32
Между прочим, сходство летописных русских волхвов с жрецами балтийских славян столь велико, что есть соблазн истолковать в этом смысле загадочный «доместиков двор» в Киеве времен Ольги. Дело в том, что доместиками зачастую латинские авторы называли жрецов балтийских славян. Почему русский летописец выбрал для киевского жреца латинское слово? Да потому же, почему называл язычников латинским по происхождению словом «поганые» (вместо греческого «этникои»), а инославных христиан – еретиками, а не гетеродоксами.
Сама история о врожденной болезни Ильи, неразрывно связанная с деревенской, «карачаровской» версией его происхождения, и выдумана-то скорее всего единственно затем, чтобы главный богатырь русских былин остался непричастен к сельскому труду. Расчистку им отцовского поля в расчет можно было не брать – это всего лишь освобождение земли от леса и камней, а не созидательный труд. Кстати, любопытное истолкование этому эпизоду предложил реконструктор древнерусских единоборств, Александр Белов. По его мнению, речь изначально вообще шла не о собственно расчистке полей, а о молодецкой потехе – метании коряг и валунов, засвидетельствованной источниками, например, у кельтов (читатель мог видеть подобное в фильме Мэла Гибсона «Храброе сердце»).
Молод-то он молод, и в былинах приставку «млад» к его имени всегда делают. Да вот только в былине о первом появлении Добрыни в Киеве Алеша сидит на пиру и советует князю послать Добрыню на «Змеиху Горынинскую». А в былинах о первом приезде в Киев Ильи Алеша вздорит с будущим главой богатырской дружины, а Добрыня уговаривает могучего новичка на Алешу не сердиться. А вот в былине про Алешу и Тугарина в Киеве нет ни одного богатыря, кроме Алеши. Так что, получается, по возрасту-то Алеша – «млад», а по «сроку службы» – «дедушка»!
Разумеется, именно этот мотив использовал А.С. Пушкин в «Руслане и Людмиле». Возможно, что история с хранящей клад «головой» – отзвук жутковатого обычая создавать для клада охранного духа-«клад овика». А лучшим способом создать духа всегда было жертвоприношение, в том числе – человеческое. О значении, которое придавали славяне головам жертв, я уже писал.
В наше время часто говорят о «боевых секирах» и плотницких топорах. Строго говоря, это ошибка – именно рабочий инструмент назывался в древней Руси секирой, а боевое оружие – топором.
Забавная мелочь – когда В.Я. Пропп ищет в былинах отражения «классовой борьбы», он сосредотачивается на былинах про Хотена и про «бунт» Ильи Муромца против князя Владимира. Однако именно в этих сюжетах богатыри, в которых Пропп хочет видеть представителей «трудового народа», выведены как хозяева паробков, по сути – рабовладельцы…
Опять сходство с кузнецом-Сварогом. Кавказские «отголоски» культа Перуна, о которых я подробно рассказывал в книге «Кавказский рубеж» – грузинский Пиркуши и чеченский Пиръон-падишах – как раз прославились кузнечными достижениями. Первый просто покровительствовал кузнецам, а второй выковал медное небо для себя. Добавьте поверье, что молния никогда не бьет в кузницы.
Иногда «Перуновыми стрелами» считались и ископаемые острые камни-белемниты, которые современная наука считает останками подобных кальмарам морских животных, современников динозавров, вымерших вместе с ними.
Подобные земные «тезки» Пятерых Богов – а едва ли не каждый из них обладал подобными – могут показаться удивительными; однако ничего сверхъестественного в них нет. Нам привычны греческие земные тезки бессмертных Олимпийцев Дмитрий (Деметрий, от Деметры), Артем (Артемизий – от Артемиды), Денис (Дионисий – от Диониса), Аполлон и т. д. Так же обстояло дело и на Руси, и в иных славянских землях.
Более того, в очертаниях рва ученые видят сходство с конкретным цветком iris germanica, у южных славян называвшимся Перуникой.
Это говорит о том, что битвы вечевых партий представляли собой не просто вульгарный мордобой, вроде того, который вспыхивает время от времени в современных парламентах, а своеобразный коллективный «Божий суд».
С другой стороны, по некоторым сообщениям, это был не просто кусок железа, а сошник – а это уже напоминает индийские обычаи, когда судящиеся должны были лизать раскаленный сошник языком. Как, впрочем, и сколотское предание о раскаленных чаше, секире и плуге, коснувшись которых младший сын прародителя-Таргитая стал первым царем сколотов.
Подробнее вся эта история приведена в моей книге «Святослав».
Кстати, в русских сказках и бывальщинах свиньей перекидываются отнюдь не воины, но ведьмы и колдуны, что ближе к жречеству.
Как видим, роль женщины или девушки в обряде далеко не всегда бывает изначальной. Особенно это касается обрядов, связанных с магией земледелия.
Вышеупомянутый кавказский «двойник» Перуна Пиръон, как я уже говорил, выковал себе медное небо – что окончательно сближает Перуна со Сварогом, Кузнецом-Небом.
Если на то пошло – в «Сказании о Мамаевом побоище» Хорса («Гурса») наряду с Магометом и какими-то неведомыми «богами» или демонами призывает не кто иной, как… Мамай. Чем не довод для любителей потолковать о степном происхождении Божества? Вот только начинается список призываемых Мамаем «бесов» с… Перуна.
О его внешности вы, читатель, можете составить себе представление на основе картины великого русского художника Константина Васильева, по явному недоразумению носящей название «Свентовит». Однако эти кумиры перепутать довольно сложно – для начала, у Свентовита есть, что называется, особая примета – четыре головы (не говоря о таких «мелочах», как питьевой рог и лук в руках и т. д.). На картине же Васильева изображен именно Радагаст Сварожич, и никто иной – одноголовый воин в латах, с птицей на шеломе и бычьей головой на щите.
В русских поучениях против Язычества и двоеверия Сварожичем называют Огонь. В южнославянских колядках поется «Сварожичу, мой Божичу» – впрочем, в песнопении, исполняемом во время зимнего Солнцеворота, когда Солнце начинает прибывать, «рождается», поминают скорее всего именно «Солнце-царя, сына Сварогова, еже есть Даждьбог».
Пытаются прочесть это слово как имя «Святополк», и увидеть в описанных ибн Русте славянах – Моравию, а городе Джарваб или Кордаб – слово «хорват». Однако и моравы, и хорваты в X веке давно были христианами, а славяне ибн Русте сжигают мертвых и убивают во время погребального обряда их жен (точнее, себя убивают любимые жены покойника, еще и ссорящиеся за такую честь). Так что и географически, и по описанию нравов и обычаев это скорее именно Языческие восточные славяне, возможно, как и предполагал Б.А. Рыбаков, вятичи.
Впрочем, это касается не Пятибожия в целом – ведь в нем и у кельтов, и у индоариев Жрец – Бог Солнца, а, скорее, видоизменения культа собственно русов, пришедших в Киевские земли с Севера. Да и у русов задолго до 980 года священный дуб Перуна рос на острове Хортица, у порогов Днепра.
Что на самом деле не так уж удивительно. Священник рассматривался двоеверной Русью как волхв-колдун, для которого вполне естественно было общаться с духами, в том числе и со злыми. Еще в позапрошлом веке это отлично помнили. И пушкинский Балда ничуть не удивляется, услышав от хозяина-священника «обязались черти мне оброк платить до самой моей смерти». И суть не в том, что поп работника обманывает, а в том, что и работник, и автор, и, очевидно, читатели воспринимают такие, мягко говоря, неканонические взаимоотношения служителя православного культа и нечисти как что-то вполне вероятное.
Кстати, самыми отчаянными бойцами на Балтике эпохи викингов считались как раз жители славянского Волына, Юмны, Иомсбурга саг, так называемые йомсвикинги, которых скальды называют вендами, славянами. В Волыне почитался Бог Триглав, святынями которого были копья, вороной конь, а три лика имели на глазах то, что немецкие монахи приняли за золотую повязку. Уж не полукружья-подглазья ли боевой полумаски варяжского шлема, зачастую отделывавшиеся золотом, имеются в виду? А сам ТРИглав – не варяжское ли имя СТРИбога?
Разумеется, без крайностей не обошлось и тут – на одной из иллюстраций к очередным «Сказаниям Древней Руси» пишущему сии строки довелось с безмерным изумлением увидеть – под именем «Семаргла» – оснащенного крыльями… ирландского сеттера, породу собак, вряд ли известную в Древней Руси или, скажем, Скифии, не говоря уж о Триполье.
