Таким образом, полуторавековое нахождение Галиции на русско-австрийском пограничье и осознание австрийским правительством как эвентуальной возможности выдвижения официальным Петербургом претензий на Галицию, так и культурно-исторического тяготения местного русинского населения к России, сделало неизбежным недоверие венского двора к своим русинским подданным и определило его стремление к инспирированию и поддержке любых течений и тенденций в местном обществе, направленных на отдаление от России, а в идеале – на разрыв с общерусским единством.
Значительную роль в разогреве противоречий между австрийскими властями и их русинскими подданными сыграли поляки, традиционно сильно влиявшие и на аппарат управления краем, и на венский двор. Не забытая историческая конкуренция польского и русского проектов, острое переживание неудачи, закончившейся тремя разделами Польши, надежда на реставрацию польского государства и исторический реванш, все это делало поляков стороной, значительно более заинтересованной в дерусификации Галиции, чем даже собственно австрийские власти, которые, впрочем имели свои резоны идти навстречу пожеланиям поляков.
Пока русинское русофильство сохранялось лишь на уровне народной памяти о культурно-исторической, лингвистической и этнической близости с русским народом, австрийским властям представлялись достаточными меры, направленные на постепенную полонизацию Галиции. Ситуация, однако, в корне изменилась в средине XIX века, когда русинское русофильство получило теоретическое обоснование со стороны нарождавшейся местной интеллигенции. Австрийская монархия была достаточно древней и достаточно разноплеменной для того, чтобы помнить, как быстро подобного рода культурно-исторические кружки перерастают в революционные партии и освободительные войны.
Следует, однако, отметить, что многолетней (хоть и не всегда последовательной) политикой дерусинизации (полонизации, латинизации) австрийские власти сами сделали политизацию русинского возрождения, если не реальной, то весьма возможной на первом этапе и неизбежной на втором.
Глава 3
Русинское возрождение и австрийская реакция
В 1848 году, во время венгерской революции, произошел подъем национального самосознания в среде галицких русинов, характеризовавшийся бурным ростом русофильских настроений. Инициаторы движения, в основном из среды малочисленной русинской интеллигенции, проводили прямую линию: русины и малороссы – один народ, утверждали они. Малороссы же являются частью народа русского. Таким образом, русины – русские, оторванные от своей исторической Родины и вынужденные жить в иностранном государстве.
Однако, данная констатация не влекла за собой никаких практических выводов. Как уже было сказано выше, русинское движение в это время было принципиально аполитичным и сохраняло лояльность венскому правительству, только что отменившему крепостное право, еще почти 15 лет существовавшее в России. Последнее, занятое решением венгерской и польской проблем, а также погруженное во все менее перспективную борьбу за имперские владения в Италии, на время оставило русинское русофильство без последствий. Оставило без последствий, но не без контроля, и не забыло.
В 1860-х годах от русинского движения откололась фракция «украинофилов» (народовцев). Фактически первоначальные разногласия не носили системного характера и, в принципе, характерны для любого политического движения на кружковом этапе его развития. Они могут проявляться в отношении к отдельным вопросам организации, стратегии и тактики (как у большевиков с меньшевиками на III съезде РСДРП), могут в каких-то других вопросах. Например, при распаде партии «Земля и воля», действовавшей в России одновременно с русинским возрождением в Галиции и также придерживавшейся просветительской идеологии, возникли группы «Черный передел», оставшаяся верной просветительским идеалам часть партии, и «Народная воля», выбравшая тактику революционного террора.
Разногласия между русинами-русофилами и русинами-украинофилами не были столь серьезными. Различие между ними не стоило выеденного яйца и касалось исключительно вопроса о языке возрождения, языке просветительства. Русины-русофилы считали, что обращаться к массам надо на литературном русском языке, как языке своего народа. Русины-украинофилы отдавали предпочтение малороссийским и местным галицким сельским суржикам, отмечая, что подавляющее большинство русинов – неграмотные крестьяне и язык Пушкина будет им не слишком понятен, а сподручнее просвещать их на более близкой и понятной им сельской «говирке». Подчеркнем, что речь шла именно о просвещении (об эмансипации крестьянства) которое должно было в перспективе принести и политические права, и материальное благополучие.
Напомним, что в это время и в Российской империи, в самых ее коренных великоросских областях, ушедшие в народ члены партии «Земля и воля» писали свои прокламации на «мужицком» языке, чтобы агитация была ближе и понятнее простому люду. Это было еще самое начало эпохи марксизма. Даже первый перевод «Манифеста коммунистической партии» на русский язык состоялся лишь в конце десятилетия, в 1869 году. Большинство прогрессистов (не обязательно революционеров) делали ставку на крестьянство, его просвещение, подъем его благосостояния и роли в экономике. Именно на базе подъема крестьянского самосознания собирались они демократизировать систему. Это было естественно для полуфеодальных, преимущественно крестьянских Австро-Венгрии и России. В этих условиях предпочтение «мужицкого языка», понятного потенциальной аудитории, выглядело более чем логичным.
То есть не происходило ничего драматического: обычные споры единомышленников о не самом существенном пункте – языке агитации. Тогда никто и подумать не мог, что проблема недостаточной образованности галицких русинов, послужившая основанием для теоретического «спора о языке» местной интеллигенции, уже через полвека выльется в жесткое политическое противостояние украинофильской и русофильской партий, во многом спровоцирует трагедию Талергофа и в конце концов приведет к формированию совершенно новой украинской нации, стремящейся отречься от своих русских корней.
Возможно, раскол русинского движения не состоялся бы, противоречия остались бы частным случаем, а современная украинская нация и не появилась бы, если бы администрация края, набиравшаяся преимущественно из малочисленных, но составлявших верхушку местного общества, поляков, опасавшихся ненависти многочисленных русинов, подавляющее большинство которых относилось к социальным низам, не поддержала раскол и не начала содействовать его углублению, внедряя в сознание русинов-украинофилов мысль о том, что они принадлежат к иному народу, отличному от русского – к украинскому. То есть акцент на украинизацию был сделан в тот момент, когда стало ясно, что полонизация не просто полностью провалилась, но что в среде русинов нарастают русофильские настроения, грозящие уже в ближайшем будущем вылиться в пророссийское общественное движение, несущее эвентуальную угрозу новой революционной волны и дестабилизации, под национально-освободительными, русофильскими лозунгами, доселе самой лояльной и стабильной провинции империи.
При этом необходимо отметить, что усилия администрации края, сконцентрированной на сохранении за польскими помещиками их феодальных привилегий, были объективно не только реакционными, но противоречащими интересам австрийского государства. В то время как усилия лидеров русинского возрождения, направленные на эмансипацию крестьянства и постепенное эволюционное реформирование системы, позволяли официальной Вене интенсифицировать реформы, не теряя при этом контроль центральной власти над ситуацией.
Прими центральная власть правильное решение и усилий польской администрации, оказалось бы мало для того тектонического сдвига, который произошел в Галиции в последние десятилетия XIX века, но тут Австрия, наконец, потерпела все возможные и невозможные поражения от Франции, Сардинии и Пруссии, практически полностью очистила Италию, признала гегемонию Пруссии в Германии и смогла сосредоточиться на внутренних проблемах. Венское правительство также нашло политически целесообразным поддержать русинов-украинофилов в противовес русофилам. «Пустить русина на русина, дабы они сами себя истребили» – так формулировалось это в фразе, приписываемой все тому же Агенору Голуховскому[27]. Классическое «разделяй и властвуй».
Для того чтобы понять причину столь формально нелогичных действий австрийского правительства, следует учесть, что напуганные революцией 1848 года и вынужденные ввести конституцию в 1867-68 годы Габсбурги никогда не оставляли надежды реставрировать абсолютизм и с подозрением относились к любому народному движению. Поэтому, с точки зрения интересов австро-венгерской монархии, эти действия были абсолютно правильными. Поддерживая русинов-украинофилов, оно убивало трех зайцев одновременно:
