- Разумно, сыне. Покумекать надобно. Как мыслишь, Юрий?
- Без того, что Иван советует, князей Константина и Федора от великого князя не оторвать.
- Так и поступим, - согласился с сыновьями Даниил Александрович. - Пошлем грамоты в Ростов и Ярославль.
* * *
При впадении Которосли в Волгу, на торговом пути, во времена Ярослава Мудрого заложили город и нарекли его Ярославлем. С той поры город разросся, обустроился, удивляя приезжающих обилием рубленых и каменных церквей, детинцем на холме и большой церковью на мысу - храмом Успения.
На княжьем дворе палаты и постройки всякие. А за детинцем посад Ремесленный, огороды и выпасы.
В Ярославле Олекса бывал лет пять назад. Они с дедом-гусляром пришли сюда из Ростова Великого, а ныне в Ярославль прислал его князь Даниил с письмом к князю Федору Ростиславичу. Прельщал московский князь ярославского сольницами переяславскими, обещал добром отблагодарить, коли Федор Ростиславич с Москвой заодно будет. Заманчиво писал Даниил, было отчего задуматься. Боялся великого князя, но посулы князя Московского перетягивали…
И тогда решил Федор Ростиславич на Переяславль с великим князем не идти, а послать полсотни дружинников с воеводой, самому же на болезнь сослаться. А потом что Бог даст. Будет удача у великого князя - с ним ярославский воевода на Переяславль ходил, отобьется Даниил - он, Федор Ростиславич, всего-то малую часть дружин в подмогу князю Андрею Александровичу выделил. Попробуй попенять…
* * *
Колючий осенний ветер будоражил Волгу и Ахтубу, гнул камыш в многочисленных рукавах и, вырываясь в море Хвалисское, поднимал воду. Последние купеческие корабли покидали Сарай до заморозков, уходили к берегам Персии, а оттуда уже гости торговые отправятся караванами через пустыни и неведомые земли в Самарканд и Бухару, Хорезм и дальше, за грозные горы. За ними живут народы, торгующие шелками и еще многими чудесными товарами.
В ту осень на кораблях увозили невольников-ногайцев. Невольничий рынок в Сарае, на голом, продуваемом насквозь берегу, был наводнен рабами. Их гнали толпами, как отары, и продавали дешевле захудалой овцы.
Невольникам-ногайцам, чтоб не пытались бежать, набивали на ноги колодки или подрезали сухожилия. Такова была воля того, кто называл себя потомком великих Чингиса и Батыя. Он, непобедимый и могучий Тохта, покарал ослушника Ногая. Где теперь Ногай, возомнивший себя ханом? Труп этого шелудивого пса склевало воронье. И так будет с каждым, кто даже в помыслах посчитает себя равным ему, хану Тохте…
А остатки Ногайской Орды, переправившись в низовьях Дона, уходили берегом Сурожского моря к горбам Кавказа. Скрипели колеса двуколок, брели старики, женщины и дети, стада и табуны, чтобы на левобережье бурной Кубани-реки найти себе пристанище. Так побитый и пораненный зверь ищет логово, чтобы зализать раны.
* * *
С первым апрельским выгревом, когда стаял снег на полях, но еще оставался по лесным буеракам да по глубоким оврагам, из Владимира выступил великий князь с конной дружиной. По дороге к нему пристал князь Константин Борисович, а из Ярославля привел четыре десятка гридней воевода Дрозд, и полки сдвинулись на Переяславль.
Недоволен великий князь Андрей: схитрил ярославский князь, не прислал дружину. Хотел было не принять его воевода с малым отрядом, но до поры промолчал. Настанет день, и он, князь Андрей, напомнит об этом Федору Ростиславичу.
У великого князя на душе неспокойно. Не потому, что терзала совесть, - ведь на родного брата войной пошел. Но у князя Андрея нет угрызений совести, не испытывал их ни сейчас, ни тогда, когда против брата Дмитрия меч обнажал. Беспокоит его, отчего хан Тохта не дал ему воинов?
Прежде, когда Андрей с Дмитрием вражду за великий стол повел, ордынцы ему помогли, на великое княжение посадили. И хотя они немало зла на Руси наделали, крови русичей пролили и многочисленный полон угнали, князь Андрей по воле хана Русью владеет.
Мысль, что хан отказал ему в своей поддержке, тревожит князя Андрея Александровича. Чем вызвал он недовольство хана Тохты? Ведь угождал, землю у ног его целовал, а уж сколько всякого добра, золота и серебра подарил и хану, и всем, у кого хоть малая власть в Орде была.
Теплилась у князя Андрея надежда, что Даниил не посмеет сопротивляться, миром уступит Переяславль, чай, понимает, на великого князя замахнулся, у кого ханский ярлык на господство…
Может, оттого Андрей Александрович и двигался не торопясь, словно давая брату Даниилу, князю Московскому, время одуматься. А когда переступили рубеж Переяславского княжества, прискакал дозорный из ертаула с недоброй вестью: у Клещина озера собралась рать князей Московского и Тверского и дружина переяславцев. Кроме конных гридней выставили князья еще пеших ополченцев. Правое крыло московская дружина держит, в челе Михаил Ярославич, князь Тверской, встал, а по левую руку - переяславцы.
Позвал великий князь своих воевод, совет держал. Мялись они, никто первым не решался высказаться. Наконец князь Константин Борисович заявил:
- Как ты, великий князь Андрей Александрович, хочешь, а я своих гридней на истребление не дам, ты уж прости меня.
Его сторону принял и воевода Дрозд. Насупился великий князь, сказал резко:
- Устрашились воеводы.
- Пустые слова твои, великий князь, - недовольно промолвил князь Ростовский. - Аль недруги перед нами? Свои.
- К миру с ослушниками взываешь?
- Кто ослушник, князь Андрей? - со смешком спросил князь Константин Борисович.
- Москва Переяславское княжество на себя приняла.
- По воле покойного князя Ивана Дмитриевича, - возразил ростовский князь.
- С Переяславским княжеством великому князю разбираться.
Пожал плечами Константин Борисович и встал:
- В таком разе и судитесь с Даниилом Александровичем.
Сказал и вышел из шатра, а за ним последовал воевода Дрозд.
Князь Андрей Александрович повернулся к боярину Ереме:
- Вели дружине изготовиться в обратный путь. Поклонюсь хану Тохте, чтобы рассудил нас с Даниилом. Ежели так далее пойдет, не будет сладу с Москвой.
* * *
Веселым хмельным застольем прощались Даниил Александрович и Михаил Ярославич. Вместе с ближними боярами пировали на горе. Сошлись в хоромах покойного князя Переяславского Ивана Дмитриевича. А кому места в просторной трапезной не досталось, тем столы во дворе поставили, благо день погожий, теплый.
По стенам трапезной - полки резные с посудой драгоценной, охотничьи трофеи, добытые переяславскими князьями, лук, который, по преданиям, повесил князь Ярослав Ярославич.
Князья Даниил Александрович и Михаил Ярославич сидели за дубовым столом на помосте, а ниже Юрий с Иваном да сын князя Тверского Александр, похожий на отца, - крупный, русоволосый, годами, как и Юрий.
Князья и бояре пили за дружбу, славили Всевышнего, что не довел до кровопролития, и удивлялись, отчего хан, милости которого так щедро сыпались на великого князя, на сей раз не послал Орду на Русь.
- Мыслимо ли, - говорил Даниил Александрович, положив руку на плечо Михаилу Ярославичу, - брат на брата войной шел!
Тверской князь кивнул, а Даниил продолжал:
- Мы с тобой, Михайло, от одних корней, Ярославовых, не забудем этого.
Иван к Юрию подался, шепнул:
- Предадут, ох как предадут, ровно Иуда Христа. Александр услышал, однако не возразил. Может, и прав меньший Даниилович? Сыну тверского князя Иван не приглянулся: ни ростом не вышел, ни обличьем.
Говорили, умом Бог не обидел, но как в том убедиться, коли Александр с Иваном редко виделись?
- И оное случается? - насмешливо спросил Юрий у брата.
- Свершится, брат, и мы станем тому свидетелями.
- Ужели?
- Вспомни Священное Писание: когда пропоют петухи.
Юрий повернул голову к Александру:
- Чай, слыхал, о чем Иван плел, - так это хмель в нем взыграл, а то и потехи ради.
И поднял кубок:
- Мыслю, Тверь с Москвой одной веревкой связаны, пока Владимир над ними стоит.
В самом торце стола теснились переяславские бояре со своим посадником Игнатом, они тот разговор слышали. Посадник переглянулся с товарищами. Те кивнули, будто ведая, о чем Игнат сказывать будет. Встал кряжистый, седобородый посадник, заговорил трубным голосом:
- Князь Даниил Александрович, отныне ты нам князь и вместо отца. Одним уделом мы повязаны, и где главный город - Москва ли, Переяславль, - не о том мое слово. Мы, бояре переяславские, в чести были у князя Ивана, верим, и ты нас не обидишь.
Среди переяславцев прошел гул одобрения, а князь Даниил подошел к ним, руку поднял:
- Зрите, бояре, пальцы, и каждый из них мне дорог. Так и вы мне.
