- Зрите, бояре, пальцы, и каждый из них мне дорог. Так и вы мне.
- Верим, князь.
А посадник свое гнет:
- Ужели кто в том сомнение держал? Мы, князь, не о том речь ведем: дал бы ты нам на княжение своего сына Юрия.
Нахмурился Даниил Александрович:
- Я, бояре, думал о том и с сыновьями разговор имел. Два удела ныне в один тугой узел связаны, и не дробить его - такова моя воля. Вас же, бояре, заверяю: вы мне так же любы, как и московские.
* * *
Над притихшим, спящим Переяславлем подрагивали редкие крупные звезды. Поднялся Даниил Александрович по крутой лестнице на угловую стрельницу, осмотрелся. В серебристом свете луны смутно угадывался ближний лес. Там две деревни, одна за другой, но князю их не видно: все сливается в ночи. Темнеет освободившееся от снега поле. Днем на нем зеленеют латки озими. Совсем рядом с городом заросший кустами овраг.
Кутаясь в шубу, князь слушал, как перекликаются на стенах дозорные. Вот заухал сыч, заплакал обиженно. Воздух свежий, с весенним ночным морозцем. Дышалось легко, будто пил князь хмельное вино.
Вчера утром князь Даниил проводил тверичей, обнимались с Михаилом, в дружбе клялись. А на той неделе покинет Переяславль и он, Даниил, а здесь, в Переяславле, останется посадник Игнат. Пожалуй, лучше не сыскать: и разумом наделен, и характером тверд, справедлив. Боярин и люду переяславскому по сердцу.
В эти размышления неожиданно вмешался внутренний голос: понапрасну ты-де благодушествуешь. Аль запамятовал брата Андрея? Не даст он тебе покоя, наведет на Русь татар… Голос тихий, въедливый.
Вздрогнул Даниил. Правду, истинную правду услышал. Не оставит Андрей своих подлых замыслов, отправится с жалобой к Тохте, и ежели хан поверит ему, то вернется великий князь с татарами, как уже не единожды случалось, причинят разор Москве и Тверь достанут. Эвон, когда Андрей с Дмитрием тяжбу за великое княжество затеяли, кто помог владимирскому князю? Ордынцы. И за то Андрей с ними Русью расплачивался…
Спустился князь с башенки, направился в хоромы. Теперь его мысли перебросились на те дни, когда Андрей с Дмитрием враждовали. Андрей начал и его, Даниила, втянул. А чем у хана доверие заслужил? Наговорил: Дмитрий-де не на Орду, а на немцев и Литву смотрит.
Тохта тем словам поверил, разгневался на Дмитрия, и пришлось тому горе мыкать. Сначала бежал в Новгород, от новгородцев и псковичей вернулся во Владимир. Его поддержал хан Ногай, и это совсем распалило Тохту. Он послал в подмогу Андрею тумен своих воинов, и те, как неводом, прошлись по русским княжествам и посадили Андрея на великокняжеский стол, а Дмитрий доживал последние годы в Волоколамском монастыре.
В опочивальне Даниил улегся на широкое ложе, прикрылся шубой и всю ночь не сомкнул глаз - все вспоминал, думал. И мысли князя Даниила Александровича были о нелегкой, трагической судьбе Руси…
* * *
Московские княжьи хоромы бревенчатые, между бревен сухим мхом переложены и оттого даже в самую лютую зиму жаркие. Палаты и сени просторные, с переходами, лесенками и башенками да все затейливой резьбой украшены. Хоромы поставлены три года назад и еще пахнут сосной.
У князя Даниила в волосах и в бороде уже седина серебрилась, он кряжист и в движениях нетороплив. Овдовел Даниил рано и с той поры так и живет с сыновьями. Старшему, Юрию, шестнадцать сравнялось, Ивану на четырнадцатое лето повернуло. Остальных трех Даниил Александрович в подгородном княжьем селе Ломотне держит под присмотром боярыни. Князь Даниил видится с ними время от времени.
Возвратившись с охоты, Даниил принял баню, велел накрыть стол. Трапезовали втроем. По правую руку от отца сидел Юрий, по левую - Иван. Ели молча: Даниил не любил разговоры за столом. Гречневую кашу с луком и мясом запивали квасом, а когда принялись за пирог с грибами, в трапезную вошел старый дворский. Князь поднял глаза. Дворский шагнул к столу:
- Там гонец из Волока, от архимандрита: в монастыре князь Дмитрий скончался. Даниил резко поднялся, перекрестился:
- Упокой Господь его душу. Повернулся к дворскому:
- Готовь коней, поеду с братом проститься. Выехали на рассвете, едва засерело небо и начали гаснуть звезды. За князем следовало с десяток гридней, стремя в стремя скакал ближний боярин Стодол. Он рядом с Даниилом с того часа, как Александр Ярославич тому Москву в удел дал. С тех пор минуло три десятка лет.
Даниил перевел коня на шаг, пригладил пятерней бороду:
- Помнишь ли, Стодол, тот день, когда мы из Новгорода в Москву уезжали? Мне тогда десятый годок пошел, а ты в молодых боярах хаживал, и отец меня поучал: «Пусть тебе, Данилка, старшие братья за отца будут. Да землю бы вам заодно беречь». А по отцовской ли заповеди прожили?
Стодол промолчал, а Даниил вздохнул:
- Простишь ли меня, брат Дмитрий, и по правде ли мы жили?
Боярин повернул голову:
- Ты о чем, княже? Даниил отмахнулся:
- Сам с собой я.
Господи, отчего ты создал человека так, что не всегда по желанию память возвращает его в прошлое, хорошее оно или плохое? Подчас человек и думать о том не хотел бы. Даниил встряхнул головой, словно прогоняя непрошеное, ан нет, вот оно наплыло…
* * *
Нелегко начинал княжение Дмитрий. После смерти Невского его ближайшие бояре пытались подбить юного Дмитрия, княжившего в Переяславле-Залес-ском, против великого князя Ярослава Ярославича. В ту пору Даниил совсем малый был, и Дмитрий опекал его, жалел…
В лето шесть тысяч семьсот восемьдесят четвертое, а от Рождества Христова тысяча двести семьдесят шестое Дмитрий сел на великое княжение.
Вскоре заехал в Москву к Даниилу средний брат Андрей, князь Городецкий. Долго сидели в трапезной вдвоем, выпили медовухи с вином заморским, захмелели, а когда перебрались в палату, Андрей Городецкий язык развязал.
«Брат, - сказал он с дрожью в голосе, - как смирюсь я с властью Дмитрия над собой? Ужели тебе великое княжение Дмитрия по нраву?»
Даниил хорошо помнит, что ответил Андрею:
«Малое княжение Москва, Дмитрий сулил земли прирезать, да дальше посулов не пошел».
Андрей подогрел:
«Дмитрий о себе печется, о нас забыл. Ты меня держись, Даниил, единой бечевой мы повязаны».
И он, Даниил, пока Дмитрий на великом княжении сидел, заодно с Андреем был, хоть и видел, что городецкий князь на место великого князя рвется…
От Москвы до Владимира дорога долгая, все вспомнилось. И теперь, когда не стало Дмитрия, Даниил вдруг подумал: а может, они с Андреем не по правде жили? Трудно было княжить Дмитрию, а на чье плечо оперся? Князья усобничали, татары разоряли Русь, прибалты Новгороду грозили. И они, родные братья, злоумышляли на Дмитрия.
Лесная дорога узкая, едва разъехаться, кони князя и боярина жмутся друг к другу. Но вот лес сменился мелколесьем, и вставшее солнце первыми лучами пробежало по кустарникам.
- Как мнишь, Стодол, поди, князь Андрей возликовал, проведав о смерти Дмитрия? Чай, ему отныне спокойней на великом княжении сидеть?
Но боярин отмолчался. Он недолюбливал Городецкого князя, коварный Андрей и Даниила за собой потянул. А Стодолу великого князя Дмитрия и укорить не в чем, княжил по уму и будто не во вред Руси. Эвон, только великое княжение принял, как хан Менга-Тиумур потребовал князей к себе в Орду, воевать против непокорных кавказских аланов[29]. И отправились князья. А кто их повел? Не великий князь Дмитрий, а Андрей, князь Городецкий, и с ним Борис, князь Ростовский… Федор Ярославский да Глеб Белозерский - заединщики. Слава богу, Даниил в ту пору занемог, в Москве отсиделся, не запятнал себя подсобником недругам-татарам. А Андрей, из того похода воротившись, кичился: мы-де аланов одолели, их городок Дедяков взяли, и за это хан нам милость выказал. Чему возрадовался - с супостатами заодно встал!.. Старому и малому ведомо, Андрей Городецкий во всем на Орду оглядывается, а ныне, когда великим князем стал, аль по-иному мыслит? Неужели Даниилу то невдомек?
* * *
Заночевали на поляне. Гридни развели костер, в казане сварили кашу. Даниил есть отказался, пожевав хлебную горбушку, улегся на потник. Спать не хотелось, и он смотрел в чистое звездное небо. Густая россыпь звезд проложила молочный путь по небу. Даниил подумал, верно, на небе столько звезд, сколько людей на земле.
Костер горел жарко, в огне потрескивал сушняк, выбрасывая рой искр. Взметнувшись, они исчезали в выси.
Подобна искрам жизнь человеческая: сверкнет - вмиг гаснет. Погасла искра отца, Александра Ярославича, потухла - брата Дмитрия, канет где-то в поднебесье и его, Даниила. Минут века, и исчезнет память о них. А может, вспомнят? Вот хотя бы об отце, Александре Ярославиче. Ведь назвал же народ его Невским… Может, и Дмитрия помянут. Копорье-то он строил. А он, Даниил, какую память о себе оставит?
