То, что именно данной реке наши далекие предки дали название, указывающее на ее связь с богом, говорит о том, что в тот период именно она представлялась им наиболее священной из всех рек их прародины. Следует иметь в виду и то, что Южный Буг вытекает из региона, непосредственно граничащего с юга с первым царством волынян, о котором еще в 20–50-е гг. X века писал «Геродот Востока» аль-Масуди: «Их (славян) поселения (находятся) в области Севера и простираются до Магриба (Запада). Они (славяне. — М.С.) (представляют собой) разрозненные племена, между которыми идут войны. У них имеются цари. Из них (славян) некоторые привержены к христианской вере яковитского исповедания; некоторые несторианского исповедания; некоторые же из них не имеют (священного) писания, не следуют за каким-либо (религиозным) законом. Они — язычники, которые не знают никаких (писаных) законов. Из них некоторые принадлежат к числу огнепоклонников. И вот эти (славяне-язычники. — М.С.) (состоят) из нескольких племен. Итак, к их числу (принадлежит) племя, у которого в древности в начале времен была власть. Их царя (бывало) называли (титулом) мажек (мужек). Это племя называется велиняне (как отмечает А.П. Ковалевский, в данном месте по-арабски написано “вли-на-на”, что должно соответствовать древнерусскому названию племени «велиняне». — М.С.), и за этим племенем, бывало, следовали в древности все племена славян, так как главный царь (в тексте Масуди употребил термин “ал-малик” в смысле “верховный царь”. — М.С.) был у них (у этого племени) и все их (славянские) цари повиновались ему (этому царю). Далее, за этим племенем из числа славянских племен следует племя ободритов. Царя их в настоящее время зовут Мстиславич, и племя, которое называется дулебы (И. Лелевель, Ф. Вестберг полагают, что Масуди имел в виду чешское племя дулебов. — М.С). Царя их в настоящее время зовут Венцеслав»{465}. В исследовании о Дажь-боге мною было показано, что в данном предании, излагаемом как Масуди, так и Йакубом, слились как славянская мифологическая традиция о Мужике-Мажеке — сыне бога солнца, правившего «в начале времен», так и воспоминания о реально существовавшем племенном союзе волынян.
Однако последний Повесть временных лет недвусмысленно связывает с бужанами: «Бужане зане седоша по Бугу посльже же Велыняне…»{466} Стоит отметить, что среди ученых нет единого мнения по вопросу о том, по какому именно Бугу — Западному или Южному — жило летописное племя бужан. Так, например, Я.Д. Исаевич полагает, что главной осью их племенной территории были верховье и среднее лечение Западного Буга, признавая при этом, что восточные окраины земель бужан доходили до Южного Буга. Однако В.В. Седов, анализируя локальные группы пеньковской культуры, давшие начало отдельным летописным племенам, соотносит с предками бужан именно южнобужский регион данной археологической культуры{467}. В пользу этого предположения говорит и то, что город Бужск, именовавшийся в летописи также как Божеск, Божьск, Божьский, Бозск, Бужьиск и являвшийся, очевидно, племенным центром этого племени (подобно тому, как город Волынь был племенным центром волынян), находился именно на Южном Буге{468}. Интересно отметить и то, что Бужск являлся одним из крайних юго-западных городов, входивших в состав собственно Русской земли, возникшей до образования Руси Киевской{469}. Таким образом, мы можем зафиксировать традицию восприятия в качестве священных сначала одного из притоков Южного Буга и прилегающей к нему местности, а затем и всей этой реки у двух различных народов на протяжении более чем двух тысяч лет — с VI в. до н.э. до XVII в. н.э.
Благодаря сочинению античного автора Псевдо-Плутарха «О названиях рек и гор и об их произведениях» нам стали известны некоторые особенности речного культа у следующей волны ираноязычных кочевников в Восточной Европе, а именно у сарматов: «Танаис — река в Скифии; она прежде называлась Амазонской, потому что в ней купались амазонки, а переименована была по следующей причине. Танаис, сын Виросса и одной из амазонок, Лисиппы, будучи очень скромен, ненавидел женский пол, чтил только Арея и с презрением относился к браку. Но Афродита вселила в него страстную любовь к его собственной матери; он сначала боролся со своей страстью, но затем, одолеваемый роковым мучением и желая остаться непорочным, бросился в Амазонскую реку, которая по его имени была переименована в Танаис.
В этой реке встречается растение, называемое алинда, листья его отчасти похожи на капустные; туземцы растирают его, намазываются его соком и, согреваясь от этого, легко переносят холод; на их языке этот сок называется маслом Виросса.
В ней находят также камень, похожий на хрусталь и увенчанный короной, наподобие человека. Когда умрет царь, туземцы производят выбор нового у реки; кто найдет такой камень, тот сейчас же избирается в цари и получает скипетр покойного»{470}.
Анализируя это и другие известия о почитании сарматами данной реки, К.Ф. Смирнов отмечал: «Танаис выступает здесь как местное божество, как героизированный предок туземцев Дона (он сын амазонки), благословляющий на “царство” того, кто приобщится к власти через обладание священным фетишем — камнем, увенчанным короной»{471}. Весьма показательно, что жившие у этой реки в эпоху Великого переселения народов ираноязычные кочевники получили в честь нее и свое название. Так, Аммиан Марцеллин упоминает «аланов, которые граничат с гревтунгами и обычно называются талантами»{472}. Хоть в данном случае речь и не идет об обожествлении реки в строгом смысле слова, однако Танаис выступает здесь не только как герой-эпоним сарматского населения Дона, но непосредственно оказывается связан с царской властью, даруя ее своему избраннику.
Многие столетия спустя, теперь уже в русском фольклоре, именно эта река также непосредственно оказывается связана с божественным началом. В народном сказании о Мамаевом побоище мы видим прямое отождествление Дона с Богородицей: «Втепор сила Мамая безбожного, пса смердящего, нашу силу побивать стала. Русский посол Захарий Тютрин с мохначами, бородачами-донскими казаками… возмолились: “Господи Иисусе, истинный Христос, Дон-мать пресвятая Богородица! Не попустите некрещеному татарину наругаться над храмами вашими пречистыми, пошлите нам заступника Георгия Храброго”»{473}. Несмотря на многочисленные христианские поучения народ вновь нарек реку богиней, правда, уже не языческой, а христианской, что, впрочем, сути дела нисколько не меняло, поскольку именно к ней он и обращался за помощью. В различных русских заговорах реки именуются «матушка вода», «матушка быстра река», «матушка святая водица»{474}. Таким образом, река, в данном случае Дон, отождествлялась в народном фольклоре с главным женским персонажем новой религии, могущественным порождающим началом, к которому в этом сказании наш народ обращается за помощью в трудный для себя час. Данный пример красноречиво показывает, что столетия непрестанных трудов апологетов новой религии принесли достаточно мало результатов. Им не удалось заставить наш народ полностью отказаться от своих изначальных верований, и единственное, чего они смогли добиться, так это того, что он стал связывать свои прежние, чисто языческие по своей сути представления с образами уже новой христианской религии.
О том, что подобная роль рек не ограничивалась одним лишь ареалом славянских и иранских племен, а была гораздо большей, говорит достаточно красноречивое совпадение название реки Инда и имени Индры, верховного бога ведийских ариев. Случай Сарасвати, другого персонажа индийской мифологии, показывает, что реки могли восприниматься и как женские божества. В древнегреческой мифологии также присутствует полуантропоморфный образ реки Ахелоя, с которым вступил в единоборство Геракл за обладание супругой. Все эти примеры говорят о том, что традиция обожествления различных рек восходит ко временам индоевропейской общности.
Весьма интересные данные про древнерусские верования по интересующему нас вопросу содержатся еще в одном поучении против язычества, а именно в «Беседе Григория Богослова об испытании града»: «Овъ реку богыню нарицаеть и зверь, живущь в ней, яко бога нарицая, требу творить»{475}. С этим древнерусским текстом следует сопоставить записанное еще в XIX в. В.И. Далем поверье: «Рус — сказочное чудовище днепровских порогов»{476}. Понятно, что к этому времени образ эпонима нашего народа почти полностью стерся, однако в коллективной памяти еще сохранилось как представление о его мифической природе, так и представление о его связи с водами. К сожалению, это единственный пример бытования какого-то предания о Русе на юге Руси и других данных о нем не сохранилось. Тем не менее «Беседа Григория Богослова об испытании града» позволяет предположить, что первоначально его образ обожествлялся, а данные как славянской, так и иноземной традиции свидетельствуют о том, что он воспринимался как герой-прародитель нашего народа. Таким образом мы видим, что первоначальная связь названия нашего народа с названием реки находит свое подтверждение и в мифологическом материале. Понятно, что этой рекой едва ли был Днепр, название которого известно со скифских времен. Приурочивание Руса к днепровским порогам носит, по всей видимости, более поздний характер. Всесторонний анализ образа Руса с мифологической точки зрения заслуживает отдельного исследования, а пока ограничимся указанием на то, что оно восходит ко временам не только общеславянского единства, но, весьма вероятно, и индоевропейской общности.
