Автор более сорока научных работ по химии, опубликованных в отечественных и зарубежных изданиях, работ, требовавших предельной скрупулезности и аккуратности в проведении и оформлении, к своему музыкальному творчеству он относился более чем небрежно. Известен совершенно анекдотический случай, произошедший в Бельгии. В замке Аржанто он увидел на столе в гостиной роскошный фолиант, похожий на те, что обычно состоят из гравюр. Желая полюбоваться и открыв его, он с удивлением обнаружил переплетенными свои, забытые им здесь в прошлый приезд, корректуры фортепианной сюиты, посвященной хозяйке замка. Многие его сочинения еще при его жизни записывали по памяти друзья. Сколько же их пропало навсегда? Научные работы, вызванные требованиями жизни и поисками пытливого ума, скорее всего, рано или поздно бывают выполнены другими. Творения же художника – неповторимы. И в историю мировой культуры Александр Порфирьевич Бородин вошел в первую очередь как первоклассный композитор, один из лидеров так называемой новой русской музыки, к которой было приковано внимание музыкальных кругов в Германии, Бельгии, Франции.
Однажды в ответ на сомнения Бородина Лист, засмеявшись, сказал ему: «У вас громадный и оригинальный талант. Не слушайте никого, работайте в своей собственной манере…» [220].
А. П. Бородин родился 31 октября 1833 г., в квартире князя Луки Степановича Гедианова, помещавшейся во втором этаже и выходившей окнами на три улицы (Косой пер., Гагаринскую и бывшую Сергиевскую; в 1910 году этот дом был надстроен еще двумя этажами и балкон был заменен эркером).
Там и прошло его раннее детство. По метрическим книгам он числился сыном камердинера князя, Порфирия Ионовича Бородина и его жены Татьяны Григорьевны, но на самом деле был сыном князя и его экономки, Авдотьи Константиновны Антоновой. Отцу его было 59 лет, матери – 24.
Князь позаботился об Авдотье Константиновне: он купил для нее четырехэтажный дом в Измайловском полку. Этот дом она продала потом и купила другой, на Глазовской. Чтобы создать ей приличное общественное положение, князь незадолго до своей смерти выдал ее замуж за старого военного врача Христиана Ивановича Клейнеке. Доктор Клейнеке вскоре умер, и Авдотья Константиновна осталась вдовой.
Влияние отца на воспитание сына было очень мало. Всем своим воспитанием Александр Порфирьевич был всецело обязан матери, женщине, хотя практически и необразованной, но обладавшей поразительным чутьем, подсказавшим ей правильный путь. «Саша способен, ему все так легко дается; учиться ему нетрудно, а пока нетрудно – пусть учится», – считала она. Обратив внимание, как завороженно слушает сын игру духового военного оркестра, она пригласила ему в учителя оркестрового флейтиста. Ему не было еще и девяти лет, когда он сочинил для флейты свою первую польку «Helene».
Первоначальное образование Александр Бородин получил дома, с домашними учителями. Он овладел немецким и французским языками, а с 13 лет начал заниматься различными предметами по гимназической программе со сверстником, Мишей Щиглевым, сыном преподавателя математики Царскосельского лицея. Вместе они начали посещать уроки игры на фортепиано. Самоучками освоили игру и на смычковых. Дружба мальчиков, которая прошла через всю их жизнь, одобрялась и матерью Александра, и образованной семьей Щиглевых.
В 1850 г. Бородин сдал экзамены за гимназический курс экстерном. Но еще за полгода до этого в «Северной пчеле» была опубликована любопытная заметка: «На днях во вновь открытом нотном магазине Роберта Гедрима поступило в продажу несколько весьма замечательных пиес для фортепиано. Особенного внимания, по нашему мнению, заслуживают сочинения даровитого шестнадцатилетнего композитора Александра Бородина: “Fantasia per il piano sopra un motivo da I. N. Hummel” («Фантазия для фортепиано соло на мотив И. Н. Гуммеля») и этюд “Le Courant” («Поток»)… Судя по этим первым опытам, можно надеяться, что имя нового композитора станет в ряду с теми немногими именами, которые составляют украшение нашего музыкального репертуара…» [221].
Однако первые шаги молодого Бородина вели в сторону от музыки. По достижении семнадцати лет он поступает вольнослушателем в Медико-хирургическую академию. Еще с детства он самостоятельно проводил химические эксперименты, устраивал фокусы, фейерверки, постоянно пугая этим домашних.
На третьем курсе Бородин обратился к профессору Николаю Николаевичу Зинину с просьбой разрешить ему работать в академической лаборатории. Замечательный ученый и педагог, Зинин с такой просьбой студента-медика столкнулся впервые и отнесся к ней недоверчиво. Однако, когда понял, что Бородин очень талантлив, взял его под свое покровительство и значительно повлиял на дальнейшую его судьбу. И замечательно, что посвященная Н. Н. Зинину мемориальная доска висит ныне на том же участке стены, что и доска, посвященная А. П. Бородину.
Наряду с увлечением наукой Бородина не оставляла и тяга к музыке. К началу 1850-х годов относится его знакомство с музыкантами-любителями и профессионалами, он участвует в камерно-инструментальном музицировании.
Однажды музыкальное собрание продолжалось двадцать четыре часа. Одно из наиболее посещаемых им квартетных собраний происходило у чиновника Ив. Ив. Гаврушкевича. Это был страстный любитель камерной музыки, виолончелист. В его доме близ Преображенского собора собирались в 1850–1860 годы многие музыканты из оркестра и любители. «Я очень часто и весьма тепло вспоминаю о Вас, уважаемый Иван Иванович, о Ваших вечерах, которые я так любил и которые были для меня серьезной школой… – писал ему Бородин. – С благодарностью вспоминаю я о Ваших вечерах и с удовольствием вспоминаю о Ваших пельменях, которые мы запивали “Епископом”, как Вы оригинально обозвали бишоф… Неизменно и душевно преданный Вам – скверный Violoncello II-do. А. Бородин» [222].
На четвертом курсе Бородин сочинил трио «Чем тебя я огорчила», которое было исполнено 1883 году в зале Демутова трактира. На четвертом же курсе он сочинил для певицы-любительницы Аделины Сергеевны Шашиной романс «Красавица рыбачка».
Но не раз он получает от Зинина предупреждения: «Смотрите, не гоняйтесь за двумя зайцами». По словам самого Бородина, Зинин даже заявил ему однажды: «Господин Бородин, поменьше занимайтесь романсами – на Вас я возлагаю все свои надежды, чтобы приготовить заместителя своего, а Вы все думаете о музыке и двух зайцах».
Однако Бородин был одним из лучших студентов и в 1856 году блистательно окончил курс.
По окончании академии Зинин устроил Бородина в качестве сверхштатного ординатора при 2-м военно-сухопутном госпитале. И тут судьба словно посмеялась над предупреждениями Зинина, подстроив здесь встречу Бородина с Мусоргским. «Я был, – пишет Бородин, – свежеиспеченный военный медик; Модест Петрович был офицер Преображенского полка, только что вылупившийся из яйца (ему было тогда 17 лет). Первая наша встреча была в госпитале, в дежурной комнате. Я был дежурным врачом, он дежурным офицером. Комната была общая, скучно было на дежурстве обоим. Экспансивны мы были оба; понятно, что мы разговорились и очень скоро сошлись».
Вечером того же дня они оба были приглашены на вечер к главному врачу госпиталя.
«Мусоргский – продолжает Бородин, – был в то время совсем мальчонком, очень изящным, точно нарисованным офицериком: мундирчик с иголочки, в обтяжку; ножки вывороченные, волоса приглажены, припомажены, ногти точно выточенные, руки выхоленные, совсем барские. Манеры изящные, аристократические; разговор такой же, немножко сквозь зубы, пересыпанный французскими фразами, несколько вычурными. Некоторый оттенок фатоватости, но очень умеренный. Вежливость и благовоспитанность – необычайные. Дамы ухаживали за ним. Он сидел за фортепиано и, вскидывая кокетливо ручками, играл весьма сладко, грациозно… Он играл отрывки из “Трубадура”, “Травиаты”, кругом, конечно, были восторги» [223].
