В ночь на 7 декабря, оставив тяжелораненых и до сотни бойцов в качестве арьергарда, отряд Гладкова численностью около 1500 человек вброд форсировал Чурбашское озеро и, скрытно совершив 20-километровый марш по тылам противника, вышел к Керчи. В 7 часов утра внезапной атакой, действуя в основном холодным оружием, десантники захватили ключевую позицию противника — гору Митридат, которая так «мешала» корпусам Сергацкого и Провалова, и южную окраину города с Угольной пристанью. Группа бойцов под командованием майора Григоряна прошла город насквозь, пересекла передний край и вышла в расположение Отдельной Приморской армии. Немцы настолько растерялись, что следом довольно свободно могли соединиться со своими и остальные десантники, до полудня их даже никто не пытался контратаковать. Но овладение столь важным рубежом практически без боя было феноменальной удачей, и Гладков решил остаться на своем новом «плацдарме». Керчь была практически в руках, один удар со стороны 16-го стрелкового корпуса, позиции которого находились на дистанции прямой видимости, решил бы все дело.
Однако Петров и его штаб, не ожидавшие такой прыти от уже «похороненных» гладковцев, оказались не готовы воспользоваться ситуацией, а войска Приморской армии растеряли весь боевой пыл в плохо обеспеченных атаках предыдущих дней. В 14.00 (прошло шесть часов после установления радиосвязи) недоумевающий комдив-318 отправил командарму шифровку:
«Почему же не переходите в наступление? Нам очень трудно. Противник против нас сосредоточивает все новые и новые подразделения. Уже со всех сторон замкнул кольцо вокруг захваченного нами рубежа. У нас сил мало. Боеприпасы на исходе. Раненые сосредоточены у пристани. Нам нужна срочная помощь в людях и боеприпасах. Выбрасывайте ко мне десант. Гору Митридат не сдадим. Это такой рубеж, который обеспечит победу над противником, занимающим Керчь…»
7 декабря оказался днем упущенных возможностей. Ударов, несмотря на заверения Петрова, так и не последовало. Части 16-го стрелкового корпуса, имевшего главной задачей взятие города, к вечеру продемонстрировали слабую активность и на том успокоились. Долго не могли успокоиться лишь десантники, в третий раз совершившие невозможное.
«Оценивая создавшуюся обстановку, — вспоминает Гладков, — все мы были крайне удивлены тем, что 16-й корпус не прорвал оборону.
— Я все время наблюдал за действиями корпуса, — сказал Ивакин. — Никакого наступления не видел. Артподготовка была слабая. Показалась небольшая цепь пехоты и шесть танков. Пехота залегла, а танки ушли обратно.
— Не понимаю! — возмущался Бушин. — Целая армия на плацдарме, неужели нельзя было побольше сил выделить для прорыва! Ведь наш Григорян с отрядом прошел фронт обороны немцев. Это же был сигнал для корпуса…»
(Надо отметить, что группа Григоряна насчитывала 18 человек, у генерала Провалова имелось четыре стрелковые дивизии, два танковых, три минометных, два артиллерийских полка).
Общий вывод «гладковцев»: «Седьмого декабря Керчь могла быть взята. Резервы противника в районе города действовали против десанта. Усилить части, занимавшие оборону перед 16-м корпусом, немцам было нечем. Пленные, захваченные десантниками в Керчи, показывали, что утром у них была паника; никто не знал, что делается, ими никто не управлял.
Обстановка не была правильно учтена штабом армии. Нерешительность командарма и его штаба дали противнику выигрыш во времени…»
С этой оценкой согласен адмирал Холостяков: «Будучи моряком, я остерегаюсь вдаваться в разбор сухопутных операций. И все же думается, что обстановка, сложившаяся к утру 7 декабря, могла быть тогда использована для овладения всей Керчью. Конечно, при немедленных и очень решительных действиях достаточно крупными силами… Однако войска, сосредоточенные под Керчью, очевидно, не были готовы перейти в наступление».
Эти шесть часов, которые потерял не сумевший быстро среагировать на изменения в обстановке генерал Петров, стоили армии четырех месяцев топтания на месте под огнем немецкой артиллерии и пулеметов.
Утром 8 декабря советские стрелковые корпуса по-прежнему не предприняли никаких активных действий. В помощь Гладкову к Угольной пристани прибыли суда с батальоном 83-й морской бригады (380 человек), сформированным в основном из молодого пополнения, впервые шедшего в бой. Сочтя такую подмогу малобоеспособной, комдив оставил батальон оборонять пристань. Через трое суток ожесточенных боев, так и не дождавшись прорыва армии, остатки десанта были выбиты с горы Митридат и эвакуировались с южной окраины Керчи. В ночь на 10 декабря отряд из 22 катеров и мотоботов под огнем принял на борт 1080 человек. При этом два катера были потоплены и восемь получили повреждения. Сутки спустя было снято с берега и подобрано из воды 360 человек. Кстати, прикрывавший эвакуацию заслон снова вышел к своим через боевые порядки противника.
На этом закончилась сорокадневная эпопея морского десанта 18-й армии.
В помощь Петрову Сталин послал из Москвы начальника Оперативного управления Генштаба генерала С.М. Штеменко и представителя Ставки маршала К.Е. Ворошилова.
После провала в роли главнокомандующего Северо-Западным направлением и организатора обороны Ленинграда Ворошилов успел «поработать» представителем Ставки на Волховском фронте. Результатом его деятельности стало постановление ГКО № 356 от 1 апреля 1942 года, в котором, в частности, говорилось:
«Ввиду просьбы т. Ворошилова он был откомандирован в феврале месяце на Волховский фронт в качестве представителя Ставки для помощи командованию фронта и пробыл там около месяца. Однако пребывание т. Ворошилова на Волховском фронте не дало желаемых результатов.
Желая еще раз дать возможность использовать свой опыт на фронтовой работе, ЦК ВКП (б) предложил т. Ворошилову взять на себя непосредственное командование Волховским фронтом. Но т. Ворошилов отнесся к этому предложению отрицательно и не захотел взять на себя ответственность за Волховский фронт, несмотря на то что этот фронт имеет сейчас решающее значение для обороны Ленинграда, сославшись на то, что Волховский фронт является трудным фронтом и не хочет провалиться на этом деле.
Ввиду всего изложенного ЦК ВКП (б) постановляет:
1. Признать, что т. Ворошилов не оправдал себя на порученной ему работе на фронте.
2. Направить т. Ворошилова на тыловую военную работу».
Однако именно на тыловой работе, где и ковалась победа, особенно требовались знания и организаторский талант. Где мог приложить свои способности безработный маршал, имевший за плечами один класс сельской школы? В производстве самолетов? Поэтому, поруководив до ноября 1942 года партизанским движением, где «лично инструктировал командиров партизанских отрядов», маршал снова «представлял» Ставку на разных фронтах, без риска «провалиться на этом деле».
Воспоминания Штеменко о деятельности Ворошилова в Крыму носят преимущественно анекдотический характер. Перво-наперво по дороге на фронт маршал («Барин у нас большой просветитель был») устроил Штеменко экзамен по оперному искусству и литературе: «Рискуя оконфузиться перед К.Е. Ворошиловым, я тем не менее рассказал ему все это без утайки. Мой собеседник сочувственно улыбнулся и заметил только, что музыка всегда украшает жизнь, делает человека лучше. «Экзамен» по литературе прошел более успешно». По вечерам: «Климент Ефремович просил обычно Китаева читать вслух что-нибудь из Чехова или Гоголя. Чтение продолжалось час-полтора. Китаев читал хорошо (самое подходящее занятие для полковника на войне!), и на лице Ворошилова отражалось блаженство».
Прибыв на Керченский плацдарм, «виднейший организатор Вооруженных Сил», как было у наших маршалов заведено, сразу поперся на передовую: «Неугомонный Климент Ефремович не ограничился только тем, что услышал от командиров корпусов и увидел сам с их НП. Он рвался в окопы, на передний край, хотя, по правде говоря, делать ему там было нечего. Отговорить его от этого не удавалось.
— Никогда под пулями не кланялся и врага не боялся, — парировал он все наши доводы. — А если кто считает, что там и без нас обойдутся, может со мной не ходить.
После этого попробуй задержаться на НП или в штабе. Все, конечно, пошли в дивизии и полки первого эшелона».
Орел, Климент Ефремович! Но разве в том состоит доблесть полководца? Пулям не кланяется, врагов не боится, а взять на себя ответственность — слабо. Такому и отделение доверить нельзя.
Вот маршал курирует Ленинградский фронт: идет вслед за танком по льду Невы, дабы наглядно убедиться, что лед вес танка не выдержит. Убедился: танк утонул. Картину с восхищением наблюдал офицер-пограничник А.П. Козлов: «Враг обстреливает район, но Ворошилов, наблюдая за полем боя, словно и не замечает близких разрывов. Убит стоявший неподалеку полковник. Даже и после этого маршал не счел нужным уйти… На Ладоге о Клименте Ефремовиче ходили легенды. Рассказывали, что еще в 1941 году, будучи командующим Ленинградским фронтом, Ворошилов, чтобы предотвратить отход отдельных наших пехотных подразделений на направлении главного удара немцев, бросился с группой офицеров наперерез отступавшим и тем самым восстановил положение, предотвратил прорыв фронта».
