Весьма интересные данные про древнерусские верования по интересующему нас вопросу содержатся еще в одном поучении против язычества, а именно в «Беседе Григория Богослова об испытании града»: «Овъ реку богыню нарицаеть и зверь, живущь в ней, яко бога нарицая, требу творить»{475}. С этим древнерусским текстом следует сопоставить записанное еще в XIX в. В.И. Далем поверье: «Рус — сказочное чудовище днепровских порогов»{476}. Понятно, что к этому времени образ эпонима нашего народа почти полностью стерся, однако в коллективной памяти еще сохранилось как представление о его мифической природе, так и представление о его связи с водами. К сожалению, это единственный пример бытования какого-то предания о Русе на юге Руси и других данных о нем не сохранилось. Тем не менее «Беседа Григория Богослова об испытании града» позволяет предположить, что первоначально его образ обожествлялся, а данные как славянской, так и иноземной традиции свидетельствуют о том, что он воспринимался как герой-прародитель нашего народа. Таким образом мы видим, что первоначальная связь названия нашего народа с названием реки находит свое подтверждение и в мифологическом материале. Понятно, что этой рекой едва ли был Днепр, название которого известно со скифских времен. Приурочивание Руса к днепровским порогам носит, по всей видимости, более поздний характер. Всесторонний анализ образа Руса с мифологической точки зрения заслуживает отдельного исследования, а пока ограничимся указанием на то, что оно восходит ко временам не только общеславянского единства, но, весьма вероятно, и индоевропейской общности.
Весьма показательно происхождение бывшего югославского города Любляна (древнеримский Emona, немецкий Laibah). О возникновении данного топонима было высказано немало предположений, одно из которых связывает его с именем речного божества Любарус{477}. К сожалению, о данном божестве также практически не сохранилось никаких сведений, за исключением его имени, однако его последний корень указывает на какую-то связь с именем нашего народа. Из цитированного выше труда Псевдо-Плутарха «О названиях рек и гор и об их произведениях» следует, что Танаис-Дон считался сарматами сыном некоего Виросса. Весьма интересны и данные балтской мифологии. Верховный жрец пруссов Криве-Кривейто носил маленькое изображение бога Поклуса (Poklusa), которое называлось Росзкас или Росскас (Roszkas или Rosskas){478}.
Специальное исследование, посвященное Поклусу, отсутствует, однако отечественные исследователи В.В. Иванов и В.Н. Топоров полагают, что его образ в балтской мифологии появился в результате объединения двух других богов, а именно Пеколса и Патолса. В прусской мифологии Пеколс или Пикулюс (в источниках встречаются различные варианты написания его имени, такие как Pecols, Pocols, Pocclus, Poccolus, Picullus, Pykullas) считался богом подземного царства и тьмы. Исследователи отмечают, что на его образ впоследствии повлияли христианские представления о чёрте и аде-пекле, что отразилось и в данных языках: др.-прус. pikuls — «чёрт»; латыш, pikuls, pikals, литов. Piktas — «злой, плохой»; peikti — «порицать, хулить»; pykti — «сердиться, гневаться»; paikti «глупеть, дуреть»; paikas — «глупый», а также праслав. *рькъlъ — «чёрт». В списках прусских богов XVI–XVII вв. после Пеколса обычно фигурирует Поколе (Pocols, Pocclus, Poccolus) — божество, имя которого, как считают отечественные исследователи В.В. Иванов и В.Н. Топоров, возникло путём взаимодействия имён *Pikul(a)s — Пеколс и *Potols — Патолс. Функции божества Поколса продолжает функции Пеколса: в сочинении 1530 г. «Constitutiones Synodales» Поколе и Пеколс сопоставлялись с римскими фуриями и Плутоном, а в «Судавской книжечке» 1563 г. Пеколс назывался богом преисподней и тьмы, а Поколе (Поклус) соотносился с летучими духами и чертями или их божеством. Как отмечают В.В. Иванов и В.Н. Топоров, в списках богов Пеколс и Поколе следуют за богом-громовержцем Перкунсом (Перкунасом) и, по-видимому, замещают Патолса, занимающего ту же позицию в других списках. Это позволило исследователям предположить изначальное единство Патолса и Пеколса-Поколса как божества подземного мира, повелителя мёртвых. Кроме того, Преториус упоминанает Пеколса как бога гнева и несчастья, вызывающего страх у людей, которому подвластен дух Дребкулис, производящий землетрясения. Так же как бог гнева, он фигурирует и в некоторых других источниках XVIII в.: Pikuls у Бродовского, Pikullus у Руига, современные местные литовские названия чёрта — pikcius, pikciukos{479}.
Соотнесение Поколса с божеством подземного мира подтверждается и тем, что в литовской мифологии он фигурирует в сюжете, аналогичном античному мифу об Аиде и Персефоне. Согласно ему королева Крумина, отождествляемая с богиней зерновых, была похищена на берегу реки Росс (Ross) с помощью водяного цветка богом подземного царства Поклусом (Pokole), который увел ее в свое царство{480}. Однако этот миф показывает, что изначально бог подземного мира в балтской мифологии едва ли был носителем абсолютно отрицательного начала, каким являлся черт в христианской мифологии. Как отмечают В.В. Иванов и В.Н. Топоров, различные варианты упоминания прусского бога подземного мира и смерти Патолса или Патолюса (Patollum, Patollo, Patolli, Patollen, Potollen) восходят к форме типа *Patul(a)s. Впервые в письменных источниках он был упомянут в сочинении 1418 г. «Callatio episcopi Warmiensis» среди других демонов и богов («постыдных призраков») в паре с Натримпе — Потримпсом, богом плодородия. Само строение их имен показывает на существование оппозиции в данной паре: имя Патолса — *Patul(a)s образовано из сложения префикса ра-(ро-) — «под» и корня tula — «земля, тло» и, следовательно, является его характеристикой — «подземный». С другой стороны, одно из характерных действий Натримпе (префикс па-/по — «на») — топтание, попирание земли (ср. литов. Trempti — «топтать»); таким образом, земная поверхность отделяет царство Патолса от царства Натримпе. В «Хронике» С. Грунау XVI в. Патолс упомянут третьим в описании прусского знамени с изображениями чернобородого Перкунса (Перкунаса), безбородого юноши Потримпса и мертвенно бледного старца Патолса с большой седой бородой, покрытого белым платком. Третьим он оказывается и в описании вечнозелёного дуба в главном прусском святилище Ромове, разделённого на три части, в каждой из которых устроено оконце с кумирами Перкунса, Потримпса и Патолса: его атрибутами были мёртвые головы (или их изображения?) человека, лошади и коровы. Грунау характеризует Патолса как высшего идола и ложного бога пруссов, страшного бога ночных привидений и мертвецов, с которым связаны определённые погребальные обряды и, видимо, специальный класс жрецов.
Как отмечают отечественные исследователи, триада богов, описываемая как по горизонтали (слева — Потримпс, в центре — Перкунс как главный бог, справа — Патолс), так и по вертикали, соотносится с пространственной моделью мира (верх — середина — низ: небо — земля — преисподняя) и со структурой времени, так как разные члены триады воплощают различные моменты жизненного цикла (юность, зрелый возраст, старость). В некоторых источниках XVI–XVII вв. Патолс соседствует с Бардойтсом («бородатым»), что позволяет видеть в имени этого божества изначальный эпитет Патолса, атрибутом которого была борода. Бардойтс и Потримпс сопоставляются с римскими Кастором и Поллуксом как божественные близнецы, каковыми, видимо, и считались Патолс и Потримпс — старый и юный, связанные со смертью и жизнью, и т.д.
В некоторых списках богов Патолс отсутствует, зато упомянут бог чертей Поколе, часто в соседстве с Пеколсом, богом ада и тьмы. С языковой точки зрения имя *Pokols — результат взаимодействия имён *Potols — Патолс и Pekols — Пеколс. Вероятно, Патолс и Пеколс-Поколс первоначально служили наименованиями одного божества и дифференцировались на позднем этапе развития мифологии, получив специализированные функции{481}. Таким образом, если с филологической точки зрения имя Поколса является результатом взаимодействия двух других имен, то с функциональной точки зрения Патолс и Пеколс могут быть результатом разделения исходного образа одного божества. Кроме того, данные различных культур показывают, что повелитель подземного мира мог являться одновременно и богом богатства и плодородия.
Таким образом, мы видим, что мифологический образ Руса, прародителя нашего народа, был связан с водой, служившей объектом религиозного почитания, и связь эта, можно предположить, восходит к эпохе индоевропейской общности. Закономерно возникает вопрос: в честь какой именно реки наш народ получил свое название? Мы уже видели, что ни киевская Рось, ни новгородская Руса-Поруса на эту роль не очень подходят. Вряд ли на эту роль подходит и Руса, протекавшая близ Рыльска, — никакие важные исторические события с ней не были связаны и нет никаких оснований полагать, что именно там окончательно сформировалось племенное самосознание наших далеких предков. Все эти реки, в названии которых в историческое время был зафиксирован корень рус-/рос-, за исключением Немана, были сравнительно небольшими и вряд ли могли дать название великому народу. Разбросанность их по разным регионам Древней Руси производит впечатление, что все они являются своего рода воспоминаниями и «сниженным» вариантом некоего исходного архетипа.
