С того времени он посвятил себя исключительно борьбе за счастье человечества. Сазонов вернулся к себе домой в Уфу не эстетом, а бойцом. Он немедленно вступил в партию и взвалил на свои юные, неопытные плечи тяжелый крест. Вовсе не слабое здоровье – итог ранений, полученных им при взрыве бомбы, которую он бросил в Плеве,[69] – в конце концов заставило его покончить с собой и не желание избежать адской жизни в сибирских тюрьмах, где раздавались нескончаемые стоны истязуемых и где оскорбления и порки были частью повседневного распорядка. Сазонов покончил с собой, потому что считал своим долгом привлечь внимание всего мира к варварскому режиму, способному довести политических заключенных до самоубийства. Его товарищи умирали один за другим, а общественность оставалась в неведении. Однако Егора Сазонова знали по всей России и Европе, и причину его смерти скрыть было невозможно. Он расстался с жизнью ради обширной огласки, которую получил бы этот акт. В письме, написанном перед смертью, он заявляет: «Думаю, что мое самоубийство, совершенное специально для того, чтобы привлечь внимание публики к ужасам сибирских тюрем, возбудит протест в лучших слоях общества, и мои товарищи по тюрьме будут знать, что правительство, при котором пытки и смерть стали обычными атрибутами тюремной жизни, подвергается осуждению».
Одним из самых уважаемых друзей Сазонова был его товарищ по террористической деятельности Иван Каляев.[70] Сазонов сравнивал душу этого чуткого поэта со сверкающим драгоценным камнем и был совершенно прав. Каляев – скромный, даже застенчивый – открывал свое сердце лишь немногим близким друзьям. В страстных, отрывистых речах он выражал стремление принести себя в жертву ради спасения человечества. К священным фигурам Сазонова и Каляева следует добавить таких женщин, как Коноплянникова[71] и другие героини революции 1905 г. В то время сотни тысяч юношей и девушек пополняли ряды революционной гвардии, вступившей в открытую борьбу с прогнившим режимом. Старые традиции «хождения в народ» и партии «Народная воля» нашли тогда выражение, достойное их основателей.
Молодежь 1905 г. развернула революционную деятельность от края до края России. Но хотя организация и руководство находились в руках последних оставшихся представителей поколения семидесятых, у самой молодежи отсутствовал опыт, необходимый для успеха. Она просто разделила все хитросплетения жизни на добро и зло и приняла безусловное решение, что человек не может пожелать себе лучшей судьбы, чем стать одним из звеньев в серии атак, которые неизбежно разнесут в куски бастионы зла. Поэтому, признавая чистоту устремлений молодежи 1905 г. и величие ее жертвы, мы не найдем в ее деятельности тех высоких творческих принципов, которые характерны для хождения «в народ».
Женщины этого движения были нашими русскими валькириями, но они родились не из туманов и туч скандинавских мифов, а появились в России с первыми отблесками нового рассвета, который озарил нашу страну при переходе от крепостничества к свободе. Наших валькирий в их могучем полете над землей несут облака, омытые светом веры в человека. Женщины из «Народной воли» не войдут в историю как кровожадные заговорщицы. Будущие поколения будут представлять их себе в белых одеждах, с ясными взорами, обращенными на великие задачи. Они были и бойцами, и вождями. Им пришлось броситься в бой без главнокомандующего, и благодаря этому они развили в себе способность переносить любые трудности.
Один лишь «Процесс 193-х» дал партии таких работников, как Софья Перовская, Анна Якимова-Кобозева, Софья Ивановна Борейша, Софья Лешерн и Татьяна Лебедева. Не менее достойных товарищей дал нам «Процесс пятидесяти». Пока мы отбывали каторжные сроки в Сибири, наши ряды пополнились многочисленными свежими рекрутами. Среди них была Вера Фигнер, которая жила в деревнях как пропагандист, приняла активное участие в создании партии и провела 22 года в одиночной камере Шлиссельбургской крепости. Со многими из этих замечательных женщин я долгие годы сидела в тюрьме, и с каждой из них меня связывают узы неизменной дружбы и глубокой любви. Моей заветной мечтой всегда было сохранить память о них. Я попыталась описать некоторых из них, но сделала это так неумело, что, боюсь, не сумела дать хотя бы смутное представление об этих святых женщинах, озаривших самую славную эпоху борьбы русской интеллигенции с силами зла.
Есть еще один важный и интересный тип революционных работников, но, к несчастью, он очень редко встречался в наших рядах. Я имею в виду людей, которые вступали в нашу партию не в юности и даже не в первые годы возмужания, а лишь после того, как набрались определенных знаний о мире и испытали свои способности и склонности в других, легальных сферах деятельности. Партии социалистов-революционеров повезло получить нескольких таких опытных работников, которые оказались людьми выдающихся качеств и стойкости. Самым видным и достойным среди них, несомненно, является Александр Федорович Керенский. Революционное движение дало этому одаренному человеку особенно благоприятную возможность воспользоваться силой ума и развить в себе привычку к независимой и ответственной работе.
Керенский начал проявлять интерес к политике около 1907 г. Он с самого начала сочувствовал протестам против самодержавия. К тому времени все революционные партии развалились, и Керенскому пришлось сделать первый шаг в одиночку. Революционное движение так глубоко загнали в подполье, что законопослушному человеку было трудно принять в нем участие. Ему оставалась только одна возможность – встать на защиту рабочих и политзаключенных на процессах, организованных властями. Полиция и жандармы свирепствовали в Ташкенте, Польше и различных губерниях Центральной России, и Керенскому практически требовалось находиться во всех этих местах одновременно, если он хотел добиться успеха в своих усилиях спасти невинные жертвы от рук «правосудия». Забыв обо всех личных интересах, он ездил из конца в конец России и был счастлив, если ему удавалось опровергнуть наветы и спасти обвиняемых от наказания.
Ссыльные в Сибири жадно следили за судебными процессами. Ужасная бойня на Ленских приисках, когда было расстреляно двести мирных рабочих, возбудила крайнее негодование не только среди ссыльных, но и среди всего сибирского населения. Протесты выражались и устно, и в печати, но власти провели подтасовки в интересах могущественных акционеров золотых приисков, и следствию были представлены совершенно искаженные факты. Рабочие дали телеграмму в Петербург, и на место поспешно прибыли несколько молодых адвокатов, чтобы лично ознакомиться с делом. Рабочие рассказали им о жульничестве совета директоров и предъявили многие важные документы. Напуганный совет директоров пообещал выплатить возмещение семьям убитых рабочих и жалованье тем рабочим, которые больше не желали трудиться на приисках. Имя Керенского как самого энергичного и способного из этих адвокатов стало известно по всей Сибири.
Ссыльные с большой радостью узнали, что этот молодой депутат от Вольска выступил в Думе с речью в защиту прав народа. Керенский прославился в Думе так же, как на адвокатском поприще, и о нем постоянно говорили во всех концах страны как о голосе недовольных. Его отвага и непреходящий энтузиазм создавали вокруг него яркий ореол. Мрачная и трусливая эпоха Четвертой думы почти не слышала слов осуждения позорной политической ситуации, постоянно раздавался лозунг «Защитите Думу!», а либеральные депутаты неизменно предавали свое дело в надежде добиться министерских постов, и поэтому любые проявления истинных чувств и непоколебимых намерений становились лучом света во тьме. Речи Керенского разили и правителей, и их приспешников. Даже ближайшие соратники осуждали смелость его протестов. Он стоял как одинокий воин среди собрания почти тысячи представителей нации. Его положение было очень опасным. Речи Керенского доходили до нас в выхолощенном виде, и лишь в 1918 г., прочитав в Москве их оригиналы, я поняла, что он остался на свободе только чудом. Он описывал весь тот позор, которому подвергал Россию царский режим, и столь же недвусмысленно указывал на неизбежность революции. Он выступал в защиту политических ссыльных и подавал в Думе протесты по поводу притеснений, которым они подвергались. Такое отношение Керенского к «политическим» очень четко проявилось с первых дней революции и в течение всего его пребывания в составе Временного правительства. В самые первые дни Февральской революции он как министр юстиции разослал по всей Сибири телеграммы, приказывая освободить политических заключенных. Властям вменялось в обязанность обеспечить их средствами на дорогу домой и оказывать им всяческое содействие.
В ранней юности Керенский был любителем искусства, особенно поэзии и драматургии. Он был одаренным певцом и музыкантом. Позже его интересы обратились к изучению закона, так как он считал, что это даст ему наилучшую возможность защищать в своей стране слабых и гонимых. Наконец, он начал понимать всю бесполезность своей борьбы и вместо того, чтобы время от времени решать частные проблемы, стал все сильнее задумываться о радикальной смене всего режима. Именно поэтому он искал соратников в партиях, которые уже давно объявили себя сторонниками немедленных и решительных реформ.
