Даже сейчас, когда русский народ едва оправился после многих лет заблуждений и духовных страданий, после всех ужасов, искусственно созданных, чтобы ослабить государство, после того, как все надежды погибли, а вера в человека пошатнулась, – после всего этого мы видим, что его взор устремлен к небесам в поисках мира, прощения и милосердия. Вера в Создателя ожила во всей своей силе и чистоте, характерной для первобытных славян. Да отбросит русский народ мерзостное учение большевиков и устремится, полный раскаяния, по пути к Богу, на котором обретет мир в душе и чистую совесть!
Русские молитвы очень красивы. Я никогда не слышала, чтобы простые русские люди молили Бога послать им богатство или успех. Они облегчают свои души перед Господом, чтобы обрести мир. Они просят Бога простить их грехи и исцелить больных. Родители молятся о безопасности детей, которые находятся вдали от них. Во время засухи вся деревня выходит в поле и совместно молится об избавлении от бедствия.
Вера русского крестьянина проявляется не только в дни церковных праздников. Повседневные религиозные побуждения находят выражение в готовности прийти на помощь соседу. Вплоть до воцарения большевистского террора, хотя в стране не имелось заведений для калек, бездомных, нищих и престарелых, такие несчастные жили год за годом, не зная голода, всегда находя кров на ночь и одежду. В каждой деревенской избе, даже самой бедной, окно открывалось на любую просьбу и женская рука протягивала подаяние. На слова нищего: «Христа ради!» – всегда следовал ответ: «Спаси тебя Господь». Странник мог исходить всю Россию от края до края с мешком за плечами, в полной уверенности, что никогда не останется без завтрака, обеда и ужина. Отказать в милостыне означало пренебречь своим долгом, и бедные родители многодетных семей без колебаний делились своими жалкими пожитками, так как боялись остаться глухими, когда к ним обращались от имени Господа. Кроме того, крестьяне подавали милостыню партиям осужденных, которые проходили через их деревни, и не делали разницы между уголовными и политическими преступниками. Едва заслышав звон цепей и печальную песню арестантов, женщины спешили из домов с калачами, яйцами, сыром, салом и всем прочим, что могли пожертвовать, неизменно приговаривая: «Да пребудет с нами милость Божия». Узников они называли «родненькими бедняжками» и ругали их как «варнаков», лишь когда те что-нибудь крали.
Три года войны, в жернова которой угодила почти каждая семья в стране, более четко, чем когда-либо прежде, выявили все недостатки российского государственного аппарата и вызвали в народе чувство глубокого отвращения и негодования. Чаша терпения наполнилась до краев; одной капли хватило бы, чтобы она переполнилась, и такой каплей стала весть, облетевшая всю Россию: «Царское правительство сброшено! Вся власть в руках народа!» Потрясенные крестьяне не спешили предаться безудержному восторгу. На их лицах отражалось не торжество, а сомнение, словно они думали: «Неужели такое счастье возможно?»
4 марта 1917 г. я отправилась из Минусинска в Петроград. Путь занял у меня полтора месяца. Почти на каждой станции меня встречали люди, опьяненные весельем. Ни разу я не видела лица, искаженного ненавистью, ни разу не слышала злобных слов. Всепрощающая Россия отвернулась от жестокого прошлого, собираясь строить будущее на новом фундаменте. Уже тогда стало очевидно, что простой народ полностью порвал со старым режимом. Никто не говорил о нем ни слова; его просто оставили за спиной. Словно после плавания по бурному морю люди высадились на берег новой земли и изо всех сил пытались сориентироваться. Когда я отправилась в поездку по провинции, крестьяне обращались ко мне с просьбой решить их затруднения. Какими разумными были их требования, какими трезвыми – решения, какими искренними – молитвы! «Без Бога и за порог не выйдешь», – говорили они.
С тех пор прошли годы, полные великих искушений и суровых испытаний. Деревенская жизнь перевернулась с ног на голову; вожделенные мечты, уже совсем было воплотившиеся, жестоко порушены, и может показаться, что крестьяне в своем отчаянии растеряли прежние духовные богатства. Но это не так. Они нащупывают путь к окончательному достижению своей цели и призывают на помощь лишь того же самого Христа, того же самого Бога, без которого «и за порог не выйдешь». Все крестьяне, кроме самых больных, ходят в церковь молиться о просветлении запутавшейся души, о поддержке для изнуренного тела. После жестоких разочарований, испытанных ими в ходе своей истории, не на человека, а на Бога возлагают крестьяне свои надежды, так как и князья, и цари, и революция – все их предали.
Моя оценка силы русского крестьянства не является ни надуманной, ни преувеличенной. Оно жило и размножалось в течение тысячи лет, несмотря на все бедствия. В Россию вторгались азиатские орды; голод и болезни периодически выкашивали полудикое население, не имеющее понятия о гигиене; крестьяне испытали на себе гнет крепостного права, которое низводило их до уровня скота; их посылали на войны, начинавшиеся без их ведома и согласия. До самого недавнего времени у них не было ни школ, ни больниц, ни приютов, за исключением немногих заведений, основанных богачами для спасения своей души, да и те так плохо финансировались, что были лишь пародией на филантропию. В знаменитом московском приюте для подкидышей, куда ежегодно приносили тысячи детей, выживал лишь каждый сотый.
В семидесятых годах земства, постепенно учреждавшиеся в Европейской России, начали создавать школы и больницы; но эта работа имела столь ограниченные масштабы, что воспользоваться ее плодами могло лишь около десяти процентов населения. В целом крестьяне продолжали вести такой же полудикий образ жизни. Правительство не одобряло эту работу. Когда два действительно крестьянских земства – Вятское и Пермское – начали работать с большим размахом и собрали крупные средства на организацию школ, библиотек, больниц и сельскохозяйственных институтов, правительство приняло закон, по которому председатель земства был обязан происходить из дворянского сословия. Поскольку в северных областях своего дворянства не было, председателей местных земств избирали и присылали верховные власти.
В русских деревнях избы строят из дерева и кроют соломой. Согласно официальной статистике, каждая деревня полностью выгорает в среднем раз в четверть века. Государство не оказывало погорельцам никакой помощи. Страховых обществ не существовало; отсутствовали даже пожарные дружины. С наступлением лета Россия начинает гореть. Деревни стоят близко друг к другу. Поодиночке или группами крестьяне ходят по уцелевшим селам, выпрашивая милостыню для «погорельцев», и все готовы прийти им на помощь. С собранными деньгами они возвращаются и строят себе новое жилье. Таким образом ежегодно расходуются миллионы рублей на то, чтобы возместить ущерб от пожаров.
Именно благодаря крестьянам Россию покрыли бесчисленные белые церкви, столь оживляющие унылую равнину. Крестьяне отдавали последние гроши на постройку этих зданий, куда они могли прийти со своими печалями и надеждами, чтобы снять тяжесть с души. Крестьянин хочет, чтобы его дети первым делом выучили молитвы и Слово Божие. Самое заветное его желание – увидеть своего сына в священниках. Крестьяне никогда не употребляют слово «убийца»; они говорят «душегуб». Именно поэтому крестьянин столь отважно противостоит опасности. Тело для него не имеет значения, главное – не запятнать душу, поскольку Бог покарает за это.
Таковы характерные духовные черты русского крестьянина. «Экономический материализм» – не для него.
В 1918 г., вследствие захвата власти большевиками, я снова оказалась изгнанницей и с тех пор жила за пределами родной страны. Соответственно рассказ о моем личном участии в российских событиях подошел к концу. Однако мне представляется, что я не могу поставить точку, не ознакомив читателя со своими впечатлениями, оставшимися от жизни среди российского народа в течение трех четвертей века, от характера, умонастроений и самых сокровенных целей тех людей и классов, которые в течение многих десятилетий вели борьбу за свой идеал свободы.
Мои ранние впечатления восходят к тесным контактам с дворовыми и крестьянами из деревни, прилегавшей к границам нашего поместья. Крестьянки становились кормилицами помещичьих детей и жили у хозяев на положении привилегированной прислуги, но никогда не теряли связей с односельчанами, которых любили и жалели, проявляя самый пристальный интерес к их делам. Няньки, горничные и прочая прислуга пользовалась каждой свободной минутой для горячего спора о деревенских проблемах. Я, господское дитя, сидя рядом с любимой няней, прислушивалась к этим спорам и, затаив дыхание, впитывала впечатления, которые навсегда остались в моей памяти.
