В русском плену Питер Глюк стал основателем первой светской гимназии в Москве и, похоже, сильно опередил свое время. Общее образование никому не было нужно, интеллектуальный потенциал Глюка и выписанных им учителей остался невостребованным. Гимназия ни шатко ни валко просуществовала 10 лет, с 1705–го по 1715–й, и была тихо закрыта, много после смерти пастора Глюка в 1704 году. Был он уже старенький, и смерть его, скорее всего, естественная.
Нет никаких данных, что Пётр когда–либо встречался с пастором Глюком — хотя, конечно же, именно он многое знал о прошлом Екатерины. Почему? Настолько верил ей, что не считал нужным? Жалел ли он впоследствии, что не встречался с Глюком, когда стал относиться к Екатерине более осмысленно? Все это вопросы без ответов.
Вот он, первый и самый страшный секрет Екатерины, вернее, целый пучок зловонных секретов!
Женой Петра I была русская крестьянка, выкрестившаяся в лютеранство, а потом из лютеранства в православие. К тому же слово «жена» применительно к её отношениям с Петром Алексеевичем не особенно уместно. Почтенная фру Иоганн Крузе, называя вещи своими именами, в русском плену имела многих любовников, в том числе и императора, от которого родила нескольких детей. Но с точки зрения закона (да и морали) ничего тут не меняется. Марта–Екатерина была законной женой Иоганна Крузе. Она оставалась ею и тогда, когда Пётр официально женился на ней в 1712 году. Она только стала двоему–жицей и притом в случае судебного разбирательства должна была стать женой Иоганна, как венчавшегося с ней на 10 лет раньше царя.
…Вот и получается, что на русском престоле в 1725—1727 годах сидела двоемужица, настоящее имя которой — фру Иоганн Крузе, венчанная жена шведского драгуна.
Любовь Петра к Екатерине, судя по всему, вовсе не миф. Ученица немецкого пастора умела владеть его страстями, это факт. Но вот вторая составляющая мифа о Екатерине — о её великой любви к царю… Есть в этой любви некая странность. Ну допустим, Пётр мог многократно изменять Екатерине и при этом продолжать её страстно любить. Существует в народе такое мнение — мол, мужчине можно любить и так. Но вот как быть с многократными изменами самой Екатерины? Даже в наше… гм… гм… даже в наше прогрессивное, свободомыслящее время мало кто сомневается — любящие женщины не спят с кем попало, едва «любимый» муж зазевается.
Число мимолетных увлечений Екатерины приближается к двум десяткам. Из будущих членов Верховного тайного совета не воспользовались её милостями разве что только патологически осторожный Остерман да Дмитрий Голицын, продолжавший смотреть на «матушку–царицу» с высокомерным отвращением. Вряд ли в этом отвращении играла основную роль сословная спесь — Ефросинью ведь Дмитрий Михайлович признал и относился к ней очень хорошо.
Справедливости ради, все связи были именно что мимолетны, продолжались буквально по нескольку недель и никак не демонстрировались внешне. Екатерина хранила видимость приличия и, несомненно, хотела сохранить брак. Пётр очень часто не имел никакого представления о её маленьких приключениях. Он оставался первым в числе её мужчин, и можно только догадываться, какую роль в этом играли его личные достоинства, а какую — факторы социальные. Но в любом случае — при чем тут вообще любовь?!
Об отношениях императрицы с А.Д. Меншиковым говорили разное. И что он, передав Екатерину Петру, больше никогда не прикасался к ней. И что их отношения не прерывались ни на месяц, и часть детей Екатерины родилась от него (если учесть сожительство Меншикова с Петром, получается неплохая «шведская семья»). Какой вариант более правдоподобен, очень трудно судить.
Вот с Виллимом Монсом все было явно не так… Блестящий молодой сотрудник личной канцелярии Екатерины, Виллим Монс был младшим братом многолетней «привязанности» Петра, возможно, его первой женщины — Анны Монс. Ирония судьбы? В какой–то мере. И ещё показатель невероятного малолюдства, страшной человеческой «тесноты». Все время мелькают одни и те же лица, а новые чаще всего имеют хоть какое–то отношение к старым.
Узнав о связи Екатерины с Монсом, Пётр пришел в ярость и, как обычно, жестоко расправился с «соперником». Монса обвинили в растрате казенных денег; было ли совершено преступление или «дело» «сшили» на пустом месте, история умалчивает до сих пор. Во всяком случае, Виллиму Монсу отрубили голову. Пётр, отправившись кататься по городу, не преминул заехать на площадь, где торчала на колу голова Монса. По легенде, Екатерина проявила колоссальную выдержку, не выказав ни горя, ни смущения, и, глядя царю прямо в глаза, произнесла:
«Как грустно, что у придворных может быть столько испорченности!»
Впрочем, по многим свидетельствам, между супругами происходили бурные сцены со взаимными обвинениями и оскорблениями. Есть свидетельства и того, что с 1724 года Пётр попросту стал импотентом, и «матушка царица» окончательно пустилась во все тяжкие. С одной стороны, потеря мужских сил в 52 года совершенно невероятна, медицине такие случаи неизвестны. С другой стороны, попейте–ка вы столько же анисовой водки, сколько выдувал Пётр, и посмотрю я, что с вами самими станется… В общем, темная история.
Особая тема, конечно, отношения Екатерины и царевича Алексея Петровича. Очень похоже, что, помимо борьбы двух династических линий, «кланов двух жен» царя, было тут и ещё многое. Человек, который выбирал Ефросинью, вряд ли мог хорошо относиться к Екатерине… и наоборот. Слишком разные вкусы проявляются в этих выборах.
А кроме того, очень странно, почему никому не приходит в голову простая мысль: что подросток, юноша, молодой мужчина после разрыва родителей может обидеться не только за мать, сосланную в монастырь. Он может обидеться и за отца, если его вторая жена проигрывает в сравнении с первой и даже не хранит ему супружеской верности.
Екатерина, что поделать, и проигрывала Лопухиной — как во внешности, так и в области общей культуры, и верности ему не хранила. В той мере, в которой она понимала отношение Алексея, в её собственной династической игре прослеживался и момент личной неприязни. Надо сказать, что некоторые её письма к Меншикову очень ясно показывают эту довольно сильную неприязнь.
Интересно, мог ли понимать Пётр под конец жизни, что к убийству сына его подтолкнули и не последним из «подтолкнувших» была его собственная жена? Что в той мере, в которой Екатерина сознательно стоит за убийством царевича Алексея, она прямо повинна в пресечении династии Романовых по прямой мужской линии? Если понимал, его одиночество становилось ещё невыносимее.
Конечно, уж что–что, а семью каждый выбирает сам, по доброй воле. Но наивно думать, что у выбора не будет последствий, что выбор не скажется в самых разных сферах уже не семейной, уже общественной жизни. А поскольку монарх — лицо совершенно особое, его брачные и семейные дела всегда имеют огромный общественный резонанс и огромное значение — в том числе и для истории.
Пётр был категорически против брака Алексея с худородной крестьянкой, но сам женился на женщине такого же низкого происхождения и куда более низких достоинств. На женщине, которая не хранила ему верности, не любила его, не оберегала интересов его династии и, очень может быть, отравила его, как полагают некоторые историки.
Стоит внимательно рассмотреть миф о Екатерине, и красивая сказка о высокой любви оборачивается редкостной гадостью. Героиня же этой истории оказывается прямо повинной в самом бездарном растрачивании открывшихся ей возможностей, в самом низком поведении и совершенно недостойной того положения, до которого была возвышена.
Сохранилась легенда, что однажды Пётр расцеловал одного из Долгоруких за слова: мол, не может все в государстве делаться вопреки воле царя, умными или глупыми министрами. Не могут быть у глупого государя умные министры, и наоборот! Каков государь, таковы и его приближенные; ведь государь приближает к себе людей по самому себе…
Нам с вами трудно расцеловать Долгорукова, умершего триста лет назад, но мы ведь можем согласиться с его оценкой. Действительно, даже не зная ничего ни об Алексее Михайловиче, ни о Петре, вполне можно судить о каждом из них по тому, каковы их приближенные.
- Тебя излупят плетками, и ты полюбишь меня как миленькая!
- Нет, ты просто помешался на этой плетке…
Из фильма «Красная шапочка»
Конечно же, жертвами политики Петра стало все население Московии. Конечно же, верхи общества страдали меньше, чем низы, — по крайней мере, меньше страдали физически. Это ведь податное население уже к 1710 году уменьшилось на пятую часть, и вовсе не дворяне и не богатые купцы, а посадский люд и крестьяне толпами бежали в разбойники.
Но вот два любопытных случая — так, в качестве ярких примеров.
