ораторствовать на площади.
– И, клянусь богами, давно это пора сделать, – вслух замечает какой-то старик, рядом с Никостратом. Агоракрит между тем взывает к миру. На сцене появляются две фигуры в женских одеждах, изображающие мир.
– Их скрывал от тебя Пафлагонец, – поясняет Агоракрит.
Демос. А что ты сделаешь с Пафлагонцем за все его злодейства?
Агоракрит. Ничего больше, как передам ему мое ремесло. Сидя один у ворот, он будет торговать колбасами из ослиного и собачьего мяса, ругаться с бабами и пить банную воду.
Демос. Ты хорошо придумал. Он этого стоит. А тебя за это я приглашаю в пританей занять кресло этого изверга. Иди за мной, надев праздничный наряд. А его отведите к воротам: пусть полюбуются на него оскорбленные им чужеземцы! ·
Грянул радостный хор, и комедия закончилась веселым танцем.
Бурные крики восторга поднялись волной и перешли в целую бурю; кричали всадники с торжествующими лицами, кричали нахохотавшиеся вдоволь крестьяне, и даже среди грузчиков и матросов многие были довольны: хоть и досталось сегодня их любимцам-демагогам, но зато было смешно, а в праздник этого-то и хочется прежде всего. Радовались старики, не одобрявшие вольного духа последних дней и считавшие, что молодежь теперь портится. Правда, иные шикали, свистали, кричали, что поэт оскорбил самый город и нагло наклеветал на демократию, свободу и равенство. Но все же успех поэта был полный. «Мира, мира! Довольно войны!» – слышалось в общем шуме.
Клеон выходил из театра с потупленной головой. Вчера еще любимец толпы, народный герой, он сегодня так жестоко оскорблен и унижен! И когда изящно-одетые молодые люди кричали ему: «Пафлагонец! Продай нам колбас из собачьего мяса!» В глазах его чуть-чуть вспыхивал зловещий огонек. Он знает, что завтра опять толпа будет с восторгом внимать на площади его речам.
К. Сивков
Едва только поднялось солнце, афинянин Ксантий был уже на ногах. Зная привычку хозяина вставать рано, его домашние рабы уже поднялись к этому времени со своих постелей. Ксантий был состоятельным человеком – он вел обширную торговлю посудой, и его дом представлял собой, как говорится, полную чашу. Выстроенный из кирпича и хороших бревен и досок, он однако не поражал посетителя ни своим наружным, ни внутренним видом. Как большинство афинских домов, он был в один этаж; при входе стоял жертвенник в честь богини Гекаты и богов Гермеса и Аполлона, а на стенах сеней были рисунки и надписи, которые должны были отгонять от дома воров и злую судьбу. Чтобы попасть внутрь, посетитель должен был постучать при входе в дверь металлическим молотком; на стук молотка начинала лаять собака, и тогда выходил привратник, помещение которого находилось рядом с сенями; тут же по переднему фасаду дома были конюшни и лавки, которые Ксантий сдавал внаймы.
Переступив порог дома, посетитель попадал во двор, окруженный с трех сторон деревянными колоннами. Это была главная часть всего дома: здесь обыкновенно проводил день хозяин дома, здесь принимали гостей и обедали в хорошую погоду. Посредине двора находился жертвенник Зевсу, а по углам двора – жертвенники богам, охранителям собственности, и семейным богам. За колоннами, окружавшими двор, находились спальни, кладовые, буфеты и комнаты для гостей. Пройдя двор напрямик от входной двери, посетитель попадал в мужскую залу, где собиралось все семейство Ксантия и где находился домашний очаг в честь богини Гестии, его покровительницы. На этом очаге приносили на пятый день рождения. В семье ребенка очистительную жертву богам, обносили новорожденного вокруг очага и натирали его очистительными снадобьями; на десятый день рождения ребенка здесь праздновалось наречение ему имени, причем приносились жертвы Аполлону, Артемиде и нимфам, речным божествам, охранителям юношества. Здесь же совершались торжественные жертвоприношения в честь богов брака при выдаче замуж дочери, а также поминали жертвоприношениями умерших предков, считавшихся покровителями дома. Наконец, тут совершались возлияния водой или вином ежедневно перед трапезой, что соответствовало нашей предобеденной молитве, а также по случаю выздоровления кого-либо из членов семьи или по поводу выгодной сделки, заключенной хозяином дома.
Пройдя мужскую залу, можно было попасть на женскую половину, в так называемый гинекей; но посторонние мужчины не могли сюда входить – доступ туда был открыт только женщинам. Наконец, за гинекеем находился сад, заросший по краям тополями, кипарисами и платанами, а в середине засаженный виноградом и оливковыми деревьями. Около мужской залы были пекарня и кухня, а под двором – погреб, в котором стояли большие глиняные кувшины – амфоры, полные вина и масла, с обозначением сорта вина и года его изготовления. В углу сада была баня, которой пользовались по преимуществу женщины, так как мужчины нередко ходили в общественные бани, служившие местом встречи знакомых и потому охотно посещавшиеся афинянами.
Грязно и неряшливо было в доме Ксантия и во дворе. Печей тут не было, и в зимнее время комнаты отапливались переносными жаровнями, на которых жгли сухие поленья и смолистые стружки, печи же с трубами были лишь в кухне; для освещения употребляли все еще смолистую лучину; хотя в доме Ксантия была уже и тогдашняя (V в. до Р.Х.) афинская новинка – масляные лампы, но к ним еще как-то не привыкли и зажигали преимущественно в торжественных случаях. Дым и копоть от жаровен, лучин и ламп толстым грязным слоем покрыли стены дома, и хотя на стенах, например, мужской залы было развешено в разных местах оружие, это мало их скрашивало. Но еще грязнее было во дворе: там и сям на нем лежали кучи мусора; такая же куча лежала и у входных дверей. А между тем у Ксантия было немало рабов, которые могли бы поддерживать чистоту в доме и во дворе; но Ксантий, как и все афиняне, как-то мало обращал на это внимания, не считая, очевидно, чистоту и опрятность необходимыми принадлежностями своего жилища.
Обстановка комнат в доме Ксантия была несложна: складные стулья без спинки, кресла, лавки по стенам, сундуки, покрытые коврами и служившие тоже сиденьями, да небольшие столы для посуды, необходимой к обеду, – вот и вся меблировка парадных комнат. В спальнях стояли кровати: на четырех низеньких ножках была сделана рама с переплетом из тесьмы. На кроватях лежали матрацы из шерсти и перьев, прикрытые одеялами. Поверх лежали шерстяные подушки.
Когда Ксантий встал, раб достал из сундука, стоявшего в комнате и обитого металлическими гвоздями и бляхами, короткую белую шерстяную рубашку без рукавов – хитон, и затем плащ, состоящий из квадратного куска материи; ловким и привычным движением Ксантий обвернул этот плащ вокруг своего
