Чем дальше на юг Украины, тем все большее значение в хозяйстве приобретали промыслы. До массового заселения юго-восточной части Киевщины и Левобережья уходниками были крестьяне владельческих и великокняжеских имений Северо-Западной Киевщины и смежных с ней мест, а также те из горожан, которые занимались промыслами. В этих районах, где фольварочного хозяйства во второй половине XV и в начале XVI в. не было, либо оно только начинало развиваться, важным способом эксплуатации уходников была продуктовая рента, источником которой являлся промысел. По мере усиления эксплуатации рента росла, что побуждало оброчников — крестьян и мещан — осваивать новые промысловые угодья. Вместе с тем развивалось и промысловое предпринимательство. Богатые мещане нанимали (за долю добычи или цену доли) ватаги из так называемых гультяев и направлялись на поиски угодий все далее и далее в степи.
Уходники разведывали и осваивали новые места, способствуя тем самым колонизации юго-восточных степей беглыми крестьянами. Порывая связи с феодалами и феодальными властями, уходники входили в состав основываемых беглыми крестьянами казацких общин. Уходники сыграли, таким образом, известную роль в образовании казачества, особенно за Днепровскими порогами, где земледелие стало развиваться в основном лишь с XVIII в.
Владельцами промыслов и крупных зимовников были богатые казаки. Так, средства производства на рыбном промысле, по словам австрийского дипломата Э. Ляссоты (конец XVI в.), принадлежали «владельцам челнов». Такие казаки нанимали ватагу — группу работников. Первое время рабочей силы на Запорожье не хватало, поэтому владельцы промыслов, нередко проживавшие вне пределов Запорожья, нанимали ватагу на «волости» (на государственной территории).
Осенью, по окончании сезона, обработанную рыбу, жир и прочие продукты лова на лодках и сухим путем вывозили в Черкассы, Канев, Киев и другие города. За привезенные товары с казаков взимали налог. В уставной грамоте 1499 г. Киеву читаем: «А коли рыб привозят з верху або з низу, просолныи и вялыи до мѣста Киевского, тогда мает осминик воеводин… взяти от бочки рыбы по шести грошей»[122].
Из-за порогов в Киев везли также мясо, сало, шкуры, меха. В люстрации Черкасского замка 1552 г. засвидетельствовано: «А кгды з уходов за ся уверх идут, ино з добычи их берет староста от них вить (пошлину. — Ред.) осьмую часть: з рыб, з сала, з мяса, з кож и со всего». Тут же говорится: «А бывает (в Черкассах. — Ред.) уходников немало, яко близко прошлого лета было их по всим уходам о триста человеков»[123]. Скорее всего тут речь идет только о промышленниках-хозяевах.
На вырученные деньги промышленники закупали на «волости» для продажи запорожскому населению хлеб, снасти, топоры, кожи, одежду. За пороги везли также свои товары купцы из украинских городов, за что им там платили, как замечает современник — польский историк Б. Папроцкий, лошадьми, волами, а также деньгами. Таким образом, уже в первой половине XVI в. в Запорожье наблюдался определенный хозяйственный прогресс.
Основание Запорожской Сечи. Успехи казацкой колонизации Запорожья усиливали у феодалов стремление к захвату новых земель. Кроме угрозы, исходившей от литовских, украинских и польских панов, казаков постоянно подстерегала другая страшная опасность — нападения татар и турок. С ними на юго-восточном пограничье никогда не прекращались вооруженные столкновения. Такое положение принуждало казаков прежде всего заботиться об обороне. В районе уходов появились, как гласит тогдашний официальный документ, «городцы», т. е. деревянные укрепления, или сечи. Такие городки строились казаками как в местах, которые литовские власти считали государственной территорией, так и вне ее, за порогами. В начале 40-х годов XVI в. черкасцы жаловались великому князю на его наместника князя Андрея Пронского, который запретил строить «городцы» в уходах на р. Орели, левом притоке Днепра, и двух Тясминах.
Возникает вопрос, в каком месте и когда появились городки-сечи за порогами и сколько их было. Первые прямые упоминания о существовании у казаков укреплений за Днепровскими порогами оставил нам Мартин Бельский. В своей хронике (1551) он посвятил раздел казакам. «Эти люди, — пишет М. Бельский, — постоянно заняты ловлей рыбы на Низу (на Днепре и его притоках. — Ред.), там же сушат ее на солнце без соли». Пробыв тут лето, казаки, продолжает Бельский, «расходятся на зиму по ближайшим городам, как например, Киев, Черкассы и др., оставив на острове, в безопасном месте, на Днепре, лодки и несколько сот человек на коше, как они говорят, при стрельбе, так как имеют у себя и пушки, взятые в турецких крепостях и отбитые у татар».
Свидетельство М. Бельского о том, что казаки расходятся на зиму по городам, т. е. возвращаются на территорию старосте, заслуживает особого внимания. Дело в том, что так могло происходить лишь до восстания в 1536 г. в Черкассах и Каневе. После восстания репрессии в Черкасском и Каневском староствах, а также во всей местности, граничившей с Запорожьем, настолько усилились, что казаки, ушедшие за пороги, уже не могли свободно, без риска для себя, показываться на «волости». Это соображение дает основание предполагать, что кош за порогами появился до 1536 г., очевидно, в первой половине 30-х годов XVI в. Во всяком случае, за порогами уже до упомянутого восстания существовала казацкая организация, представленная кошем, а казаки, остававшиеся, как говорит М. Бельский, «на коше» и располагавшие пушками и лодками, составляли его гарнизон.
Рост числа казаков за порогами и создание ими своей военной организации стали грозным предостережением для правительства Литвы и феодалов. Всем этим больше всего был обеспокоен черкасский староста Е. Дашкевич, лучше других осведомленный о положении за порогами. На Пиотрковском сейме 1533 г., вероятно под впечатлением возникновения Сечи, он подал проект немедленного сооружения крепостей на днепровских островах ниже порогов. Дашкевич предлагал расположить в крепостях гарнизоны общей численностью до 2 тыс. человек. В состав гарнизонов должны были войти речная флотилия и конные команды (на последних возлагалась обязанность снабжать гарнизоны продовольствием). «Этот совет, — замечает Бельский, — всем очень понравился, но из него ничего не вышло», так как литовское правительство в это время испытывало острую нужду в средствах. Проект Дашкевича служит дополнительным доводом в пользу предположения об основании Запорожской Сечи в первой половине 30-х годов XVI в.
Казацкая организация за порогами — это не что иное, как Запорожская Сечь, возникшая в результате объединения под влиянием усиливавшейся извне опасности отдельных, разрозненных до тех пор сечей. Только сплочение в одну общину — «товариство» с Кошем, центральным органом управления, могло обеспечить казакам необходимые условия для существования за Днепровскими порогами, превратить их в грозную для врагов силу.
Бельский не только сообщил о существовании Коша за порогами, но и указал место, где он находился. «К югу от острова Хортица, — говорит он, — расположен другой остров, называемый Томаковкой, на котором чаще всего живут низовые казаки и который служит им, по существу, сильнейшей крепостью на Днепре». Остров Томаковка (у современного г. Марганца Днепропетровской области) господствовал над окрестностями и представлял собой прекрасное природное укрепление. Боплан, побывавший в этих местах в 1637 г., писал: «Томаковка… остров около одной трети мили в диаметре, почти круглый и возвышенный в виде полушария, весь покрытый лесом; с вершины его видно все течение Днепра от Хортицы до Тавани».
Существование Запорожской Сечи не давало покоя панам. Прежде всего это относилось к панству ближайших к порогам староств — Черкасского и Каневского. После Яна Пенька в конце 30-годов XVI в. старостой сюда был назначен князь Михаил Вишневецкий. В это время наступление феодалов на Запорожье усилилось. Сам Вишневецкий, в частности, несколько раз вторгался в Сечь с отрядами шляхты и казаков-служебников. Запорожцы, однако, успешно отражали такие нападения. Тогда Вишневецкий в 1540 г. обратился к ним с королевской грамотой. Сигизмунд I призывал казаков, «которые нижей замков наших Черкас и Канева на Днепре суть», добровольно возвратиться в староство. Тех, кто подчинится этому призыву, король обещал освободить от наказания, предусмотренного для бежавших в «Московскую землю». Но казаков не так легко было обмануть. Они хорошо понимали цели правительства и его администрации. Грамота Сигизмунда I отражала стремление крепостнического правительства устранить угрозу, исходившую от запорожских казаков. Вместе с тем она свидетельствовала о бессилии правительства и неспособности его ликвидировать эту угрозу. А потому инициативу в наступлении на запорожское казачество и захвата его земель взяли в свои руки отдельные феодалы.
