его не доступные при Сталине книги, написанные в эмиграции. Он даже сделал их чтение способом вербовки новых членов. И вообще Бердяев стал путеводной звездой ВСХСОН. Уже в 1992 году, отбыв 8 лет в мордовских лагерях и эмигрировав после освобождения в Италию, бывший «начальник идеологического отдела» ВСХСОН, Евгений Вагин, протестуя против «не весьма корректной реплики В. Буковского — как будто без всяких организаций полстраны не прочитало Бердяева», уже в следующей строчке признал, «что это название имело резон».
Признал и больше. А именно, что Программа ВСХСОН никакого Парламента или Думы в будущей России не предусматривала, обещая под влиянием Бердяева вместо Думы «представительство крестьянских общин и национальных корпораций — крупных союзов работников физического и умственного труда». Это из «Нового средневековья» Бердяева. Действительная проблема, иначе говоря, была не в том, что ВСХСОН присвоил себе монополию на идейное наследство этого замечательного, пусть и отчаянно противоречивого классика русской мысли XX века, но в том, что выбрал в качестве путеводителя самую неудачную и самую реакционную его книгу (Вагин, впрочем, называет ее, «самой глубокой и блестящей»).
Мы уже говорили о ней довольно подробно в «Курилке». Написана она была сразу после победы Муссолини в Италии, когда Бердяеву (он был очень, порою чрезмерно, увлекающийся человек) на миг показалось, что «фашизм — единственное творческое явление в жизни современной Европы». Ну, вот ВСХСОН, следуя за своим тогдашним кумиром, и противопоставил «выродившимся говорильням», т. е. западным парламентам, «представительство реальных корпораций».
Мир, однако, довольно существенно с 1920-х годов изменился, и цена фашистской риторике так же, как ее результаты, теперь общеизвестны. Да и Бердяев впоследствии многократно раскаялся в своей ошибке, но идеологам «бердяевского кружка» важно было не то, что их наставник по неизреченному своему легкомыслию увлекся однажды Муссолини, но то, что риторика эта была АНТИЗАПАДНАЯ. А они конструировали «русский путь» к свободе. Вот и схватились за то, что против Запада. Недаром же и в 1992 году, т. е. через три десятилетия после событий, с негодованием отверг Вагин другую книгу того же Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма» как «абсолютно неприемлемую для нас» (еще бы, в этом случае настаивал ведь учитель именно на РУССКИХ корнях коммунизма). Увы, так ничему и не научили идеологов ВСХСОН ни лагерь, ни эмиграция.
Что тут скажешь? Безусловно, эти, молодые тогда люди стремились к свободе. Но к свободе стремились в XIX веке и славянофилы, основоположники «русского пути». В этом смысле и те и другие, несомненно, были либералами. Только свобода их должна была непременно быть особенной, «русской свободой», гарантией не столько от власти, сколько от Запада. В случае славянофилов гарантировалась она, как это ни парадоксально, самодержавием, в случае ВСХОН — теократией. В этом смысле были они НАЦИОНАЛ-либералами. И ожидало их — не будь их мужественный порыв так трагически прерван арестом и лагерями, — то же будущее, как объяснила нам «лестница Соловьева», что и славянофилов, т. е. превращение из паладинов свободы в слуг реакции.
Теократия и гражданские права
Так или иначе, теократический характер нового государства обеспечивался, согласно Программе ВСХСОН, «блюститель-ным» Верховным Собором, который «должен состоять на одну треть из лиц высшей иерархии церкви и на две трети из выдающихся представителей нации», избираемых неизвестно как, но пожизненно (церковь, естественно, подразумевалась православная). И «выдающиеся представители», надо полагать, тоже. По крайней мере, уже известный нам Вагин заверил радио «Свобода», что «исповедует веру Достоевского: русский — это православный, и религия является глубинной сущностью русского человека». Тому же православному Собору будет принадлежать «право вето, которое он может наложить на любой закон или действие, которое не соответствует основным принципам социал-христианства». И тот же православный Собор, наконец, будет избирать правителя государства — «представителя народного единства».
Организованное таким образом социал-христианское государство должно будет гарантировать «основные права человека и гражданина». Прав обещано было много, еще больше, чем в сталинской конституции 1936 года. Но так же, как в ней, не был указан РАБОЧИЙ МЕХАНИЗМ, способный обеспечить их соблюдение. И по той же причине. Социал-христианство не предусматривало политическую оппозицию — единственную, как свидетельствует опыт, реальную гарантию осуществления прав человека.
Достоевскому, скажем прямо, было легче. Он не писал проектов государственного устройства будущей России и не намеревался стать одним из ее политических лидеров. Но Вагин-то писал. И намеревался. И поэтому нас должен интересовать политический смысл его определения, что «русский — это православный». Я не говорю уже, что Россия страна многоконфессиональная, что есть в ней и мусульмане, и буддисты, и католики, и протестанты, и иудеи, и, наконец, неверующие. Как будут соблюдаться права всех этих категорий населения, если они не представлены в Верховном Соборе православного государства? Тем более, что составляли они в границах советской империи по меньшей мере половину ее населения?
Возможно, конечно, что какая-то их часть будет присутствовать в «представительстве сельских общин и национальных корпораций». Но и в этом случае присутствовать будут они там не в качестве представителей своих конфессий, но лишь представляя эти самые общины и корпорации. И не забудьте о праве вето, которое православный Собор может наложить на любое решение многоконфессионального «представительства». Боюсь, не признал бы в идеологах ВСХСОН своих учеников Николай Александрович Бердяев.
Мой покойный друг Андрей Синявский отбывал срок в одном лагере с некоторыми из членов ВСХСОН. Он много рассказывал мне о них, когда гостил у меня в Америке. В частности, о том, как на замечание, что он будет протестовать против их «социал-христианского государства» так же, как протестовал против советской власти, услышал он в ответ: «А мы вас посадим, Андрей Донатович». Имея в виду, что Синявский уже сидел в лагере, не совсем ясно, какой прок был бы ему от «национально-освободительной революции» ВСХСОН.
Для людей, как он или я, не принадлежащих ни к сельским общинам, ни к национальным корпорациям, интерес к этому проекту был в ту пору отнюдь не академический. То был буквально вопрос судьбы. Тем более, что, как сказано в статье 74 Программы ВСХСОН, «государственная власть после свержения коммунистической диктатуры должна перейти к временному народно-революционному правительству».
Так вот я и интересуюсь, что сделало бы со мной и такими, как я, неправославными, а, стало быть, и не русскими (имеется в виду не этническая, а гражданская сторона дела) и не только не сочувствовавшими «национально-революционному правительству», но готовыми активно ему противодействовать, что сделало бы это правительство с такими, как я, в этом роковом промежутке, в период его временной диктатуры? Тем более, что многоконфессиональной стране такими могли оказаться
