К тому же не кто иной как сам Горбачев сформировал это «путчистское» руководство страны, не обнаруживая с ним принципиальных разногласий в повороте направо, происшедшем осенью 1990 г. В сущности, «путч» они начали совместно уже тогда, и можно лишь удивляться, что в августе Горбачев не оказался в их компании. Впрочем, его роль еще не уточнена: пишут, что "блокады Фороса не было" ("Комсомольское знамя", 4.9.1991); что 19 августа Ельцин смог туда позвонить ("Демократическая Россия", 23.8–4.9.1991); Янаев 20 августа в «Правде» высказал Горбачеву "всяческое уважение" и уверенность, что тот, "поправившись, вернется к исполнению своих обязанностей", а после провала «путчисты» ринулись [21.8.91] не в какой-нибудь Китай, а все к тому же Горбачеву… (Но, быть может, все это кажется подозрительным опять-таки из-за того, что «путчистов» демонизировали: в рамках более спокойной версии "поворота румба" все выглядит объяснимым…)
Позже выяснилось, что вооруженная охрана Горбачеву была оставлена прежняя, имевшая обычный контакт с погранвойсками; меры предосторожности против сопротивления Горбачева не были предприняты — то есть ГКЧП не видел в Горбачеве своего противника. И Горбачев не видел в действиях прилетевших к нему 18 августа ГКЧПистов какой-либо угрозы себе — иначе бы приказал охране арестовать их. Очевидно, что он решил выждать развития событий; он мог следить за ними по телевизору и радио. Позже в ходе расследования "изоляции Горбачева" один из офицеров охраны заявил: "Наше руководство подготовило специальные схемы, основываясь на которых, мы и должны были давать показания… следователи тоже знают это и «ненужных» вопросов не задают, а если все же об этом спрашивают, то мы отказываемся отвечать. Ведь у нас есть свои секреты". Сам Горбачев сказал на пресс-конференции после Фороса: "Я вам все равно не сказал всего. И никогда не скажу всего" ("Коммерсант", 19–26.8.1991; «Труд», 3.9.1991; «Куранты», 22.10.1991).
На следствии члены ГКЧП утверждали, что чрезвычайное положение готовилось давно по поручению Горбачева; что перед вылетом в Крым Горбачев заявил правительству: "Видимо, без чрезвычайных мер не обойтись"; что в Форосе 18 августа он был информирован об их плане, обсуждал его, порываясь писать обращение к Верховному Совету с просьбой обсудить введение чрезвычайного положения, попрощался с приехавшими доброжелательно, но не стал присоединяться к ним, предпочитая переложить ответственность на них и выждать время: "Черт с вами, действуйте, как хотите, а я с вами не согласен". Таким образом, ГКЧПисты "не собирались брать власть, а только ждали созыва Верховного Совета и возвращения Горбачева" ("Общая газета", 15–21.8.96; «Гласность», 18.3.94; "Советская Россия", 3.9.94, 20.8.96, 21.8.97). И лишь после провала ГКЧП Горбачев заявил о «путче», «предательстве» и «изоляции», переняв позицию Ельцина и "мирового сообщества"… Сходная версия опубликована также Л. Радзиховским ("Огонек" c. 41, 1991). Е. Киселевым ("Русская мысль", 21.8.92), Д. Штурман ("Русская мысль", 6.11 92). А член ГКЧП Павлов даже полагает что Горбачев сознательно решил их использовать, "чтобы расправиться нашими руками с Ельциным… Ельцин, я уверен, знал этот сценарий и… тоже решил использовать нас, откорректировав сценарий Горбачева. Он решил нашими руками убрать Горбачева… (Павлов В. "Горбачев — путч. Август изнутри", М., 1993). [Прим. 1998 г.]
Нравственную же ущербность избранного Западом мерила законности особенно ярко демонстрирует то, что, вернувшись из Крыма, «мерило» подтвердило свою приверженность коммунистическим принципам… Все это делает неубедительным осуждение тех, кто имел по вопросу законности другое мнение. И прежде всего — военных, которые оказались в труднейшей моральной ситуации: ведь они присягали повиноваться приказу, тем более правительственному…
Формально рассуждая, многие шаги Ельцина (например, перевод союзных учреждений под свое подчинение [40]) были еще менее конституционны, чем "поворот румба" ГКЧП. И "почти все указы Ельцина после победы — это грубейшие нарушения законов и конституции, причем не только СССР, но и РСФСР", — пишут в "Русской мысли" (6.9.1991): "Возьмем, к примеру, указ о системе органов исполнительной власти в РСФСР, которым президент присваивает себе право назначать глав администрации областей и округов". Вспомним и роспуск избранного союзного парламента, и игнорирование результатов референдума о сохранении Союза…
То есть антиправительственный «переворот» был совершен не ГКЧП, а позже — демократами, но понятно, почему находится мало охотников их осуждать. Именно на этих примерах хорошо видно, что критиковать следует не форму действий, а их цель: если как-то оправданно «незаконное» противодействие незаконной (с 1917 г.) власти коммунистов (не выберет ли сам Ельцин авторитарный вариант?), то опасно, если это ведет к произволу демократических «хунвейбинов». Критерием и здесь должны быть интересы России.
Так что не за "нарушение конституционности" следует осудить августовских «путчистов», а за то, что в отличие от генерала Франко они оказались не на высоте национальной задачи. Очевидно, на иное эти люди и не были способны: в сущности, они действовали в прежних рамках "коммунистической законности". Все их шаги были словно запрограммированы на прямо противоположный результат, потому что были нравственно несовместимы с состоянием народа, истосковавшегося по правде и по свободе. Кажется, в этом была главная причина того, что путч превратился в «опереточный»: ГКЧП по старинке полагал, что стоит объявить себя властью — и все подчинятся; поэтому, видимо, и не было подготовлено ни арестов, ни штурма…
Победить «неконституционным» способом можно было, лишь четко заявив об отказе от коммунистической идеологии и провозгласив идею национальной России. Но эти «путчисты» оказались неспособны даже найти искренние слова в обращении к своей стране, к армии, к внешнему миру. Они не отделили «правду» от «лжи» (начав с новой лжи — о «болезни» президента), не покаялись перед теми высшими ценностями, которые только и оправдывали бы применение силы как меньшего зла. То есть они сами оказались чужды тем национальным символам, под которыми подобные действия только и могли быть поддержаны народом: бело-сине-красный [41] флаг и слово «Россия». В результате национальная правда, теоретически возможная и в подобном варианте, оказалась не на их стороне. Неудивительно, что многие люди сразу же увидели в действиях «путчистов» прежнюю ложь и выступили именно против нее.
Разумеется, смена флага — дело очень ответственное и непростое. Но поскольку нам предстоит творческое возрождение тысячелетней традиции России, следует учесть главное преимущество черно-желто-белого флага: он ведет свое происхождение от привезенного Софьей Палеолог византийского золотого стяга с черным двуглавым орлом, который стал государственной хоругвью Руси с добавлением гербового щита с белым всадником — Георгием Победоносцем. То есть символика этого флага перебрасывает мост через Петровскую эпоху (в которой были посеяны семена нашей катастрофы) к более национальному периоду русской истории и несет в себе идею Третьего Рима [Прим. 1992 г.]
Пусть даже 40 % населения было за ГКЧП — это были те, кто, как правило, не участвует в борьбе за свое мнение. Во всех революциях исход зависит от поведения не более 1 % населения, которое, однако, готово умирать за свои идеи. И в августе 1991 г. лишь десятки тысяч были готовы на это — правда, умирать не столько за конкретных «демократов», сколько за Россию. Только выступившие под бело-сине-красным флагом могли победить в России в 1991 г.
Именно этот флаг и слово «Россия» воодушевляли тех людей, в том числе военных, которые обрекли ГКЧП на поражение. Но нельзя не отметить и того, что теперь этим флагом и словом пользуются и "архитектор перестройки", видящий в России "тысячелетнюю парадигму несвободы"; и повторяющая эту цитату (21 августа) американская радиомашина "мутации русского духа" с позывными гимна Временного правительства, которая теперь с почетом аккредитована в Москве… Вспомним, что правительство Керенского в 1917 г. тоже не скупилось на патриотические призывы и принуждало уставший народ вести войну под тем же флагом — ради чужих интересов. Признаки такой готовности заметны и в среде наших либералов. Бежавший в Англию резидент советской разведки Гордиевский даже пошутил, что теперь "английский шпион — достаточная рекомендация, чтобы быть избранным в Верховный Совет СССР" (радио «Свобода», 31.8.1991).
