мечутся соседи и спорят, как их спасать. Решают, наконец, взломать дверь. Вытаскивают детей. Для иных поздно, задохнулись. И вдруг обнаруживается, что у одного из соседей с самого начала был в кармане ключ от дома-и детей можно было спасти. Проще простого сказать: все виноваты, все одним мирром мазаны. Но не означало ли бы это попытку оправдать именно того, кто мог предотвратить трагедию?
Кажется, я вчерне ответил на вопрос: «почему Косово?» Потому, что европейская трагедия 1999 года произошла именно там. Осталось объяснить, откуда этот странный диссонанс, почему один и тот же ужас нескончаемых живых лент детей, женщин и стариков, изгнанных, в чем были, из своих домов сербскими штыками (мужчины, которых не успели расстрелять, ушли в партизаны), вызвал столь разную реакцию в мире и в России? В мире один вид этих живых лент, мучительно медленно тянувшихся среди зимы 24 часа в сутки по всем телеэкранам, сводил людей с ума. Все спрашивали друг друга: как такое может происходить? В сердце Европы? На исходе второго христианского тысячелетия? Непосредственным свидетелям было еще хуже. Вот признание корреспондента лондонской Типез в Югославии Адама Лебора: «Я и мои коллеги были потрясены неспособностью мира остановить этот ужас. Как могут терпеть такое злодейство европейские правительства? Почему молчит Америка?»
Журналисты были неправы. Ни Европа, ни Америка не молчали. Они увещевали Милошевича, стыдили его, угрожали ему. В феврале 1999-го даже международную конференцию собрали в Рамбуйе, где Милошевичу был предъявлен ультиматум: либо он прекращает «чистку» и восстанавливает автономию Косово, либо НАТО прекратит «чистку» силой. Но диктатор стоял, как скала, уверенный, что не посмеют эти слабонервные западные «гуманисты» посягнуть на его право делать у себя дома то, что он считает нужным. В конце концов, Югославия — суверенное государство. И покуда на страже ее суверенитета стоит братская ядерная сверхдержава, он чувствовал себя как за каменной стеной. И ничего, кроме презрения, не вызывали у него ни мольбы международных НПО, озабоченных судьбой ставших вдруг бездомными мерзнущих и голодных детей, ни уговоры дипломатов, ни угрозы НАТО.
Но почему молчала московская пресса? Слишком была занята срыванием масок с империалистов НАТО, посмевших угрожать суверенитету братской Югославии, чтобы заметить страдания чужих детей? Заволновалась она лишь тогда, когда под мощным давлением своего общественного мнения и убедившись, что одними протестами детей не спасти, решились, наконец, западные правительства «взломать горящий дом», условно говоря. Вот тогда и развернул над океаном свой самолет Примаков и Россия «вспряла ото сна». Как сказал московский журналист, «именно в результате этого «взлома» и произошло в России не ложное, а настоящее пробуждение национального самосознания».
Имел он в виду, что в России бушевал протест против «агрессии Запада». Причем, протест всенародный. Вот свидетельство летописца реванша. Здесь он не врет, потому что признает это со скрежетом зубовным: «Практически вся пресса поддержала позицию Примакова. Антизападные настроения в России достигли такого накала, что и «свободная» пресса из чувства самосохранения выступила солидарно с большинством читателей». Так откуда этот диссонанс: в одном случае волновались за участь косовских детей, в другом-за суверенитет Сербии? Как его объяснить? — спрашивал я у знакомых.
Их ответы разошлись кардинально — в зависимости от того, с какой стороны наблюдали они косовскую трагедию. Вот питерский литератор, видевший ее с российской стороны: «Мне кажется, что с Косово все сложнее этого деления на зверей-сербов и агнцев-косоваров. И колонны беженцев — это ведь бежали не от зверств сербов, а из опасений этих зверств в ответ на вооруженную борьбу сепаратистов, начавших стрелять первыми». Из-за опасений зверств ушли в изгнание в Македонию косовские христиане. Подавляющее большинство мусульман были изгнаны в Албанию насильственно, зверски. Доказательство: сожженные дома со всеми их пожитками, которые видели миллионы телезрителей? И тучи журналистов там были, своими глазами видели, своими ушами слышали, из-за чего люди бежали. Собеседник уступил: «Я вообще считаю, что роль европейских держав (включая Россию) в балканских событиях девяностых — это позор в истории человечества». Всем сестрам по серьгам, значит? И той, что слишком долго не решалась взломать дверь чужого горящего дома, чтобы спасти детей, и той, у которой в кармане был ключ? А диссонанс в таком случае откуда?
Другой собеседник ответил куда более осмысленно и по делу. Вот его письмо: «Мое мнение о косовском конфликте сложилось во время работы в США на основе си-эн-эновских картинок — о страданиях беженцев, о зверствах сербской полиции, изгонявшей их из домов, о маленьких детях, замерзавших при переходе через горы. Оно подкреплялось многочисленными интервью с пострадавшими, рассказами корреспондентов и моих же коллег, участвовавших в гуманитарных миссиях. Я, конечно же, не был в плену мифов о том, что Америка выкручивала руки европейцам, заставляя их присоединиться к военным действиям. Ведь со мной работали коллеги буквально из всех европейских государств, и я отлично представлял себе настроения в этих странах. Дядя моей коллеги-шотландки пытался записаться добровольцем в британский контингент. И он не был единственным.
Но в России-то видели совсем другие картинки: как американские самолеты ни с того ни с сего стали бомбить сербов. Просто чтобы показать — кто в доме хозяин. Бесчисленные кадры разрушенных домов, тысячи интервью с очевидцами с той стороны. И никаких кадров о массовом изгнании косоваров, о муках детей, конечно же, не показывали. То есть это проскальзывало в пропорции 1:1000 и, естественно, терялось с точки зрения информационного воздействия. Неудивительно, что даже у интеллигенции сформировалось на чисто эмоциональном уровне совсем иное отношение к косовской трагедии, чем на Западе. А это самое важное. Это-в подкорке. Если люди убеждены, что одна сторона — «плохие парни», а другая — «хорошие», переубедить их на рациональном уровне — задача неблагодарная. Это как в футболе-убедить кого-нибудь стать болельщиком другой команды».
Единственное, что осталось необъясненным в этом замечательном письме покойного Володи Боксера, да будет земля ему пухом, это каким образом те самые тележурналисты, русские европейцы, что стеной встали на президентских выборах 96-го против Зюганова в Москве, всего три года спустя заключили, что их единомышленники в Европе, на Западе, — «плохие парни»? А вчерашний партаппаратчик Милошевич, ничем не отличавшийся от Зюганова и успевший уже отличиться геноцидом, который он устроил в 1995 году в Сараево, — «хороший»? А в Сараево, между прочим, было, как в блокадном Ленинграде, только хуже. С высот, окружающих город, сербские снайперы простреливали не только улицы, но и окна. Передвигаться по городу можно было только ночью, и то в кромешной
