Не сомневаюсь, что не один и не двое из читателей моей книжки, особенно же люди, имеющие взрослых сыновей… вообще взрослых детей, испытывают сейчас некую неловкость… Нет, мне трудно выразить словами это томление духа! Я и сам испытываю мучительную неловкость. За то, что в подлунном мире вообще возможно такое. За то, что принял страшную смерть абсолютно неповинный ни в чем человек. За то, что небо не разверзлось. Перед тем, что у меня самого есть взрослые сыновья, и не дай Бог, от чтения всей этой ублюдочной мерзости сотворенного Петром «Великим» им самим может прийти в голову, что и их отец способен на подобное…
Мне доводилось рассказывать эту историю нескольким весьма разным людям, и все они начинали испытывать это неопределенное беспокойство… Так что, по–видимому, состояние это естественное и нормальное для всякого вменяемого человека.
Петра никогда не мучила совесть?! Он никогда не вспоминал свои клятвы, данные сыну?! Не поручусь, конечно, ни за что… Но у нас, скажем так, нет никаких сведений об этих муках совести Петра. Решительно никаких. Во всяком случае, именно он и его приближенные пустили и продолжали всю свою жизнь распространять миф о царевиче Алексее, доживший и до нашего времени, проявляющийся и в таких вредных и опасных произведениях искусства, как картина Ге или фильм «Пётр I».
Да! А Пётр Петрович, сын Петра от Екатерины, в пользу которого отрекся Алексей… Он умер меньше чем через год после казни царевича Алексея. И вообще, от Екатерины у Петра не было мальчиков, оставшихся в живых.
Нет ничего лучше жены хорошей,
Но не может быть ничего ужаснее скверной.
Гесиод
Один из самых экстравагантных, самых «петровских» по духу поступков за все 32 года царствования — официальный брак с Екатериной. ещё бы! На трон русских царей — приблудную девку из Прибалтики; взятую «на шпагу» в захваченной крепости, валянную под телегами пьяной солдатней. Самое то, что нужно для пугания бояр, для утверждения в обществе нехитрой мысли — царь может делать все, что вздумается. Никем и ничем он не ограничен, ни перед кем ответа не несет. И не дело придворных, не дело кого бы то ни было «рассуждать» о царственных делах.
Широко распространено мнение, что царь Пётр был очень счастлив с Екатериной, сильно любил её и что она сумела дать царю тепло домашнего очага. Вообще–то сохранилось немало их писем, без малого 170, и все они теплые, домашние, без малейшего подобия деловой переписки. И тем не менее из книги в книгу цитируются одни и те же письма.
«Катеринушка, друг мой, здравствуй! Я слышу, что ты скучаешь, а и мне не безскучно же, однако можем рассудить, что дела на скуку менять не надобно».
Так же часто цитируется письмо Екатерины, в котором она напоминала о своей роли прачки:
«Хоть и есть, чаю, у вас новые портомои, однакож и старая не забывает».
В.В. Мавродин повествует об отношениях этой пары в совершенно идиллических тонах:
«Необразованная, но от природы неглупая, веселая и нетребовательная, ласковая и добрая, она была полной противоположностью Евдокии Лопухиной. Она вошла в жизнь мужа и жила его интересами. Его горести были её горестями, его радости — её радостями. В задушевной беседе Пётр делился с ней всеми своими заботами, зная, что всегда найдет у неё горячий, дружеский отклик, ласку и утешение».
(
Мавродин В.В. Рождение новой России. Л., 1988. С. 188)
Супруги если и расставались, то ненадолго. Несмотря на то что Екатерина родила 12 детей, невзирая на беременность и кормление, она постоянно сопровождала в поездках Петра. Обычно снаряжались два поезда, и поезд Екатерины всегда поражал роскошью, тогда как сам Пётр особой роскоши не любил.
Екатерина всегда присутствовала на торжествах и празднествах, не оттеняя супруга, но стоя позади него, среди празднующих и торжествующих. Она умела присутствовать, и Петру, похоже, это нравилось.
Пётр мог при ней и даже с её участием и учинять ассамблеи, и пакостить в Всепьянейшем соборе, и показывать свой крутой нрав, и шутить. Екатерина все принимала, и принимала так, что Петру становилось приятно.
Сохранилась история про розыгрыш, который устроил Пётр в первый год существования Петербурга одному голландскому капитану. Тот капитан привел свой корабль к Петербургу, и Пётр лично выполнил работу лоцмана, ввел корабль в устье Невы. Представился он «лоцманом Петером», и пока вел корабль, они с капитаном познакомились, выпили рому, чуть ли не подружились.
Пётр пригласил капитана к себе «обсушиться», прекрасно принял его, познакомил с женой. Расчувствовавшийся капитан подарил Екатерине полотна «на рубашки», и Пётр прокомментировал: «В рубашках из такого полотна ты, Катя, будешь прямо императрица!» Тут явился Меншиков, наряженный придворным франтом, и начал докладывать Петру. Капитан смутился, поняв, что его новый друг занимает в обществе совсем другое положение. Но Пётр сумел его убедить, что в Петербурге очень часто лоцманы и капитаны могут быть накоротке с придворными. И розыгрыш, уже с участием Меншикова, продолжался, пока не явился некий офицер и не начал по всей форме докладывать Петру.
Только тогда голландец окончательно понял, что его «надули», очень огорчился и стал просить прощения и забирать подарки. Не тут–то было! Пётр подарки не отдал, а серебряный рубль, данный ему «на водку», просверлил и повесил на шею, как талисман. А голландского капитана отдарил очень щедро. Так, чтобы он на всю жизнь запомнил не только свое приключение, но и как выгодно плавать в Петербург.
Действительно, с Евдокией Лопухиной такая игра не получилась бы. Екатерина же охотно разыгрывала жену лоцмана. Очень может быть, для неё это тоже было развлечением, подобным любимой игре Петра в «герра Питера, плотника Заандамского». Женщины ведь тоже не все так уж рвутся быть императрицами. Может, крестьянской девице Катерине Скаврощук, воспитанной в мещанском доме пастора Глюка, тоже было ближе замужество за рейтаром или мелким купцом?
По мнению брауншвейгского посланника Вебера, Пётр особенно ценил Екатерину за то, что она «всегда умела изобразить императрицу», хотя «прекрасно помнила, что не родилась ею».
Вроде бы и письма звучат убедительно, и факты настраивают в пользу чуть ли не общепринятого мнения: идиллия царила вокруг трона! Да только… Но нет, об этом чуть позже, пока не плохо бы выяснить — а кто она была, Екатерина? Грубо говоря, откуда эта женщина взялась?
История Екатерины хорошо известна с 25 августа 1702 года, со штурма шведской крепости Мариенбург.
Крепость построили ещё в рыцарские времена посреди озера Алуксне, в современной Латвии. С берегом озера крепость соединял мост на каменных столбах. При осаде настил моста разбирали, а каменные столбы, естественно, оставались.
Русским удалось из пушек проломить крепостную стену, и к острову пошла целая флотилия плотов и лодок. Шведы выбросили белый флаг, начались переговоры о сдаче, а мирное население стало перебираться по кое–как наведенному настилу моста. И в это время двое шведских офицеров, поручик Вулф и штык–юнкер Готшлих, взорвали пороховые склады. Взрыв был так страшен, что камни крепости начали падать даже в озеро и на тех, кто перебирался по остаткам моста.
Существует два варианта того, что произошло потом, но они мало расходятся. По одной версии, русские солдаты стали хватать людей и делить их — кому их брать в рабство и забирать их имущество. Екатерина досталась одному из них…
По второй версии, Екатерина упала в озеро, её столкнули с моста люди, заметавшиеся под градом камней. Она стала кричать по–русски: «Солдат, помоги!» И один русский солдат вытащил её из озера.
Дальнейшие версии расходятся такими незначительными деталями, что на них можно не обращать внимания. Например, была ли она кратковременной любовницей только одного солдата, который вытащил её из озера, или нескольких, переходя от одного к другому. Сами ли солдаты продали её фельдмаршалу Шереметеву за серебряный рубль или Шереметев её заметил и отнял у солдат сам, по собственной инициативе.
Главное, что оказалась она в доме пожилого, 50–летнего Шереметева, тем самым сразу же сделав головокружительную сексуальную карьеру — от разовой солдатской потаскушки до наложницы главнокомандующего.
Дальше опять начинают спорить между собой различные версии. То ли сам фельдмаршал от великого ума похвастался наложницей Меншикову, то ли Меншиков был у фельдмаршала Шереметева и заприметил Екатерину, выменял её у Бориса Петровича за три рубля и за «аглицкую» саблю.
Опять же — главное, что оказалась она у Меншикова, продолжая все ту же невероятную, головокружительную карьеру. И тут окончательно исчезают разные версии, потому что известно точно — Меншиков сам рассказал про Катерину Петру и сам предложил её «попробовать». Дело было уже глухой осенью 1702 года, в Москве.
