Очень скоро Тамаре Калмыковой представилась возможность отомстить врагу, но при этом она чуть не погибла сама. Линию связи с расположившимся неподалеку батальоном, повредили, поэтому командир направил двух солдат – мужчину и женщину – осмотреть кабель и устранить неисправность. Оба не вернулись. Тогда командир велел Калмыковой выяснить, что с ними произошло. «Я шла вдоль провода три километра, – рассказывает она. – Потом увидела нашего парня, с простреленной головой. Пошла дальше, и увидела девушку, убитую выстрелами в затылок и в спину. Забрала их документы, начала искать поврежденный участок кабеля, чтобы починить его.
Вдруг вижу: в кустах немецкий солдат. Решила, что мне конец. Попятилась, но плечо оттягивала тяжелая винтовка, передвигаться было непросто. У немца был автомат. Ему ничего не стоило открыть огонь и убить меня – да только он решил взять меня живой, допросить, потому что понял: я – связистка, а значит, мне многое известно. Но я успела выстрелить первой. Немец упал. Сначала я не верила, что он на самом деле мертв, подумала: притворяется, подпускает поближе. Подойти я осмелилась, лишь убедившись, что он и вправду не дышит. На лицо старалась не смотреть. Просто сунула руку в карман, нащупала документы. Чувствовала себя отвратительно, копаясь в его вещах, но если бы я этого не сделала, никто бы не поверил, что я действительно убила вражеского солдата. Командир увидал меня и удивился: немецкий рюкзак и автомат! Я рухнула на койку, мне стало нехорошо. И все же я поступила правильно: либо ты немца, либо немец тебя. Если стоять разинув рот, наверняка убьют. Стреляй, или самого застрелят. Просто и понятно».
Решительное сопротивление советских войск задержало немцев: они впервые прорвались к центру города лишь в сентябре. К октябрю, несмотря на яростные немецкие атаки, Красная Армия по-прежнему удерживала узкую прибрежную полосу. Гитлер терял терпение. 6-я армия насчитывала триста тысяч человек – почему они не могли окончательно захватить полностью один-единственный разрушенный город? Но беда, как утверждают нынче немецкие ветераны битвы за Сталинград, заключалась в том, что даже Паулюс в то время ничего не мог поделать: у него было недостаточно людей, чтобы выбить советских бойцов из зданий и подземных коммуникаций. Волга, близость которой немцы поначалу считали своим преимуществом (река не давала советским войскам отступать и затрудняла подход подкреплений), теперь мешала 6-й армии полностью окружить врага.
Пока немцы боролись с неожиданными трудностями, возникшими в сложившейся обстановке, Сталин спорил со своими генералами по поводу дальнейших действий. После майского разгрома в Харькове Сталин с каждым днем становился менее упрямым в военных вопросах. Младшее командование стало учиться немецкой тактике «блицкрига». «Вынуждена признать, мы научились драться у немцев, – говорит Тамара Калмыкова. – В частности, выучились военному координированию, рекогносцировке, связи и картографии».
Важнее всего было то, что через передовую стали высылать разведывательные группы, бравшие «языков» для последующего допроса. Ничего опаснее подобной вылазки представить себе нельзя. Летом 1942 года Сурен Мирзоян и один из его друзей попали в такую разведгруппу. Бойцы пробирались по ничейной полосе, пока не наткнулись на врага: «Мы выяснили, какие здания принадлежали немцам, а затем поползли по картофельным полям – все ползли и ползли, пока не увидали немецкого часового. Он был один, вышагивал туда-сюда с автоматом в руках. Я очень волновался – весь вспотел от напряжения, ибо знал, что нас ждет, если немцы всполошатся. Только часовой повернулся к нам, как я ударил его по голове. Силы мне было не занимать. Часовой с криком рухнул наземь, а я закрыл ему рот ладонью и незаметно потащил прочь. После того, как мы проволокли его несколько метров, немцы открыли огонь, но мы успешно доставили пленника в штаб, за восемь километров».
Группы захвата оказывали на немцев невероятное деморализующее воздействие. Гельмут Вальц, также участвовавший в боях в руинах Сталинграда, помнит, как на его глазах исчез один санитар: «Мы звали, а он так и не ответил». Во время поисков сослуживца немцы обнаружили крышку колодца, под которой располагались подземные туннели канализационной системы. Потрясенный Гельмут Вальц крикнул своим товарищам: «Вот куда они его затащили!»
От советских разведчиков требовали всевозможными способами выжимать из пленных любые полезные сведения, до последней капли. Зинаида Пыткина рассказала нам о том, как допрашивали в ходе военных действий. На первый взгляд эта женщина ничем не отличается от других старушек, ходящих по улицам русских провинциальных городов, закутанных в платки, спасающие от ледяного ветра. Но ее выдают пронизывающий взгляд и несвойственная обычным людям откровенность: Зинаида Пыткина служила во время войны в секретнейшей службе сталинской безопасности – в контрразведке СМЕРШ. До падения коммунистического режима она не осмеливалась рассказывать о том, чем занималась на поле боя, даже самым близким друзьям.
СМЕРШ (сокращенно от «смерть шпионам»), который так часто любят описывать в остросюжетных романах, существовал на самом деле. Официальное название этого органа – Главное управление военной контрразведки, он был учрежден 14 апреля 1943 года, через три месяца после освобождения Сталинграда, вместо Управления особых отделов Народного комиссариата внутренних дел при третьем отделе. Наша гостья по-прежнему осторожна в выражениях: по словам Пыткиной, она и ее коллеги должны были «следить за порядком», но «незаметно». Также в их функции входило выслеживание вражеских агентов и проверка военнослужащих и других лиц, бывших в плену и окружении противника. Сотрудники СМЕРШ также с целью борьбы с предательством и изменой Родине в частях и учреждениях Красной Армии вели слежку за бойцами. Когда Пыткиной сказали, что ее отправляют служить в СМЕРШ (не просилась туда, просто получила назначение), Зинаида испугалась, решив, что, должно быть, сделала что-то не так: «Они искали нарушителей закона, я и подумала, что меня тоже причислили к преступникам».
Мы попросили Пыткину «рассказать о своей работе» в СМЕРШ, и она ответила: «Я должна была выполнять любые полученные приказы». Но чем же она занималась на самом деле? «Чем угодно, всем, что прикажут», – ответила Зинаида. Потом разоткровенничалась и призналась, что вербовала доносчиков среди советских солдат, чтобы те сообщали о вероятных дезертирах. Также участвовала в допросах немецких солдат, взятых в плен советскими группами захвата, – эту сторону своей работы она определяет как «трудную, хитрую, интересную».
Как же во время допроса военнопленных офицеры СМЕРШ узнавали, говорят ли им правду? «Мы с самого начала знали, что может рассказать нам тот или иной пленный, – рассказывает она. – И в СМЕРШ, и в разведке уже имелась часть ожидаемых сведений, а остальное проверяли знатоки своего дела».
«И как же ваши “знатоки” получали нужные сведения?»
«Если он [пленный] молчал, то его заставляли говорить».
«Каким образом? Наливали ему водки?»
«Никогда не видела, чтобы пленных угощали водкой: просто избивали по чем попало, – говорит Зинаида Пыткина. – Передо мной враг, и он отказывается говорить. А “умоешь” его разок-другой – и соловьем разольется… Именно за этим его и брали в плен – чтобы выложил нужные сведения».
«Умывать», как выяснилось, означало бить и пытать. Позднее мы снова спросили: «Как же вы заставляли немцев говорить?» Зинаида ответила еще более уклончиво, с откровенной иронией в голосе: «Скажем так: с теми, кто упорно молчал, обращались “нежно”. А никому ведь не хочется умирать».
Зинаида Пыткина не только при случае участвовала в допросах плененных немцев, но также помогала завершать их печальное путешествие по лабиринтам СМЕРШ – то есть казнила военнопленных. Однажды командир приказал ей «разобраться» с молодым немецким майором по окончании допроса. Снаружи, возле застенка, вырыли яму. Офицеру приказали встать на колени возле нее. Пыткина достала пистолет из кобуры («моя рука не дрогнула»), прицелилась ему в затылок и спустила курок. Тело рухнуло в яму. «Я стреляла с удовольствием, – признается Зинаида, – поскольку немцы не просили пощады, и меня это неизменно злило. А еще я радовалась тому, что исполнила свою задачу. Потом возвращалась в кабинет и выпивала водки».
Когда мы попросили ее рассказать более подробно о чувствах, которые она испытала после хладнокровного убийства немецкого офицера, она ответила следующее: «Я скорблю по нашим бойцам. Когда мы отступали, то потеряли так много совсем молодых ребят, лет семнадцати-восемнадцати. И что же, мне после этого сочувствовать немцам? Да, как член коммунистической партии, я видела в человеке, сидящем передо мной на допросе, врага, убившего моих близких… Да я бы голову ему оторвала, если бы меня попросили. Одним немцем меньше, радовалась я. Спросите его, скольких он сам убил, – неужели вы об этом ни разу не задумались?
