Показательный суд
Преследование культурных работников, пресечение инициативы в школах, стремление задушить проблеск талантов в учениках, стремящихся к живому творчеству, забивая их умы скучной, бездушной марксистской пропагандой, - все это удручающе действовало на коллектив, лишало лучших работников всякого интереса к их деятельности.
Среди крестьян наблюдалось такое же подавленное настроение. Насильственное переселение крестьян в колхозы, преследование и ссылка лучших трезвых и работящих людей, так называемых кулаков, в Сибирь вызвали в деревнях пассивное сопротивление, - крестьяне уменьшили площади своих посевов.
В Ясной Поляне кулаков не было. Только один крестьянин подходил под название кулака. Это был Тит Иванович Пелагеюшкин, бывший управляющий богатыми имениями, владелец единственного в деревне двухэтажного кирпичного дома. Тит Иванович изменил фамилию, назвался Полиным и перекрасился в красные. Старший сын служил в ГПУ, остальные ребята были комсомольцы или сочувствующие.
Тит Иванович был в почете у коммунистов, крестьяне же его не любили и не слушались его уговоров увеличить посевы ржи и посадку картошки.
- Чего мы будем зря спины гнуть? - говорили они. - Посеем, а большевики все равно отберут.
Большинство крестьян отказывалось идти в колхозы, резало скотину.
Правительство принимало всевозможные меры, чтобы заставить крестьян поднять урожаи: выдавало семена, посылало партийных работников агитировать ничто не помогало.
Продукты постепенно исчезали. Еще выдавали по карточкам полусырой, тяжелый, с мякиной черный хлеб, но сахар, крупу, муку и другие продукты можно было иногда за большие деньги достать только на черном рынке.
Рабочие и люди, получавшие небольшое жалованье - учителя, врачи, - жили впроголодь.
Полки в потребиловке и ее склад пустовали. Можно было купить уксус, сухую горчицу, дешевые духи - но этими товарами никто не интересовался.
Громадным событием в деревне был привоз мадепалама или затхлой крупы в потребиловку.
Люди становились в хвост очереди уже с вечера. Они стояли всю ночь, иногда на морозе или под дождем, до утра. Когда, наконец, доходила до них очередь товар был распродан, и большинство уходило ни с чем.
На черном рынке обычно продавался товар, предназначенный к отправке за границу, но почему-либо забракованный - негодный, сырой, крошащийся сахар, тухлые селедки.
И люди покупали по дешевке и ели. "Ничего, - говорили они, - подпахивает, правда, но зато питательно, да и давно мы рыбы не ели".
Продовольственное положение становилось все хуже и хуже. Советы нажимали на крестьян, стали применять репрессии, вводили жестокие законы, за неисполнение которых людей судили, ссылали в Сибирь, даже расстреливали.
Одним из самых тяжелых преступлений был срыв посевной кампании.
Вот за это-то преступление и было отдано под суд все правление кредитного товарищества в Ясной Поляне. Председателем товарищества был врач нашей больницы А.Н.Арсеньев, очень культурный, ученый человек, ботаник, опытный кооператор, либерал, член первой Государственной думы, подписавший Выборгское воззвание и за это тогда лишенный дворянства. Два других члена правления были молодые, умные и энергичные крестьяне.
Доктор был занят: приемы в амбулатории, разъезды по деревням, организация и наблюдение за постройкой больницы, запоздавшей к юбилею. Он мог посвящать кооперативу лишь урывки своего времени, и случилось так, что члены правления проглядели пункт местного циркуляра, где предписывалось выдавать беднякам семена бесплатно. Несколько ссуд были выданы за деньги. Кроме того, товарищество запоздало с выдачей семян одной яснополянской вдове.
Возникло дело. Правление кредитного товарищества обвинялось в "срыве посевной кампании", то есть в преступлении государственной важности.
Показательный суд был устроен в Народном доме. Собрались все крестьяне, персонал школы и музея.
Председательствовал рыжий здоровый мужик, присланный из Тулы. Двое судей были из соседнего местечка Щекино. Председатель щекинской партячейки был назначен прокурором. Все свидетели со стороны обвиняемых были этим "прокурором" отведены, остались лишь свидетели со стороны обвинения.
Доктор Арсеньев, председатель кредитного товарищества, привлекался к ответственности как местный вредитель, умышленно срывающий посевную кампанию в то самое время, когда правительство вело борьбу с кулачеством и контрреволюционными элементами в деревнях, стараясь убедить крестьян переходить в коллективы, где они могли бы производить достаточно зерна не только для себя, но и для социалистического правительства. Доктор Арсеньев должен быть немилосердно наказан как бывший помещик, дворянин, который, пользуясь темнотой необразованных масс, старался пролезть в советские учреждения и их разрушить.
Что же касается двух других обвиняемых - членов правления кредитного товарищества, - то они также являются типичными представителями кулаков с их вредительской психологией, стремящейся сорвать и аннулировать всю плодотворную деятельность компартии в деревнях. Так формулировалось обвинение.
Один из свидетелей доказывал, что доктор не обращал никакого внимания на правительственные циркуляры и не давал никаких отчетов губземотделу о деятельности кредитного товарищества. Чиновник из губземотдела подтвердил показание этого свидетеля.
- Я видел такую бумагу на столе председателя, - сказал он, - но председатель даже не потрудился показать ее мне, что он обязан был сделать.
- Разрешите спросить, какой вид был у той бумаги, о которой вы говорите? спросил Арсеньев.
- Это была небольшая бумага, сложенная вчетверо.
- Может быть, вот эта? - спросил доктор, вынимая бумагу из портфеля.
- Да, да эта самая!
- Я прошу ее огласить! - сказал доктор, подавая бумагу председателю.
- А какое это имеет значение?..
- Это имеет большое значение, - настаивал доктор, - эта бумага - заказ на семена овса. Я никогда не скрывал ни одного циркуляра от местных властей...
- Поговорим об этом позднее, - перебил председатель и поспешно сунул бумагу в свой портфель.
Следующим свидетелем вызвали вдову, не получившую вовремя кредита.
- Что вы имеете заявить по этому делу, гражданка?
- Что заявить? Безграмотная я вдова... всякий может меня обидеть, обойти вдову несчастную.
Было совершенно ясно, что заранее принято решение осудить правление кредитного товарищества. Все вело к тому.
Во время перерыва, когда я вышла во двор подышать чистым воздухом, крестьяне окружили меня.
- Александра Львовна, Александра Львовна, поговорить с вами хотим.
Я пыталась отойти, но они всей толпой окружили меня.
- Что они дурного сделали? За что их судят? Поговорите с судьями, ведь лучшего председателя у нас не было. Скажи им!
Они кричали в страшном волнении, перебивая друг друга, напирали на меня.
- Друзья мои, - сказала я, со страхом оглядываясь кругом, - не губите ни себя, ни меня! Пожалуйста, отойдите. Вы не представляете себе, в какой мы опасности! Если партийцы увидят, что вы разговариваете со мной, они сейчас же обвинят меня в заговоре против правительства. Подите, поговорите сами с председателем суда!
Крестьяне меня поняли и отошли. Мне было противно, грустно и обидно. Я почти всех их знала с детства. С некоторыми мы вместе выросли, другие состарились на моих глазах, со многими мы были друзьями и на ты. А теперь я не могла даже поговорить с ними.
Председатель вышел на крыльцо с небольшой группой коммунистов и курил. Крестьяне подошли к нему и, перебивая друг друга, говорили ему что-то. Я только уловила несколько слов: "Хороший человек... Нам лучше не надо... Справедливый, всем старается помочь". И вдруг громко раздался молодой звонкий голос: "Это все комсомольская ячейка мутит! Уберите вы этих бездельников из Ясной Поляны, не нужны они нам!"
Поднялся крик, шум, напрасно председатель суда старался успокоить крестьян, и вдруг, заглушая всех, прозвучал крикливый громкий голос:
- Товарищи! Не комсомольская ячейка, а Толстая агитирует против партии!
Опять загудела толпа, никто не слушал председателя. Неожиданно из Народного дома выскочил секретарь комсомольской ячейки.
- Я все слышал, товарищи, - заорал он не своим голосом, - я все знаю! Толстая вооружает крестьян против советского правительства. Товарищи! Когда мы наконец избавимся от этих буржуев?! Долой вредителей! Долой врагов народа и пролетариата!
Опять загудела толпа. Тщетно старался председатель ее успокоить. Дело пришлось отложить и перевести его в тульский окружной суд. А я в ту же ночь выехала в Москву к Калинину.
- А вы небось не знаете, Александра Львовна, кто эти судьи-то были? спросил меня знакомый крестьянин, когда суд уехал. - Про председателя я ничего не скажу, не знаю, - тульский он, а двое других - здешние. Вот тот, кто слева сидел, высокий, костлявый, с длинным носом, несколько лет тому назад за убийство жены судился. А второй, что справа сидел, чернявый, тот, что узкие глазки щурил и ухмылялся, когда доктор говорил, - этот уж два раза сам под судом был, первый раз за то, что девчонку изнасиловал, а второй раз за то, что заключенных пытал. Нализался и пьяный вывел их на мороз во двор и стал их из шланга поливать. Едва выжили.
