Взятый в плен в битве при Эрмесе орденский ландмаршал Бель, последний защитник Ливонии и последняя надежда Ордена, держал себя в плену с таким достоинством, что русские воеводы невольно были вынуждены оказывать ему знаки почтения. Они с большим уважением, чуть ли не по-товарищески обходились с ним, сажали с собой за стол, вели общие беседы, ничем не напоминая ему о его положении пленника. Несчастия, снизошедшие на Орден, пленный ландмаршал объяснял отступлением от старой веры, от древних рыцарских обычаев, осуждал привнесенную новой религией распущенность нравов. Отправляя именитого пленника в столицу, воеводы хлопотали перед царем быть милостивым к нему, и в этом был их просчет. Хлопоты дали обратный результат. Русский царь увидел рыцаря другими глазами, чем его воеводы. Военным людям было не трудно по достоинству оценить наполненного подлинным благородством их собрата по оружию, что оказалось не под силу малодушному, насквозь лживому и лицемерному обладателю кремлевского трона. Надо думать, что отрицательный эффект имели и боярские просьбы за пленника. Хлопоча перед царем о милостивом отношении к рыцарю, воеводы не учли, что Грозный давно уже стал принципиально поступать в пику своему окружению, а в последнее время к тому же всех бояр мало помалу стал зачислять в оппозицию. А потому, когда в Москве пленный ландмаршал прямо в глаза обвиняя царя в несправедливой, захватнической войне, заявил тому: «Ты неправдою и кровопийством овладеваешь нашим отечеством, не так, как прилично царю христианскому», Грозный велел отрубить ему голову.
С падением Феллина история Ливонского Ордена как государственного образования завершалась. Правда, войско князя Мстиславского не смогло овладеть Вейсенштейном, но другие замки после Феллина сдавались русским воеводам уже без сопротивления. В конце 1560 года близ города Вольмара войска Курбского нанесли поражение новому орденскому ландмаршалу, после чего вопрос о сохранении независимости Ливонского государства в самой Ливонии больше не поднимался даже самыми оптимистично настроенными умами.
Последние победы русских войск в Ливонии не привели к завоеванию края, зато они предрешили окончательный развал Ордена. Успехи Москвы ускорили активное вмешательство Литвы, Дании и Швеции в происходящие события. Их правительства понимали, что ждать больше нельзя, тянуть со вступлением самим на ливонскую землю означает для них согласие с захватом орденских владений Москвой.
Первым дорогу к распадению рыцарской державы указал эзельский епископ Менигхаузен. До сих пор немощь и собственная несостоятельность ливонских властей выражалась в поисках заступничества, пусть даже сопровождавшегося отдачей в аренду части своей территории. Правда, в аренду сомнительную, ибо все стороны понимали ее необратимость. Но вот эзельский епископ, владения которого простирались на остров Эзель и провинцию Вик, расположенную на полоске южного побережья Финского залива, отчего и само епископство правильнее будет называть эзель-викским, в начале 1560 года без согласия орденских властей за 20 тысяч талеров продал землю своего епископства датскому королю Фридриху, на что не имел ни малейших прав. Больше того, к проданному товару он присовокупил еще свои собственные владения в Южной Ливонии (округ Пильтен), на что также не имел права без санкции ливонского правительства. Совершив сделку, епископ удалился в Вестфалию, где вдали от всех треволнений спокойно дожил свой век. Позицию епископа объяснить нетрудно. Он давно понял, что отстоять Ливонию как самостоятельное государственное образование, а вместе с ней и свое положение, не удастся. Вопрос только в том, под чью зависимость попадет его епископство. Но при любом раскладе дальнейших событий оставаться сейчас на ливонской земле означало окунуться в напряженную и опасную борьбу и, что самое важное, без всякой материальной выгоды. Потому-то епископ и решил выйти из игры, сулящей одни неприятности, и при этом воспользовался возможностью туго набить себе карманы. А вот позицию датского короля, прекрасно понимавшего, что сделка с епископом незаконна и что он покупает владения, не принадлежавшие тому, кто их продает, можно объяснить только тем, что он решился на войну. Фридрих не мог не догадываться, что к его покупке равнодушно не отнесутся ни власти не добитой еще пока Ливонии, ни те из ее соседей, кто помимо него намеревается отхватить от орденских территорий что-нибудь для себя. От перспективы скорой войны Фридриха не избавляло даже то, что, свершив с епископом сделку, он тут же передал купленные владения в управление своему младшему брату, герцогу Магнусу. Последний тоже не строил себе иллюзий насчет того, что в новых владениях его ожидают спокойные времена, а потому, прибыв в том же году на Эзель и заняв бывшие епископские палаты в городе Аренсбурге, он моментально наводнил остров отрядами датских войск.
Примеру эзельского решил последовать и ревельский епископ Врангель. Он также за деньги предложил Магнусу свои владения, на что тот немедленно согласился, но ревельцы не приняли датчан. Они, отнюдь, не собирались защищаться от московского нашествия самостоятельно, но посчитали для себя более подходящим покровительство Швеции, нежели Дании. Северная Ливония вообще тяготела к Швеции, с которой у нее были налажены тесные торговые отношения, их роднила общность нравов, а теперь, послее перехода в протестантство, и общая религия. Потому-то Ревель и прилегающий округ не поддались на уговоры своего епископа, которому после неудачи с передачей своих владений датчанам попросту пришлось бежать. Ревельцы обратились к преемнику недавно умершего Густава Вазы, один раз отказавшего им в покровительстве, к новому шведскому королю Эрику XIV, и тот не заставил просить себя дважды. Все старания магистра Кетлера, стремившегося во что бы то ни стало сохранить целостность Ордена и отговаривавшего ревельцев от перехода в шведское подданство, оказались тщетными. В июне 1561 года Ревель с прилегающей провинцией формально отложился от Ордена, присягнул шведскому королю и был провозглашен собственностью шведской короны.
Но, приняв новые земли, шведская сторона не могла не понимать, что теперь ей будет противостоять не только Москва, но и польско-литовский союз, объявивший о своем покровительстве над всей Ливонией. Понимал Эрик и то, что Москва не захочет воевать против него и Сигизмунда-Августа одновременно. А потому он решил сначала заручиться, хотя бы на время, миром с русским царем, чтобы прочнее закрепиться на новых землях в Ливонии и дождаться, пока в московско-литовском противоборстве обе стороны не растратят все свои силы. Срок перемирия, заключенного Иваном Грозным с Густавом Вазой после недавнего конфликта накануне ливонской войны, не истек, что давало сейчас Эрику надежды на такие перспективы. Но для гарантии этих перспектив шведский король, уже приняв решение насчет земель ревельского епископства, но, еще формально не включив их в свои владения, отправил в Москву посольство с целью подтверждения срока перемирия. Переговоры проходили очень трудно и далеко не дружественно, но главное в том, что в них ни одна из сторон деликатно не упоминала о Ревеле. То же самое продолжилось и в шведской столице, куда русский царь отправил ответное посольство. Перемирие было сохранено; в условиях начавшегося заступничества за Ливонию западных соседей правительству Грозного необходимо было заручиться нейтралитетом хотя бы кого-нибудь из них. В Москве ясно осознавали, что основным ее противником в Ливонии будет Польша, вернее польско-литовский союз, разделавшись с которым, можно будет повернуть оружие и против Швеции. Сейчас же все внимание русской стороны становилось прикованным к Литве.
А примкнуть к Литве явно обнаруживала свое стремление южная и большая часть центральной Ливонии. Потому-то не преуспев на севере, где тамошние орденские провинции поделили между собой датчане и шведы, магистр без особого труда склонил рыцарство центральных областей и все сколько-нибудь весомые орденские чины отдаться под верховное владычество польско-литовской короны. Дело перехода под власть Сигизмунда-Августа облегчалось еще и тем, что наиболее влиятельный из всех ливонских епископов, рижский архиепископ Вильгельм, приходился родственником польско-литовскому королю. Орденские власти официально признали упразднение Ливонского ордена как государственного образования. В ноябре 1561 года в Вильно между польским королем, бывшим, как мы уже говорили, одновременно и Великим князем Литовским, Сигизмундом-Августом и магистром ордена Кетлером было подписано соглашение, по которому Ливонский орден объявлялся распущенным. Единственным осколком бывшей рыцарской державы, сохранившим некое подобие суверенитета, стала самая южная часть Ливонии. Получив название Курляндии и Семигалии, она провозглашалась наследственным герцогством, но стоящим в вассальной зависимости от Польской короны. Титул герцога Курляндии и Семигалии принял на себя последний орденский магистр Готгард Кетлер. Основная же часть Ливонии, не попавшая под власть Швеции или Дании, присоединялась к великому княжеству Литовскому, и Кетлер становился наместником короля на ливонских землях. Тогда же герцог Магнус, новый эзельский правитель, обменял купленный его братом у Менигхаузена Пильтенский округ, оказавшийся теперь в центре Курляндского герцогства, на замки Гапсаль и Леаль, расположенные в северной части Ливонии. Особым статусом наделялась Рига. Ее жители и городские власти сумели при присоединении к польско-литовской короне выговорить себе условия самоуправления и некоторые другие льготы и привилегии.
