А армия Ромодановского и Самойловича снова выступила к Чигирину. Обошлось даже без сражений. Гетманские казаки не забыли полученной взбучки, бомбардировку. Едва на правом берегу появились передовые полки, они стали уходить от Дорошенко. Сирко взял на себя роль посредника, с Дорошенко завязались переговоры, и он сломался. Отдал знаки своей власти, полученные от султана, и отправил делегатов к царю, соглашаясь перейти в его подданство.
Увы, вскоре обстановка снова переменилась. В январе 1676 г. умер Алексей Михайлович, на престол взошел юный и болезненный Федор Алексеевич. А поляки совсем выдохлись, начали с турками переговоры о мире. И если Вишневецкий лишился короны за уступку нескольких областей, то Собесскому приходилось отдавать гораздо больше, почти все Правобережье. Но король и его правительство нашли способ обезопасить себя. Недовольство шляхты они стали перенацеливать против… России. О том, что сами же упрашивали царя выслать армию на правый берег Днепра, предпочли забыть. Теперь походы на Дорошенко объявляли нарушением Андрусовского договора. Раздували возмущение, что русские хотят захватить польскую часть Украины. А при таком раскладе выглядело совсем не обидным отдать ее туркам. Наоборот! Пускай османы дерутся с русскими, а Польша будет наблюдать и выжидать, когда ей вмешаться.
Ну а Дорошенко воспылал новыми надеждами, заартачился, приносить присягу царю «передумал». Это было очень опасно. Польша вот-вот подпишет мир, турецкие армии двинутся к «своему» гетману, утвердятся на Днепре, угрожая Югу России. Мало того, обладание Чигирином давало им политический козырь, город считался признанной казачьей столицей, говорили: «При ком Чигирин и Киев, при том и казаки». Надо было действовать без промедления, опередить турок, и Федор Алексеевич отправил приказ Ромодановскому: «Идти за Днепр к Чигирину!»
Воевода тоже понимал, насколько важно выиграть время. Пока собиралась армия, разбросанная по разным городам, он послал вперед форсированным маршем 15-тысячный корпус генерала Косагова и три казачьих полка генерального бунчужного Полуботка. Они налегке перемахнули через Днепр, вышли к Чигирину. Дорошенко пытался дать им бой, но его воинство сшибли с позиций одной атакой. Его сторонники стали разбегаться, у гетмана осталось лишь 2 тыс. казаков.
Он опять призывал на помощь турок и татар, но их армия была далеко. Конница Косагова и Полуботка окружила Чигирин, заслала туда царские увещевательные грамоты. А через Днепр уже переправлялись главные силы Ромодановского. Жители Чигирина замитинговали, требовали от гетмана покориться. Дорошенко понял, что удержаться до подхода «друзей» все равно не получится. Созвал горожан, и они постановили отдаться на милость царя. 20 сентября 1676 г. в Чигирин вошли русские войска. Дорошенко доставили в Москву, и Федор Алексеевич обошелся с ним великодушно. Он был «допущен к царской руке», его приняли в число русской знати, привезли к нему семью. Но на Украину не отпустили, лучше уж от греха подальше. Дали поместья в России и назначили на воеводство в Великий Устюг.
Узел восемнадцатый
Царевна Софья и Голицын
Зарубежная пропаганда в России во все времена находила благодатную почву. Уж больно привлекательными выглядели западные порядки! Дома – строгая православная мораль, многочисленные обязанности перед Богом, перед государем, перед городом или деревенской общиной, перед семьей. То нельзя, это нельзя. А в Европе оказывалось – то можно и это можно. Католическая церковь, в отличие от православной, практически не ограничивала свою паству в удовольствиях. Она сама заразилась соблазнами «красивой жизни». А уж власть имущим или толстосумам легко отпускались любые грехи. В общем, что можешь себе позволить, то и разрешается. Обязанности для черни. А для тех, кто чего-то добился в жизни, – права. Зарубежные гости рисовали свои страны в самых радужных красках, и русские доверчиво развешивали уши.
Как ни парадоксально, на опасность увлечений западничеством одним из первых указал шпион Юрий Крижанич. Он был хорватом, католическим священником, и Ватикан направил его в Россию под видом православного серба. Крижанич пересылал за границу всевозможный «негатив» о нашей стране, грязные сплетни. Но его разоблачили и сослали в Тобольск. Поневоле он долгое время прожил среди русских и очень зауважал их. А западничество характеризовал как «чужебесие». Поучал: «Ничто не может быть более гибельным для страны и народа, нежели пренебрежение своими благими порядками, законами, языком и присвоение чужих порядков и чужого языка и желание стать другим народом…»
Но после побед над Речью Посполитой в нашу страну широко хлынули польская культура, обычаи, нравы. Хлынули не из-за того, что были лучше и полезнее. Ведь это были культура и обычаи проигравших. Они сами по себе немало способствовали разъеданию Польши. Но европейские особенности оказались для русских людей чем-то новеньким, свеженьким. И соблазнительным… Они потекли в Россию с толпами пленных панов – те умели посверкать мишурой «рыцарской чести», образования. Потекли с русскими воинами, заглянувшими в чужую жизнь. Широкими воротами для распространения зарубежных новинок стала Украина. Здешняя казачья старшина воспитывалась на основе польской культуры, отдавала детей в западные университеты, иезуитские коллегии.
Но и враги нашей страны не остались в стороне от «культурных влияний». Специалистами ордена иезуитов уже давно были отработаны технологии воздействия на политику тех или иных государств. С одной стороны, следовало искать высокопоставленных лиц, попавших под зарубежное обаяние, обрабатывать их и превращать в свое орудие. С другой – продвигать своих людей в правительства и окружение монархов. Среди тех, кого обработали, был Ордин-Нащокин.
А рядом с царем появился Симеон Полоцкий. В миру его звали Самуил Петровский-Ситниакович. Он перешел из православия в унию, окончил Киево-Могилянскую академию и Виленскую иезуитскую коллегию. Принял постриг, вступив в Базилианский орден. Это униатский орден «византийского обряда», посвященный Василию Великому. (Небезынтересно отметить, что орден существует и сейчас, в 2014 г. он принял активное участие в украинской «майданной революции», пропагандировал и благословлял принятие законов о европейских «свободах» – ювенальной юстиции, однополых браках и прочих извращениях.) В XVII в. «свободы» еще не доходили до подобного уровня, но орден и в те времена занимал вполне определенную антироссийскую позицию.
В 1656 г. в Полоцке собиралась русская армия для похода на Ригу, ждали самого царя. И как раз незадолго до его приезда откуда-то вынырнул Симеон. Он объявил, что вернулся из униатства в православие. Учитывая солидное образование, его взяли преподавателем в школу Полоцкого православного братства. При встрече Алексея Михайловича он выступил со стихотворными восхвалениями, и государь обратил внимание на поэта. В 1660 г. Полоцкий приехал в Москву. Царь принял его, с удовольствием слушал стихи и назначил придворным литератором. В 1663 г. Симеон возглавил столичную Заиконоспасскую школу – а это было привилегированное заведение, готовило квалифицированных чиновников для государственного аппарата.
Полоцкий продолжал радовать государя парадными стихами, организовал первый в России театр. Алексей Михайлович высоко ценил его способности, назначил воспитателем собственных старших детей – Алексея Алексеевича, Федора и Софьи. А между тем Симеон остался тайным униатом! Он скрыл свою принадлежность к Базилианскому ордену. Сохранял и связи с иезуитами. В Москве Полоцкий воспитал себе помощника, одного из учеников Заиконоспасской школы Семена Медведева. Он был чиновником Приказа тайных дел – этот орган негласно надзирал за другими правительственными учреждениями. По окончании школы Полоцкий пристроил Медведева в окружение Ордина-Нащокина, он неизменно сопровождал канцлера на международные переговоры и конференции. Все данные говорят о том, что он работал на католическую разведку, сообщал секреты внешнеполитического ведомства. Как раз через него иезуиты подсказывали канцлеру нужные для них идеи.
Ранее мы рассказывали, что в 1671 г. карьера Ордина-Нащокина оборвалась, он постригся в монахи. Но если канцлер «всего лишь» чрезмерно увлекся польскими влияниями, то Медведев знал за собой куда более серьезную вину. Он перепугался, что откроются его делишки, и скрылся. Несколько лет прятался в монастырях Путивля и Курска, принял постриг с именем Сильвестра.
Между тем старший сын государя, Алексей Алексеевич, умер. Царь провозгласил наследником второго, Федора – болезненного инвалида. Хотя Алексей Михайлович был еще полон сил, ему исполнилось 47 лет. При дворе были уверены, что он переживет Федора, а там подрастет Петр – ребенок от второй жены, Натальи Нарышкиной. Но в 1676 г. царь сильно простудился на водосвятии. Болезнь усугубилась неправильным лечением – у государя начали пускать кровь, причем в лошадиных дозах. Он ослабел, и развилось воспаление легких. Могло ли быть так, что Алексея Михайловича уморили преднамеренно? Или просто проявилась медицинская безграмотность? Для той эпохи она была обычной. На Западе врачей называли «подручными смерти». А кровопускания и очищения кишечника европейская медицина считала общепризнанными средствами от всех болезней.
