» – впрямую соединяются образ ушкуйника Василия Буслаева и волжских казаков:
«На славном море Каспийскием,
На том острову на Куминскием,
Стоит застава крепкая,
Стоят атаманы казачие;
Не много не мало их – три тысячи;
Грабят бусы, галеры,
Разбивают червлены корабли…»
Походы ушкуйников были продолжительными – от нескольких недель, до нескольких месяцев и лет. Они уверенно плавали и среди диких пустынь, и мимо Казани и Астрахани… Что удивляться тому, если князь Кий еще в V веке ходил морем на Византию. Застигнутые зимой ставили зимницы – слово, хорошо прижившееся и на Волге, и в далекой Болгарии (на Балканах, где есть старинный город Зимница).
От необузданных, но умелых ушкуйников казаки унаследовали не только воинские приемы и вечевое самоуправление, но и навыки строительства судов и зимниц…
Упоминания об ушкуйниках исчезают к моменту присоединения Великого Новгорода, Вятки и других северных земель к Москве, зато все больше появляется известий о казаках.
Ушкуйник – это воин, который возвращался домой, где без боязни, с почестями сбывал добычу торговому люду, придумав прозрачную легенду о внезапно появившемся богатстве от волшебного Ильмень-озера, и тому подобное. С изменением ситуации многие ушкуйники осели на вольных реках.
Из поколения в поколение сохранялись былины и предания. Вспомним, что казаков как магнитом тянуло на Волгу-матушку, Волгу-родительницу и с Яика, и с Дона, и с Днепра… Вспомним поход Степана Разина на побережье Каспия (побросали станицы и любимых коней и пересели на ладьи). Какова сила традиции…
И все же потомки ушкуйников казаки имели несколько иное мироощущение. Они впитали традиции не только ушкуйников (главной своей составляющей), но и русских звероловов, бродников, бурлаков, пастухов. К тому же ушкуйник возвращался в свою землю, в свою крепость. Станицы казаков открыты всем ветрам среди лесостепей, в степях, в горах, на расстоянии сотен и тысяч верст от русских крепостей. Перерождение ушкуйников в казаков шло постепенно, это чисто русское движение. Обусловлено оно не только национальной обособленностью народов тех времен, но и различным образом жизни, разностью промыслов.
Даже часть советской профессуры (когда именами Разина и Пугачева как борцов с крепостным правом назывались улицы и города) от истории повторяет определение казаков как разбойников вслед за средневековыми царскими указами. Вольный, работающий на себя зверолов и бродник подозрительны феодалам. Беглый крепостной крестьянин и вовсе «преступник» уже только потому, что не хотел, чтобы им торговали. Для барствующих феодалов и чиновников все жители Дикого поля – «воровские люди». Чужие, подающие пример и кров всем искателям воли.
На огромных просторах Дикого поля вслед за стадами скота кочевали немногочисленные племена то одних, то других кочевников. У ордынцев свой промысел – скотоводство и работорговля крадеными людьми, прежде всего кочевниками других орд и соседних улусов. Крестьянин из Руси, бурлак-одиночка, пленный казак для них желанная и дорогая добыча, за которую хорошо платили в южных странах.
Чаще всего казаку назад нельзя и вперед невозможно. Отсюда обособленность, редкая вооруженность. Но в отличие от ушкуйников казакам в условиях Дикого поля прожить военной добычей невозможно. Захват судна на Волге, тем более целого каравана – редкая удача, учитывая значительность судовой охраны и малость торговых сообщений в этом регионе, и купить колбаски или сырку на деньги в медвежьем углу тоже невозможно. Деньги стали играть у казаков сколько-нибудь существенную роль только в XVI веке и то не во всех регионах.
Значительное скотоводство в соседстве с хищническими шайками кочевников тоже невозможно до тех пор, пока казачьи станицы не превратились в казачье войско, контролирующее среду обитания…
Вот и осталось казакам звероловство, рыбная ловля и война. Промыслы, развитые до промышленных масштабов… Родовые промыслы, древнерусские промыслы. Основной экспорт Руси в средние века – продукты звероловства (мех и лечебные препараты) и пчеловодства-бортничества (мед и воск). Так жила большая часть Руси. У казаков выгода в том, что у них ловецкие тони ближе к устьям рек, где ходила на нерест красная и белая рыба (икра и балыки – еще один доходный промысел и экспорт, приносивший доход в казну). До постройки Петербурга паюсная икра с Волги, меха, лен, пенька, смола… поднимались на север и справлялись по Сухоне и Двине к Белому морю и далее отправлялись в Англию, Голландию.
Кочевые ордынцы не только не занимались промышленным ловом рыбы, но в большинстве своем не ели ее совсем. И промышленное звероловство в Диком поле шло через повольников и казаков. Кочевники добывали зверя в малом количестве для себя, вплоть до начала работы Оренбургской экспедиции, строительства крепости Оренбург и ряда других.
В Диком поле встретились два разных мира, живших разными промыслами, но на тот период глубоко враждебных друг другу. Один промысел (работорговля) покушался на другие мирные промыслы.
Появилось казачество очень давно, на несколько веков раньше, чем известные всем Ермак и Разин… Так, летописец кубанского войска Ф.А. Щербина пишет: «В 1375 году донскими казаками была поднесена Дмитрию Донскому икона» («История кубанского казачьего войска», стр.462). Еще ранее встречаются упоминания о казаках на пограничной реке Оке. Известно о казаках мещеры… В Курской губернии знали реку Казачью, приток Ворсклы.
И можно не сомневаться, что к этому времени казаки имели станицы и на Нижней Волге, и на Средней Волге, и на Днепре, на Самаре, на Яике и других вольных реках. Без их защиты и промысла ни Москва, ни Европа не лакомились бы черной икрой и осетровыми балыками.
Первоначально казачьи отряды – чисто мужские общины, куда женщины не допускались. Российский обыватель знает знаменитую песню о казачьем атамане Разине, которой взял в полон персидскую княжну, товарищи укоряют атамана: «Нас на бабу променял». Атаман бросает княжну в воду «Волге в дар» «от донского казака». Поступок, воспетый поэтом, продиктован не язвительностью казаков, а требованиями традиции, возведенной в закон.
И казачья традиция безбрачия идет от ушкуйников и бродников, но сильно ужесточенная самим казачеством. Историки запорожского казачества испытывали влияние польских политиков и польских источников, высказывали предположение о том, что обет безбрачия идет к западным рыцарским орденам. Сомнительное предположение, основанное только на том, что в XVII веке кто-то из казаков назвал себя «лыцарем степей». На Дону и тем более на Волге поляков и рыцарей не было, а воинские традиции соблюдались крепче, чем на юго-западе.
Рыцарство западной Европы – это военное сословие феодалов с замками и поместьями, в значительной степени наемники, использовавшиеся для подавления крестьянских восстаний и религиозными организациями. Казачье движение – это движение простонародья, вольных людей, особенно в начальной стадии своего развития. Где даже старшины не было.
О безбрачии казаков говорит и такая своеобразная южнорусская песня:
«Возьми соби в дружиночку,
Высокую могилочку,
На могиле только де Черный ворон краче».
Обет безбрачия у казаков можно объяснить влиянием монахов-отшельников и военной ситуацией, состоянием постоянной войны с ордами. Возможно, были опасения, что женщина может стать яблоком раздора, но главное в том, что женщина – это дети, это хозяйство. А вот этого-то подвижные отряды казаков, не имевшие тылов, не могли себе позволить. Вопрос выживания. И народ в казачьих ватагах подбирался не домовитый… Со временем привычка превратилась в общую традицию, даже в неписаный закон.
Когда казачьи станицы усилились, стали более многолюдными, получили заинтересованную поддержку Москвы, в том числе боеприпасами, хлебом, то рядом стали появляться селения семьянистых казаков и поселенцев. Казачья сирома-сироты отводили им роль помощников в снабжении войска продовольствием, припасами, а в случае нужды и призывом на войну. Надо ли говорить о главенствующей роли сиромы.
