талантливых Русичей, но русское наше имя, как и русскую нашу веру, уничижала;
теперь же выступила против той и другой с ослепленною русскою силою, воображая,
что недобитое казуистическою политикою возможно добить оружием... Увы! в
торжественный свой день погубила она не нашу, а свою собственную будущность.
Но докончим картину бедственного ополчения Польши. С правой стороны левого
крыла стоял генерал Убальд с тремя регимептаыи, а с левой стороны правого —
полковник Боргеман на челе регимента Замойского, командуемого Богуславом
Радивилом, так что немецкая пехота с правого и левого крыла входила своими боками в
центр. За пехотой, в третьем её отделении, в самом центре, стоял король, можно сказать
—под командою состоявших при его особе четырех рыцарей. С одной и с другой
стороны
230
.
короля стояло по 500 гусар, выбранных изо всего войска, под командою Казимира
Тшнковича и Януша Вешля. Сзади короля стоял полк пешей гвардии Фромгольда
Вольфа де Людисгаузен и при нем рейтарские регимеиты Людовика Бейера, киязц
Богуслава Радивша и сокальского старосты, Денгофа. Поляки берегли дар
Хмельницкого, в избежание новых выборов и новых издержек на королеву. В резерве
стояли регишенти конных драгун Якова Венера и Яика Розражсвекого, в числе 15
хоругвей. За ними эскадроны Грудзинского, Лещинских и 500 человек прусского князя,
наконец шляхта воеводств Серадзекого, Лянчицкого и Бресто-Куявского, к которой
были прикомандированы два полка королевича Карла, под командой Юрия графа
ИИИаунготше и Крембса. За левым крылом стоял резерв всей армии, и в нем дивизия
князя Острожского, одного из Заславских, носившего по наследству это славное и
вместе позорное имя, а за его выправные хоругви воеводств Люблинского и Русского.
Панский лагерь находился под защитой венгерской пехоты и, в случае крайности,
пикем не признанных героев, челядииков шляхетских.
Число всего панского войского доходило до 100.000, а конные люзаки, то есть
подпомощиики гусар, еще увеличивали цифру.
Глава XXVII.
Вторая битва под Берестечком.—Бегство татарского хана и козацкого гетмана.—
Блокада козацкого табора.—Бегство Козаков.—Находки в казацком таборе.—
Окончательное превращение польскорусских дворян в Поляков.— Католическая
Хмельнитчниа в Краковском округе.
Еслибы король Владислав IY пе был испорчен отцовским воспитанием, а шляхта—
злоупотреблениями свободы, и сошлись бы они во взаимной оценке, и выставили бы
такия, как теперь, силы против азиятцев, обезобразивших территорию грекорусской
культуры,—не было бы тогда па польскорусском имени корсунского, пилявецкого,
Зборовского пятен, и не сидел бы, по милости козака, на польском престоле расстрига
иезуит, еще менее способный царствовать, нежели тот, которого паны посадили на
престоле московском, и пользовалась бы Польша разумною веротерпимостью, и не
погибла б опа, захлебнувшпсь в польскоруссвой крови, и даже положение наше,
которые гордимся великою Империей своей, было бы далеко прогрессивнее. Но Рим и
его иезуиты погубили знаменитую своими идеалами Королевскую Республику, а
Королевская Республика, процветая, в виде русского паразита, под их руководством и
погибая в виде гонителя Руси по их коварству, нанесла нам такия рапы, которые будут
болеть и тогда, когда мы достигнем полного развития духовных и вещественных наших
преимуществ.
В изображаемый мною момент, силу русского гения, дикую силу показал на
Поляках разбойник Русин, которого стратегическим, организаторским и политическим
способностям пострадавшие от них удивляются больше, нежели мы,
восторжествовавшие над ними. Поляки должны дивиться даже субординации и
единодушию, которые наш Хмель умел поддерживать в толпе сообициков своего бунта,
и которые для них пи в военное, ни в мирное время не были возможны. Они должны
всего больше давиться тому, что этот могучий в своих злодеяниях дух, потеряв разом
все, что
232
.
создал титанически в короткое время, встал из своего падения еще более для них
опасным, нежели был в моменты величайших успехов своих, тогда как они, пав с
высоты своего политического величия, остались павсегда притчею во языцех и
пониканием главы в людех.
Два. хапа, козацкий и татарский, выставили против панов Полякоруссов 3.00.000
войска. Громадный табор свой расположили опи на взгорье, поместивши в нем
окозачеппых мужиков и гарматы. Левое крыло козакотатарского полчища находилось
под командою султан-Амурата, одного из ханских братьев, лучшего из татарских
полководцев. Оп уже дал себя знать папам под Збаражем и Зборовым, и если Тогай-бей
был для пих Татарином-Патроклом, то султан у-Ам урату надобно дать имя
ТатарииаАхилла. Правым крылом командовал змей горнпич, дивное доныне для
Поляков чудо-юдо, Зиновий Богдан Хмельницкий, едиповладник и самодержец
козацкий, князь украинский, страж Порты Оттомапской. Одна лапа у змея горынича
была козацкая, другая татарская. Одно смертоносное крыло его изображали собою
подкрепления турецкия, правоверные, другое—„и верующие и неверующие в Бога“
головорезы, поддерживаемые летучими соправителями ханскими, султан-галгою и
султап-иуреддипом. Ядовитым зевом и зубами кровожадного чудовища были
губительные чаты гарцовников, сверкающие яркими нарядами и блестящим оружием, а
подобие пенасытнмого чрева и чешуйчатого хвоста проставлял далеко тянувшийся
позади табор, рыгающий из себя огопь, дым, чугуп и свинец... Центра в этой азиятской
армии не было, потому что она, в общем начертании, имела фигуру священного у
магометан знака—полумесяца, которого рога, загибаясь на пространстве от Инда до
Гибралтара, долженствовали все человечество, в виде борющихся наций, истребить,
или же покорить господству правоверных.
В 10 часов утра иезуитская Европа и чужеядная Азия придвипулпсь пемпого одна к
другой, как бы всматриваясь друг в друга и поражаясь взаимным безобразием. Паны
остановились у последнего своего гаапца. Орда начала свой обычный татарский танец;
козаки, по своему обычаю, закрутили всрс.тя. Но выезжать и участвовать в той и
другой игре па жизнь и па смерть было запрещено в панском войске под смертною
казпыо. Оба стражника, коронный и обозпый, стояли впереди войска, каждый с своего
командой, которые отпугивали наездников и ни давали смельчакам выезжать на боевое
состязание.
ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛШШ.
233
Когда таким образом два громадные войска стояли одно против другого и каждое
ожидало атаки со стороны неприятеля, спустился хан со взгорья к самым передним
рядам Орды своей, осмотрел в зрительную трубку панские силы и сказал
сопровождавшим его козацким полковникам: „Ну что? проспался уже ваш Хмель? Он
обманывал меня нелепыми баснями, что польское войско слабо и молодо. Ступайте к
нему, пускай идет сперва сам выбирать мед у этих пчел, да пускай прогонит прочь
такое множество жалъ®.
Об известном читателю зазыве Татар на добычу и о сарказме Ислам-Гирея можно
сказать с Итальянцами: si non e vero, ё ben trovato *). Но старый Хмель наш
действительно попал в такое положение, что и шесть десятков его гармат, и десятки
тысяч козацких самопалов, мушкетов, пищалей оказывались бессильными выкурить
польских пчел из указанного Чернецким становища для пасеки. Если хан, воин ума
посредственного, смекнул так или иначе делом, то наш гениальный сочинитель
стольких разбойничьих походов должен был предчувствовать результат великого боя.
Вся его надежда была на Татар, а Татары лизали свои раны с собачьим визгом. Созвал
Хмель старшину на совет, как быть,—он, в намерения которого не приникали „ни чуры
козацкие, ни мужи громадские®,—он, который никогда не затруднялся вопросом: как
вокруг Ляхов закрутити веремия? По всей вероятности, Хмельницкий, зная о
выраженной ханом готовности войти переговоры с королем, опасался вновь очутиться
между двух сил, как под Зборовым. Но того, чтб вскоре произошло с Крымским
Добрддием, не мог он допустить в потомке великого завоевателя Чингиса.
Блестящий панский отряд, озиравший панское войско, обратил на себя внимание
тех опытных рыцарей, у которых Ян Казимир находился под командой. Позвали
шляхтича Отвиновского, долго яшв. шего в Крыму и хорошо знавшего татарские
обычаи; дали ему посмотреть в телескоп, и спросили: чтб значил бы этот отряд на
