Бразид еще живым был принесен своими людьми в Амфиполь, где он прожил еще лишь столько, что мог узнать о победе своих. Все союзники в полном вооружении провожали его тело до могилы и похоронили его среди города на общественный счет. Амфиполиты окружили его могилу перилами, почитали его как героя и праздновали память о нем ежегодными жертвоприношениями и боевыми играми. Они перенесли на него почести основателя их города, разрушив памятники афинского основателя, Агнона, и таким образом признали Амфиполь колонией Спарты. Спартанцы в своем городе воздвигли своему великому полководцу близ рынка кенотафию, при которой до позднейшего времени ежегодно в память его читались похвальные речи и совершались состязания, в которых могли принимать участие одни спартанцы.
Преобладание афинян окончилось со времени битвы при Делионе и похода Бразида во Фракию – и с тех пор партия мира в Афинах стала все более и более усиливаться. В Спарте, со времени несчастья при Пилосе, несмотря на блестящие успехи Бразида, также постоянно думали о мире. Кроме господствовавших аристократических фамилий, особенно тогдашний царь Плистонакс, сын Павсания, желал окончания войны. Это тот самый, который в 445 году был подкуплен Периклом и вследствие этого отправился в изгнание. Он выстроил себе убежище в Аркадии, на вершине горы Ликэона, при святилище Зевса, и прожил здесь на бурной вершине 19 лет, пока спартанцы, по побуждению Дельфийского оракула, которого он успел склонить в свою пользу, не призвали его обратно и не посадили снова на трон. Это был человек незначительный, считавший себя способным играть какую-нибудь роль скорее в мирное, чем в беспокойное военное время. Поэтому когда Бразид и Клеон, эти – «два песта войны», пали при Амфиполе, тогда благодаря трудам Плистонакса и Никия, представителя мирной партии в Афинах, в 421 году состоялся мир, известный обыкновенно под названием Никиева мира. Главными пунктами этого договора были перемирие между Афинами и Спартой и их союзниками на 50 лет, решение споров не посредством оружия, а третейским судом, возвращение завоеваний обеими сторонами и взаимная выдача пленных»
Никий, сын Никирата, был немного моложе Перикла и уже при жизни последнего пользовался известностью. Вместе с Периклом и один он неоднократно занимал должность главнокомандующего. По смерти Перикла (429) он вскоре сделался одним из первых лиц государстве, так как знатные, богатые и умеренные соединились около него, ища в нем противовес бесстыдному и дерзкому Клеону. Он сделался главой аристократической партии. К достижению такого влиятельного положения ему особенно содействовало его богатство. Его имущество ценили в 100 талантов; в Лаврионе он имел серебряные рудники, в которых работало до 1000 рабов. При этом он был человек честного образа мыслей и испытанный полководец, осторожностью и благоразумием приобретший себе доверие своих сограждан. По смерти Перикла он пять лет подряд занимал должность стратига. Он не пускался в слишком смелые и рискованные предприятия, а когда уж выступал в поле, то всегда заботился о своей безопасности, причем он большей частью действительно был счастлив. Медлительность и осторожность его натуры выродились, впрочем, впоследствии в неподвижность и нерешительность. Не он господствовал над обстоятельствами, а обстоятельства над ним; вместо того чтобы идти навстречу опасности, он ожидал, когда она придет к нему; когда, впрочем, Никий всегда умел встретить ее лицом к лицу. Так как он имел мало веры в собственные силы, то привык искать опоры в вещах внешних, именно: он находился в полной зависимости от разных прорицателей с их продажным искусством. С боязливым суеверием смотрел он на предзнаменования разного рода, с боязливым суеверием слушал изречения прорицателей, которые всегда окружали его и дома, и в походе. По своему политическому образу мыслей, Никий был верным приверженцем существующего устройства; он держался вдали от тайных заговоров и происков, которыми отличались аристократические клубы (этерии), развившиеся в Афинах в его время. Но как предводитель партии он имел слишком мало энергии, подвижности и смелости, между тем как ему приходилось иметь дело с Клеонами и Алкивиадами. Он не был способен к великим и быстрым решениям. Он был посредственным оратором; был тяжел на подъем и боялся народа, так что неохотно вступал в непосредственное соприкосновение с ним. Подобно Периклу Никий вел уединенную жизнь, не принимая участия в собраниях и увеселениях. Если он был в должности, то проводи дни до глубокой ночи в своей канцелярии; он первым приходил в думу и уходил из нее последний. Если же о был свободен от должностных занятий, то запирался своем доме и был мало доступен для тех, кто хотел его видеть. Когда приходили посетители к его дверям, сейчас являлись друзья Никия и учтиво просили извинить его, потому что он и до сих пор все еще слишком занят государственными делами. Понятно, что он не пользовался особенной популярностью между народными руководителями (демогогами) своего времени, хотя сам народ постоянно доказывал свое доверие ему и уважение, Никия как верного и всегда благонамеренного советник Большее очарование, чем личность Никия, производил его деньги. Он не любил на них скупиться; он тратил большие суммы на блестящую постановку праздничных хоров, на устройство игр, такими и подобными средствами стараясь приобрести любовь народную; он раздавал щедрые подарки бедным и наконец не щадил денег, если нужно было зажать рот опасным крикунам и злостным обвинителям, так называемым сикофантам. Как во время войны, так и дома Никий всегда быль озабочен своей безопасностью. Никий желал, говорит Фукидид, обеспечить свое счастье, пока неблагоприятная судьба не посетила его и он еще пользовался полным влиянием. В настоящем он хотел и сам быть свободным от всяких неприятностей и народу желал того же, а в будущем он желал оставить после себя славу, что под его управлением государство не было постигнуто никаким несчастьем.
Во время Архидамовой войны Никий в должности полководца оказал верные и добрые услуги своему отечеству, хотя он всегда был другом мира и стоял за него перед своими согражданами. Но так как он не мог на ораторской трибуне взять верх над воинственным Клеоном, то не ранее, как только по смерти Клеона, удалось ему заключить мир со Спартой (421). Этот мир, заключенный па 50 лет, продолжался, однако, недолгое время. Союзники Спарты были им недовольны, не находя, чтобы их интересы были достаточно уважены при его заключении; обе главные державы обнаруживали медленность в исполнении мирных условий, и таким образом уже в ближайшие годы их взаимные отношения представлялись снова запутанными и неприязненными. Никий употреблял все усилия для сохранения мира и поддержании доброго согласия со Спартой, но он был не в силах овладеть ходом дел, тем более что ему противодействовал гораздо более ловкий, более любимый народом демогог – молодой, начинавший свою карьеру Алкивиад, который был и ведение войны.
Только один раз эти два соперника, в высшей степени несходные между собой по характеру, подали друг другу руки, хотя и ненадолго. Их вражда достигла именно крайней своей степени, когда приближалось время черепкового суда. Противники оба находились в опасности и страхе; они не сомневались, что один из них падет жертвой суда; военная партия младших граждан и мирная Партия старых стояли одна против другой, чтобы произнести решение об изгнании Алкивиада. Но был тогда один низкий демогог, по имени Ипервол, из дома перифидского, по ремеслу ламповщик, совершенно дурной и вполне незначительный человек, только своей наглостью достигший некоторого значения в государстве. Этот Ипервол надеялся, что когда будет изгнан либо Никий, либо Алкивиад, то он, Ипервол, будет в состоянии держаться в равновесии против того из них, который останется, и поэтому он всячески старался натравливать народ против обоих. Когда Никий и Алкивиад оба заметили его проделки, они заключили между собой тайное условие и, соединив вместе свои партии, достигли того, что был изгнан Ипервол (117). В первую минуту такой оборот дела показался забавным, и народ смеялся ему, но после тот же самый народ досадовал, потому что в его глазах изгнание черепковым судом потеряло теперь свое высокое значение, будучи раз применено к такому низкому человеку. Следствием этого было то, что после Ипервола никто более не подвергался изгнанию остракизмом.
В 416 году в Афины пришли послы из Егесты в Сицилии и просили о помощи против Сиракуз, которые уже с давнего времени стремились к господству над Сицилией. Еще во время Перикла часто появлялись завоевательные мечты относительно прекрасной, богатой Сицилии с Италией; но Перикл, имевший в виду сохранить афинское могущество на основании, уже однажды созданном, всегда с полной решительностью восставал против такого безмерного влечения фантазии в дальние страны. После его смерти афиняне, однако, скоро впутались в споры с сикелиотами, вступившись за колонии ионийского происхождения против Сиракуз и других дорических городов, склонившихся к пелопоннесцам. Мысль о завоевании Сицилии лежала при этом уже довольно близко, но она не могла осуществиться, потому что сикелиоты вовремя примирились между собой. Теперь, когда война снова возгорелась на острове, и егестанцы старались склонить афинян к походу на Сицилию, рассудительный Никий, действуя в духе Перикла, не советовал пускаться в такое предприятие; но он потерпел поражение от честолюбивого Алкивиада, который надеялся в блестящих походах достигнуть быстро чести и славы, силы и влияния.
