Вавилонское многообразие языков закончилось — в качестве общего языка общения везде, даже в Иерусалиме, был выбран арамейский. В Сардах, где жили люди искушенные в житейских делах, перестали горевать о Крезе. Поборники освобождения греков затруднялись ответить на вопрос: от чего же нужно было освобождать ионийских греков? Западные города, такие, как Спарта или Афины, продолжали искать свое наследие на Ионийском побережье. Наиболее прозорливые эксперты в политических вопросах, жрецы Аполлона в Дельфах, продолжали пророчествовать о Персии. (О Мидии все постепенно забыли.) Но основной причиной всего этого спокойствия было нечто неизвестное хроникерам, хотя народ в целом об этом подозревал. Всему причиной была терпимость царя.
Возникло новое представление о правителе, выразить которое не хватало слов ни у ассирийцев, ни у вавилонян. Вот какую сентенцию сложили они о присутствии правителя:
— Речь царя острее обоюдоострого ножа. Смотри, перед тобой какая-то трудность; в присутствии царя не смей медлить — его гнев быстрее молнии. Будь внимателен; если тебе дан приказ, он жжется, как огонь; поспеши, делай, засучивай рукава, ведь слово царя ужасно.
За тридцать лет Киру Ахемениду удалось преодолеть этот страх. И мидяне, и персы называли его «отцом», в устах крестьян он был «народным царем». За одну лишь терпимость он не был бы так отмечен, но его власть превосходила могущество Навуходоносора. Соединение гуманности с умением жестоко покарать давало странную силу, способную изменить вековые явления.
О племени мардов, жившем на голом плоскогорье будущего Персеполя, рассказывали такую историю. Их вождь и старейшины явились к Киру с просьбой. Наша земля, сказал их представитель, бедна, и, чтобы ее возделать, приходится очень тяжело работать. Поэтому марды хотели бы получить другую, более плодородную землю из той, что их царь завоевал по всему свету. Марды были готовы переселиться на эту территорию, где бы им жилось полегче и трудиться можно было бы поменьше. Пусть Кир только дозволит.
Он обдумал их просьбу и сказал:
— Хорошо, будь по-вашему. — А когда они стали его благодарить, он добавил:
— Однако запомните. Везде на этом плодородном клочке земли вам придется, раньше или позже, подчиниться какому-либо хозяину. В своих-то горах вы свободные люди и никому не принадлежите.
Взвесив его слова, марды объявили, что решили остаться в своих домах.
Один из вождей маспиев, став тысяченачальником, признался Киру, что чувствует себя награжденным этой службой. Прежде, у себя дома, маспию требовалось растить продовольствие для семьи и есть из общего котла. Теперь же, чтобы попировать, когда он захочет, ему как начальнику гарнизона не требовалось даже пальцем шевельнуть. Сейчас же слуги несли вино и засахаренные фрукты, в то время как он разваливался на душистом кедровом ложе. Выслушав рассказ, Ахеменид заставил его, как школьника, пройти через ряд вопросов и ответов.
Кир. Как я заметил, ты хорошо заботишься о своем скакуне.
Maспий (с довольным видом). Да, как положено!
Кир. Как следует погоняешь его, прежде чем покормить.
Maспий. Да, конечно.
Кир. Зачем?
Maспий. Чтобы поддерживать его форму, иначе он заболеет.
Кир. Если ты так заботишься о лошади, зачем же сам ешь, не выполнив дневной работы? Следующий раз скажешь мне, что ты сделал, прежде чем сел пировать.
Одного дела он не смог довести до конца: не смог уговорить своих подданных сесть на корабли и отправиться по морю. Один из вождей рода Ахеменидов объяснял:
— Есть три сорта людей: живые, мертвые и те, кто скитается по морям.
Хотя Кир никак не изменил пастушеских обычаев самих персов, он очень давно не присутствовал на старинных советах Трех племен и даже на общих сборах Трех племен. Эти персы составляли теперь лишь часть иранских народов, находившихся под его правлением, и малую долю от числа всех самых разнообразных народов. Три племени целиком могли поселиться в одном квартале Вавилона. Никакой пользы, но очень много вреда мог бы он принести, если бы предоставил рассыпанным по его владениям персам превосходство над остальными народами — как над теми же самыми каспиями. Его власть основывалась только на троне и больше ни на чем; сатрап-перс не имел власти над гирканцем Хазарапатом. Чтобы поддержать это сочетание отдельных народов, он сохранил традиционные статусы Вавилона, Экбатаны и Сард, не объявив ни один город своей столицей. Парсагарды, отдаленный городок в долине, оставался местом проживания клана Ахеменидов. В нем при поддержке внуков Кира правил его младший сын Бардия. Амитис по-прежнему жила в уединении в Задракарте на Гирканском море, а ее дочь стала женой Дария — сына Виштаспы и Хутаосы — блестящего, как говорили, полководца.
Советниками у Кира были сатрапы и независимые от них представители подчиненных народов. Поскольку он не содержал регулярной армии, то ему и не требовалось иметь дело с верховным военачальником, который мог бы стать для него опасным.
Однако это зачаточное мировое государство сплачивалось единственно лишь личностью Кира. Он стал его верховным судьей, защитником и кормильцем. Бремя такой власти давило тяжелее, чем груз сокровищ Креза, над которым Кир подшучивал в один далекий беззаботный день. Вероятно, Кир не предвидел опасности, таящейся в правлении одного незаменимого человека; в любом случае, он ничего не мог с этим поделать. В последние свои годы он просто пытался выполнить обязательства, взятые на себя при возведении его на престол тремя персидскими племенами, хотя число подданных увеличилось в четыреста крат. По крайней мере, еды у них было вдоволь, а пастух в первую очередь должен был кормить свое стадо.
Поскольку толпы подданных всегда ждали у его крыльца, умоляя о возможности увидеть Великого царя, Кир не мог уезжать дальше Соленой пустыни германиев или дальше Хрустальной горы.
* * *
Даже стоя Перед массой людей, он чувствовал себя одиноким. Эмба больше не держал поводья его скакуна, Кассандана умерла, и Кир похоронил ее в скале у пещеры Анахиты. Несмотря на постоянное ворчание, Кассандана хранила детей в своем сердце. В отличие от нее Амитис всегда скрывала от Кира свои мысли. Как ему доносили, она стала зороастрийкой и выдала дочь замуж за сына Виштаспы, пылкого последователя непостижимого пророка. Он не мог предположить, по какой причине она это сделала, но знал, что причина была. Внуки Кира боялись его, так как он всегда был окружен придворными сановниками и чужестранцами, стремившимися пасть к его ногам. Когда он появлялся, управляющие произносили нараспев:
— Тихо! Склонитесь пред царским величием!
Кир больше не испытывал желания садиться со всеми за общие столы. Вокруг резиденции, в которой когда-то обитала его семья, были построены четыре колоннады, величественные, как и огромный зал приемов, имеющий размеры тридцать один шаг на двадцать два; девяносто восемь колонн, установленных на плоских черных основаниях на белом мраморном полу. Кир ел в одиночестве на помосте, приподнятом, как возвышение в зале Астиага, над придворными и слугами. Через зал напротив себя он видел собственное изображение, вырезанное в каменной стене. На нем молчаливой процессией военачальники и слуги, каждый со своим оружием или утварью, следовали за царем, а над ним раскинулись крылья Ахеменидов. Это изображение находилось здесь, чтобы оповещать всех входящих, что они находятся в царских покоях. Точно так же белые колонны, поднимавшиеся от черных оснований — довольно привлекательные для глаз, — символизировали триумф добра над злом. Новые достоинства праздничной комнаты избавили Кира от одного зла — когда он ел, ни один бродячий поэт не осмеливался воспевать победы его предка Ахемена.
За колоннадами в поросшем кустарником саду появилось множество розовых и темных кипарисовых бордюров над обложенными камнем каналами с водой. Теперь тихий сад стал излюбленным местом для придворных, непременно носивших знаки различия, подобающие их рангу, и наблюдающих за другими, искавшими возможности увидеть царя. Даже на вершине жертвенных алтарей собирались зороастрийцы возносить молитвы Ахуре-Мазде, главному богу.
Что-то в их шепоте напоминало Киру о монотонном чтении иудеев Кебара — «не желай ни вола ближнего твоего, ни осла его.., ни всего, что есть у ближнего твоего». Иудеи говорили, что это одна из десяти заповедей, открытых их пророку на вершине горы Синай. Поскольку иудеи с запада вряд ли могли говорить об этих материях с зороастрийцами с востока, эти откровения имели явное сходство. Придет ли день, когда на этой вершине две группы верующих будут вместе молиться и подносить к огням алтарей свои жертвы?
Будут ли философы-милетяне, исследующие громадную вселенную, когда-нибудь дежурить ночью с халдейскими астрономами, наносящими на карту движение звезд? Искатели одних и тех же истин обычно приходят к различным воззрениям, решил Кир. Он привез с собой в Парсагарды нескольких ученых халдеев с их инструментами. Они немедленно установили свои часы, чтобы отслеживать время по капанию воды, а слуги-каспии не имели представления о времени, кроме того, что с восходом их рабочий день начинается, а с закатом заканчивается.
