фигура сгорбленного старика в белой одежде. На нем маска с горбатым носом и длинными седыми волосами. Резкие черты маски сразу показывают, что старик злого нрава. Недовольным, брюзжащим голосом старик спрашивает:
– Кто там кричит? Уйдете ли вы от двери? Кто, Пафлагонец, тебя обижает?
Пафлагонец жалуется, что его бьют за его любовь к нему, к Демосу.
Демос (сердито). Кто ты такой?
Колбасник. Его соперник. Я давно люблю тебя и хочу сделать тебе добро так же, как и многие другие знатные и порядочные люди. Но мы не можем этого сделать из-за кожевника. Ведь ты, старик, хороших, знатных людей не принимаешь, а отдаешь себя в руки ламповщиков, сапожников, шорников и кожевников.
Пафлагонец. Но я – благодетель народу! Когда стратеги убежали, я поплыл и привез с Пилоса спартанцев.
Колбасник. А я так, шляясь попусту, пока другой варил, украл горшок из лавки.
Часть публики громко засмеялись. Но откуда-то сверху раздался пронзительный свист. По мере хода действия зрители все больше и больше горячились, ловя на лету каждый намек автора.
Пафлагонец. Так ты, Демос, тотчас же созови собрание, чтобы увидать, кто из нас преданнее тебе, и решай, кому отдать свою любовь.
Снова повернулась правая кулиса. Действие переносится на площадь Пникс, где обыкновенно собирались народные собрания. Старик Демос садится на камень, и Пафлагонец и колбасник начинают наперерыв увиваться и лебезить перед ним.
Пафлагонец. О, Демос! Может ли явиться гражданин, который больше любил бы тебя, чем я? С первых же дней, как я попал в совет, я для тебя открыл тьму казенных сокровищ. Одних я давил, других трепал, у третьих вымогал без всякой совести – и все для тебя, чтобы тебя порадовать.
Колбасник. А я докажу, что он тебя не любил и никогда не был предан тебе. Ты рубил персов на Марафонском поле и прославил нас победами, а сидишь на жестких скалах – и он об этом не позаботится!
И колбасник подает старику подушку. Тот сразу смягчается.
– Кто ты, муж? Уж не из сыновей ли Гармодия? Твой поступок так благороден и приятен народу.
Пафлагонец все же клянется, что он больше любит.
Колбасник. Как же ты его любишь, когда тебе не жаль смотреть, как он вот уже восьмой год ютится в бочках, щелях, башнях… Ты выталкиваешь из города послов, предлагающих мир.
Снова веселый хохот. Особенно среди рядов крестьян; и в нем потонуло шиканье, которое подняли моряки. Чувствовалось, как глубоко задел за душу этот намек крестьян, столько лет уж не знавших покоя, не раз покидавших на сожжение свои виноградники и нивы, чтобы прятаться от врагов среди городских стен и портиков, в тесноте, духоте, грязи, порой под открытым небом.
Пафлагонец. Это затем, чтобы Демос правил всеми эллинами!
Колбасник. Нет, клянусь Зевсом, ты это замыслил затем, чтобы тебе удобнее было грабить и брать взятки с союзников. Для того чтобы народ, обезумев от войны, не видел твоих проделок и ради нужды разевал бы рот перед подачками, которые ты ему бросаешь. Но… (тут актер как-то значительно взглянул на публику и произнес с воодушевлением). Но если народ уйдет в деревню, станет жить мирно, подкрепится поджаренной пшеницей, то он поумнеет и поймет, каких благ ты его лишил ради ничтожных денег!
Колбасник. Ты столько лет торгуешь кожей, но подарил ли ты ему, кого ты будто бы так любишь, хоть подошву к сандалиям?
Демос. Клянусь Аполлоном, нет!
Колбасник тотчас же подает старику пару сандалий. Демос в восторге. Колбасник дает ему также плащ.
«Нет, меня ты в лести не осилишь!» – кричит Пафлагонец и надевает на старика верхнюю одежду.
Но старик недоволен: от нее пахнет кожей.
Колбасник. Это он нарочно, чтобы тебя задушить!
Но вот старик собрался сморкаться:
Пафлагонец. О, Демос! Высморкайся и утрись об мои волосы.
Колбасник. Нет, об мои.
Пафлагонец. Нет, об мои.
Затем соперники решают испытать последнее средство и бегут на кухню за яствами.
А хор, обращаясь к народу, поет:
Дивна власть твоя, о Демос!
Ты всем людям, как тиран,
Страх ужаснейший внушаешь.
Но ввести тебя в обман
Так легко! До лести падкий,
Сам же лезешь ты в капкан.
И на чьи угодно речи
Ты готов разинуть рот,
А рассудок своевольный
Все в отсутствии живет.
Соперники вернулись и начали угощать старика лепешками, солониной, кишками. Пафлагонец вынимает с торжеством из корзины зайца. Но колбасник ради хитрости говорит: «А мне-то что? Ко мне идут вон люди – посланцы с кошельком серебра». Пафлагонец оборачивается, чтобы не подпустить их. Тогда колбасник вырывает зайца и подает старику:
Демос велит Пафлагонцу снять венок и убираться.
Пафлагонец. Увы! Свершилось предсказание бога! Прощай, дорогой венок, хоть неволей я расстаюсь с тобой. Тебя возьмет другой – равный мне по счастию, но все же не больший вор, чем я!
Демос. Скажи мне твое имя?
Колбасник. Агоракрит.
Демос. Я себя поручаю Агоракриту и выдаю ему Пафлагонца.
Колбасник. и, без сомнения, Демос, я тебе так услужу, что ты сам признаешь, что лучшого человека, чем я, ты не встречал в городе зевак!
Демос и Агоракрит уходят со сцены. Хор вновь выстраивается и поет вторую парабазу.
Закончилась комедия совершенно неожиданным образом. Агоракрит является и возвещает, что он сварил Демоса в котле и из старого негодяя вновь сделал прекрасным и молодым, каким он был когда-то, когда возлежал в дни Персидских войн на пиру с Мильтиадом и Аристидом.
Агоракрит. Вот уже скрипят двери и растворяются, встречайте радостным криком появление древних прославленных Афин!
Демос появляется в виде молодого и статного мужа, в блестящей одежде. Хор радостно и торжественно его приветствует. Первые ряды зрителей в восторге. И даже пирейские моряки и грузчики не протестуют. Торжественность минуты захватила и их. Но… после первого впечатления актеры вновь принимаются за комические ужимки.
Демос. Мне стыдно прежних ошибок!
Агоракрит. Не огорчайся! Не ты виноват, но те, кто тебя обманывал. А теперь скажи: если какой-нибудь сутяга-прихлебатель скажет: «Судьи, вам не будет хлеба, если вы не осудите вот этого обвиняемого. Что ты с ним сделаешь?»
Демос. Я его схвачу и швырну в пропасть, подвесив ему на шею Гипербола!
Хохот и крики аристократов заглушили ругательства Гипербола.
Агоракрит. А скажи: в остальном как ты будешь править?
Демос. Во-первых, я уплачу все жалованье матросам больших судов… Затем ни один гоплит, внесенный в список не перепишется благодаря хлопотам друзей… Ни один безбородый не будет
