подъезд князя Вишпевецкого, под начальством Бепдковского, и был совершенно
разгромлен. Беглецы принесли верные вести о неприятеле.
В то же самое время возвратился из разъезда Чернецкий. По отзыву Освецима, он
уронил свою репутацию тем, что, вместо языка и точных известий о намерениях
неприятеля, пригнал лишь несколько тысяч голов рогатого скота, захваченныхъиш на
Волыни и едва не подверг все войско величайшей опасности, подав ложное известие об
отступлении Козаков и Татар. Но мы уже знаем, что
223
.
сами козаки были поставлены Хмельницким в невозможность узнать о его
намерениях, и для нас ясно, что он умышленно не тревожил скотогонптельства
Чернецкого, дабы край показался ему оставляемым неприятелем, якобы испугавшимся
королевской силы. Упрекает Освецим знаменитого воина и в том, что он
вспомоществовал лишь разорению края. Здесь он указал на самую печальную черту
подвигов Чернецкого. Стефан Чернецкий всего больше прославился у Поляков
разорением. Умирая после громких, как пустой звук, деяний своих па руках у
походного исповедника иезуита, не мог он утешать себя мыслью, что оставляет
присвоенную Польшею землю, текущею снова молоком и медом. Напротив, его слава,
истинно польская, в дурном смысле слова, уподобилась той славе казацкой, которую
восхваляли перед московским царем турецкие интриганы, Греки, говоря о
Хмельницком, что он, пдучи с Татарами, „все разоряет до основания, будто пиколп
ничего пигде пе бивало*.
Июня 28 (18), в среду, утром, было получено известие, что неприятель
переправился и приближается к панскому обозу, а Татары уже столкнулись с панскими
разъездами около переправы через речку Пляпюву. Жолнеры собрались толпами
слушать богослужение. Б лагере протрубили целодневный ноет по случаю капупа Свв.
Петра и Павла. Стоявшая под Корницамп папская стража прискакала с известием, что
видела неприятеля собственными глазами. Выслали па рекогносцировку князя
Богуслава Радивила, генерала от инфантерии. Когда он с полком своим достпгпул
базара, ему представилось то, что паши кобзари называют великими пилами—
тумиипами, и, около полудня, показались первые татарские отряды. ИИерешедши
речку Пляшову, опп запялп мелкими отрядами взгорья, поля, леса и заросли укрывши в
зарослях козацкого комоппика.
Панская копппца стояла наготове между валов и танцев. Войсковой стражник,
Яскульский, расположился с несколькими отрядами конницы перед валами, дерзка
неприятельские купы в надлежащем отдаления, а между тем коропный стражник,
Замоииский, проезжал по рядам, и именем короля запрещал выезжать на гарды. Только
в 5 часов по полудни, когда уже знали наверное, что пеприятелг, пе выведет больших
сил, па боевое поле, было дозволено самьтм опытпнм ветеранам выехать в поле.
Татары давпо уже подъезжали под шанцы и валы панского обоза, с намерением, под
видом гарцев, навести жолнеров на козацкия засады. Началась ловптва людей, так как в
гарцах не
224
.
о том старались, чтоб убить противника, а о том, чтобы схватить его живьем. Всех
больше обращална себя внимание наездническим искусством Татарин, сидевший на
дорогом пегом копе. Гонялся за ним старый Мазур и, видя, что схватить его живьем
пельзя, застрелил из ружья. Татарин упал головой в тыл, к стороне своего войска:
примета зловещая у Татар. Раззадоренные удачей польского гарцовника, ордынцы
сбегаются в одну купу, строятся и летят к шанцам.
Александр Конецпольский смыл уже с себя пятно ИИилявецкого бегства под
Збаражем. Под Берестечком, он, „в глазах всего войска" (пишет Освецим) „разыграл
первую сцену военной драмы". С горстью дружинников он врезался в целую тучу
Татар. За ним бросился с полком своим Опалинский, коронный маршал, посланный в
помощь отважному бойцу. Три раза выбивался Конецпольский из татарской тучи, и три
раза бросался снова на неприятеля, к удивлению всего войска. Видя, что он рискует
головой, выслали князя Иеремию Вишневецкого, с частью козацких, то есть легко
вооруженных хоругвей, и Стефана Чернецкого с гусарскою ротою,—двух
знаменитейших Русинов на выручку стоившего того Поляка. „Целый часъ"
(разсказывает Освецим) „продолжался смешанный бой, среди криков и
замешательства. Наконец неприятель не выдержал боя на саблях, и обратился в
стремительное бегство. Наши преследовали его на расстоянии целой мили, до
болотной переправы, где должны были остановиться по причине приближения ночи...
Взято было в плен более 20 всадников и один мурза. Опи показали, что этот передовой
отряд состоял из 12.000 отборной козацкой конницы и Белогородских, Крымских,
Урумбеевых Татар, отправленный для предварительного испытания наших сил.
Некоторые утверждали, что с ними находились хан и Хмельницкий, но что опи
заблаговременно удалились".
По другим польским известиям, в пробном бою, как это и естественно,
начальствовали оба хана, татарский и козацкий. Счастливые любовники своих жен-
сестер, Конецпольский и Вишневецкий, бросились в кипучую свалку очертя голову.
Несчастный любовник чужой жены, Хмельницкий, казалось бы, должен был заглушить
свою досаду встречею с теми людьми, которым он приписывал козакопапскую усобицу.
Но это был герой иного завала; он заглушал досаду па свои неудачи пьяпством, и
вдохновлялся только рассчетом на успех войны, кто бы пи помогал ему, какими бы
средствами ни помогал, и чем бы ни пришлось платить за помощь.
.
225
В 10 часов панское войско сошло с поля. Изнуренпые жолнеры только почыо
подкрепили силы свои едою.
В это самое время (как узнали паны в последствии) ИсламГирей, педовольпый
пробным боем, созвал па раду своих беев, аг и мурз, с намерением войти в договор с
панами. Сведав об этом, Хмельницкий прибыл с полковниками своими на татарское
совещание, и начал разуверять хана в его наблюдениях. Он умепыиал панские силы,
уничижал шляхетский способ ведепия войны, и, между прочим, сказал: „Это у них
только первый пыл, а лишь только покоштують гармат и куль да попробуют лагерной
пужды, слякоти, жары, бессонных ночей, чатованья, голоду, когда, наконец, все
повыпьют, тогда, пепривычиые к воде, к холоду, голоду и непогодам, начнут бунтовать,
ссориться, и самого короля своего бросят в поле. Нам бы только перебить квартяков;
тогда все посполитаки пойдут в рассыпную. Вот уже третий депь, как несколько
полков, поссорясь с королем, разошлись по домамъ".
На козакотатарской раде было постановлено: завтра хану со всей Ордой, которая
подошла только вечером, и со всей козацкой конницей, переправиться через Платову, и,
запимая панов боем, овладеть берестечскими переправами и равнинами, а между тем
Хмельницкий соединит все свои таборы, пехоту и гарматы, которые медленно
приближались, и приготовится к переправе.
На рассвете 29 (19) июня все папское войско выступило в поле, и расположилось в
значительном расстоянии от окопов, между тем как остальные полки стояли наготове в
лагере. Левым крылом командовал коронный полевой гетман, Мартин Калиновский, в
центре стояли посполитаки, а на правом крыле—брацлавский воевода, Станислав
Лянцкороиский. Все желали решительного боя.
День был ясный. Утром, со стороны Корыня, появились над переправой татарские
отряды. По ним стреляли из пушек, из ружей, и прогнали за переправу. Около 11 часов
ударил неприятель большими силами, и овладел переправами, которые были слабо
защищены отрядами драгун и полевыми пушками. Многолюдные толпы Татар
двинулись па равнины, и начали, по обыкновению, свои гарцы, подъезжая к панскому
войску и вызывая на состязание в ваездпичсском искусстве.
Вскоре затем со всех сторон показались столби дыма: костелы, панские, дворы, села
горели на пространстве в песколько миль. Стотысячная Орда и вся козацкая конница
разлились по рав-
т. ии.
29
226
.
вине, в расстоянии полуторы мили от панского войска. Поля и леса были заняты
наступающими.
Через полчаса прискакало множество мелких татарских отделов, более сгущенных,
нежели в прошлый день, и расположилось широко отворенным полукругом, в
полумиле от панского войска, зажегши все соседния села, для стращания Ляхов. На
центральном взгорье появился главный татарский корпус, вместе с козацкой конницей,
направляясь к левому крылу панского войска. Между тем как оба хана смотрели издали
в зрительную трубу, началась битва, какой никто из жолнеров не видал, битва 200.000
