Сталин окончательно убедился, что ему морочат голову, вот он и устроил «государеву грозу». Да так умело, что «железный» Жуков пустился в слезы. От обиды ли? Или же от страха? А еще весьма показательно, что успокаивать его побежал Молотов. Не исключено, что на тот момент политическим руководителем Жукова был именно Вячеслав Михайлович.
А вот, кстати сказать, один любопытнейший штрих к портрету Молотова. Выше уже шла речь о том, как Тимошенко и Хрущев провалили (летом 1942 года) наступление на Харьков. Тогда особенным «молодцем» себя проявил Никита Сергеевич. Когда немцы окружили наши войска, то он бросил фронт и бежал в Москву. Там ему грозил суд Военного трибунала. Но героического беглеца спас, кто бы вы думали, ну да — Молотов. Да уж, как видно, Вячеслав Михайлович плотно опекал людей, так или иначе связанных с кланом маршала Тимошенко.
Собственно, это был не первый раз, когда Молотов спас Хрущева. Весьма занимательная история произошла в 1937 году на Московской отчетно-выборной партконференции. Тогда отважный Хрущев очень сильно опасался, что вскроется его троцкистское прошлое. В 1923 году он поддержал «демона революции», что в 1937 году было жутчайшим компроматом. Позднее, уже будучи персеком, Хрущев так объяснял свой [- 280 -] выбор — дескать, он был не то чтобы за Троцкого, но за внутрипартийную демократию. Никита Сергеевич, оказывается, уже тогда понимал, что дела в партии идут не совсем так. Ну а тут и подвернулся Троцкий с его демагогией. Обманули, выходит, Хрущева.
В 1937 году однако же Хрущев ни о какой демократии не думал, а, наоборот, — активно участвовал в кровавых репрессиях. И при этом, само собой, весьма опасался, что репрессируют и его самого. Потому он решился на весьма благоразумный поступок — подошел к Сталину и честно все ему выложил. Как вспоминает Хрущев, Сталин отреагировал на это весьма благодушно и решил: «Пожалуй, не стоит говорить. Вы рассказали нам, и достаточно». Но тут вмешался Молотов, присутствующий при разговоре. Он сказал: «Нет, пусть лучше расскажет». И тогда Сталин согласился с Молотовым: «Да, лучше расскажите, потому что если вы не расскажете, то кто-нибудь может привязаться, и потом вас завалят вопросами, а нас заявлениями». Действительно, кто-нибудь наверняка припомнил бы Хрущеву его троцкистские грешки. Вон, Маленкову даже припомнили то, что он в 1918 году был в Оренбурге, когда этот город захватили белые. А ведь ему было на тот момент всего лишь 17 лет. Так что Хрущев был очень сильно обязан Молотову, который спас его дважды. Но какое там — у таких людей понятий о признательности нет. Молотов, как и другие участники пресловутой «антипартийной группы», был не только снят с высоких постов, но и «вычищен» из партии.
Однако это произойдет в 1961 году. А двадцать лет тому назад Молотов всерьез претендовал на лидерство в самой партии. События в день 29 июня развивались по весьма интересному сценарию. После крутого разговора со своими военачальниками Сталин отправился к себе на ближнюю дачу и сказал соратникам: «...Ленин оставил нам великое наследие, мы его наслед- [- 281 -] ники — все это просрали» (Микоян). А если верить Хрущеву, который ссылается на слова Берии, то Сталин отказался от руководства. Не исключено, что вождь и в самом деле заявил о своем отказе. И тут могло быть самое разное. Возможно, имел место эмоциональный всплеск, но более вероятно иное — Сталин решил спутать карты своим политическим противникам. Они поместили его в изоляцию с целью устранить от власти де-факто, а он заявил о том, что отказывается от нее и де-юре. А это сразу же меняло все дело. Сталин был крайне популярен. Вещать от его имени было удобно, а зачеркивать это имя — чревато. Скорее всего, Сталин воспроизвел технологии, которые использовались Иваном IV и Лениным. Грозный Царь удалился в Александрову слободу и оттуда обратился к народу, обрушив свой гнев на бояр. А Ленин, во время дискуссии по поводу заключения Брестского мира, бросил вызов большинству ЦК, который выступал за войну с Германией. Ильич пригрозил тем, что выйдет из ЦК и обратится за поддержкой к партийным массам. И в том, и в другом случае технология ухода (точнее, имитации ухода) сработала. Сработала бы она и в этот раз.
Заговорщики, а речь идет о заговоре с целью захвата власти, это отлично понимали. Поэтому они решили подстраховаться, создав нечто вроде структуры, стоящей и над правительством, и над ЦК. 30 июня Молотов пригласил в свой кремлевский кабинет Л. П. Берию и Г. М. Маленкова. (Последний, к слову сказать, также входил в число «обиженных». До мая 1941 года он был на равных со Ждановым. Первый возглавлял Управление пропаганды и агитации ЦК, а Маленков — Управление кадров. Но после назначения Жданова вторым секретарем Маленков стал его подчиненным. Зато в первые дни войны Жданова оттерли в Ленинград, в результате чего Георгий Максимилианович вернул свои утраченные позиции.) Вместе они [- 282 -] создали новый орган власти — Государственный комитет обороны (ГКО).
Сама идея создания такого органа принадлежала Молотову и Берии, о чем в своих мемуарах сообщает Микоян. Очевидно, что Вячеслав Михайлович уже ощущал себя хозяином Кремля и создавал новую государственно-политическую систему — «под себя». Так происходил тихий государственный переворот. Не случайно же «тройка» постановила, что ГКО призван «сосредоточить всю полноту власти в государстве». И вот каково было первое решение тройки — 1 июля ГКО принял постановление, которое существенно расширяло права наркоматов — в ущерб правительству, во главе которого стоял Сталин. По сути, заговорщики выступили как лоббисты ведомств, желавшие добиться благосклонности аппаратчиков.
Триумвират был в полушаге от успеха, но его участникам не хватило решимости. Они побоялись полностью оттереть Сталина от власти (это можно было сделать без громких объявлений, тихой сапой). Кроме того, им все-таки нужна была его энергия — ведь с Гитлером бороться было, мягко говоря, трудновато. Поэтому тройка все-таки предложила Сталину войти в ГКО, надеясь, что он будет находиться там в меньшинстве.
Члены Политбюро приехали к Сталину для того, чтобы сообщить ему о своем решении. Причем сделали они это без всякого приглашения. Для Сталина их визит был неожиданным. И одно это показывает, что к нему относились уже не слишком серьезно. Похоже, «сталинскую гвардию» не волновало — как вождь отнесется к такому визиту, вызовет ли это его неудовольствие или даже испуг. А действительно — есть чего испугаться, когда в такой момент к тебе вваливаются «соратники», приехавшие непонятно с чем. Что, они не понимали, какое к такому визиту может быть [- 283 -] отношение? Наверняка понимали, но это понимание уже никак не повлияло на их поведение.
Микоян описывает беседу Сталина с нежданными визитерами следующим образом: «Молотов от имени нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы все решалось, чтобы страну поставить на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин. Сталин посмотрел удивленно, никаких возражений не высказал. «Хорошо», — говорит. Тогда Берия сказал, что нужно назначить 5 членов Государственного комитета обороны: «Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я. Сталин заметил: «Надо включить Микояна и Вознесенского. Всего семь человек утвердить». Берия снова говорит: «Товарищ Сталин, если все мы будем заниматься в ГКО, то кто же будет работать в Совнаркоме, в Госплане? Пусть Микоян и Вознесенский занимаются всей работой в правительстве и Госплане». Вознесенский поддержал предложение Сталина. Берия настаивал на своем. Вознесенский горячился. Другие на эту тему не высказались... Я считал спор неуместным».
Да нет, спор был вполне себе уместным. Сталин не случайно предложил расширить состав ГКО. Ему нужно было расширить этот орган для того, чтобы легче контролировать его членов. Чем меньше было бы членов в ГКО, тем больше было бы у него возможности контролировать уже самого Сталина, занимая консолидированную позицию по отношению к вождю. Берия это отлично понял и попытался переубедить Сталина (как видим — совершенно безбоязненно). Но вот тут он как раз и попался в сталинскую ловушку. В среде партийцев, посетивших Сталина, сразу же возникли трения. Тот же самый Вознесенский немедленно вступил в спор с Берией — так ему хотелось войти в состав самого высшего органа власти. А ведь, судя по всему, он, хоть и был очень близок к Сталину, но в те июньские дни держался Молотова. Что и по- [- 284 -] нятно — казалось, что Сталин вышел в тираж и теперь может быть только символом борьбы, но никак не ее руководителем.
В любом случае вождь с готовностью согласился возглавить ГКО. Уж он-то знал, как можно манипулировать своими противниками, превращая их преимущества в слабости.
К тому же ему позволили обратиться к стране, что он и сделал 3 июля — с огромным успехом. Тем самым Сталин публично подтвердил свой статус вождя и стал в быстром темпе отвоевывать утраченные позиции. 10 июля он реорганизовал Ставку Главного Командования, введя туда верного ему Шапошникова. Потом, 19 июля, вождь сместил Тимошенко с поста наркома обороны, заняв этот пост самолично. И, наконец, 29 июля с поста начальника Генштаба был смещен Жуков, которого заменили все тем же Шапошниковым. (Любопытно, что в июле на Буденного поступила новая порция компромата.) Как и всегда, Сталин поступил неожиданно для своих врагов. От него ожидали, что он попытается использовать свое участие в ГКО и увязнет в противостоянии с ее членами. А он обрушился на военную партию, занятую сопротивлением Германии. В результате «тройка» (Молотов, Берия, Маленков) лишилась своего важнейшего союзника, а в руки Сталина перешел самый главный силовой ресурс — армия.
