Чтобы решить, не представляют ли университеты опасности для общества и ненужно ли их заменить специальными школами, необходимо посмотреть, нужна ли для общества наука, и не опасно ли ее развитие} Это необходимо потому, что только университеты представляют возможность самостоятельного и стройного развития науки. Отдельные специальные школы, представляющие много выгодных сторон, имеют тот существенный недостаток, что не могут составить сферы для полного самостоятельного развития науки; оттого цель специальных школ, как ниже покажем, совсем иная: их цель не движение науки, а, напротив, применение добытых наукою начал к практическим, хлебным целям человека. В самом деле, специальная школа совершенно не то, что факультет университета. Ее положение, основания и цели совершенно противоположные положению, основаниям и целям факультета университета. Специальная школа открывается правительством или частными лицами с тою целью, чтобы преподавать в ней совокупность сведений определенной отрасли наук в таких началах и основаниях, чтобы слушатели могли по окончании курса применить приобретенные сведения в этой специальной жизненной деятельности, к которой они приготовлялись в школе. Потому самому устроение школы, равно как и способ преподавания, основываются на таком главном практическом принципе школы. Преподавание здесь должно иметь целью отчетливо представить голые результаты науки и, будучи отдельно от преподавания наук других специальных отделов, оно не может доставить слушателям самостоятельного усвоения основных истин науки; это уже болезненная принадлежность каждой, отдельно действующей, специальной школы: в ней наука получает значение хлебной науки. Оттого и результаты такого преподавания, т. е. успехи слушателей носят на себе отпечаток хлебной школы. Их сведения основываются не на живом анализе существенных оснований науки, но главным образом на памяти; оттого они не имеют задатков, чтобы самостоятельно идти вперед, что составляет признак действительно ученого, но требует постоянных руководителей.
Нисколько не сомневаясь, таким образом, что наука может получить свое развитие только в университетах, легко ответить на вопрос: можно ли заменить университеты специальными школами? Их можно заменить специальными школами, если желать разрушать науку, признавая ее опасною для общества и государства. Не нужно доказывать аксиомы, что правильное развитие как общества, так и государства, находится в прямой зависимости от правильного и самостоятельного господства науки: залог каждой общественной и государственной деятельности есть действительное знание.
Наибольшая язва в государстве и наибольшая опасность для государственной жизни, для государственного порядка заключается в полузнании, в поверхностных сведениях. Никакое разумное предприятие, гибельное для общественной или государственной безопасности, не будет страшно для государства, в котором действует наука: она одна только в состоянии разоблачить ложность начал поднимающейся грозы и рассеять попытки практического ее осуществления. Оттого-то каждое правительство имеет живое призвание содействовать всеми имеющимися у него средствами самостоятельному развитию в своей стране науки. Оно имеет к науке такое же отношение, как и к религии. Для того чтобы наука двигалась и развивалась самостоятельно, правительство должно предоставить ее самостоятельному течению; было бы гибельно для правительства дать науке направление от себя. Справедливо замечает лорд Брум, что стоит только в деле знания немного пойти назад, как это шествие к регрессу начнет увеличиваться в поразительной прогрессии и, наконец, быстро приведет от состояния цивилизации к положению варварства.
Оттого мы смело утверждаем, заключает благородный адвокат университетской науки Андреевский, что всякий, кому дорого благополучие России, кто желает сохранения государственного порядка, кто хочет своею жизнию и делом содействовать верховной государственной власти, тот согласится, что главнейшее благо России заключается в точнейшем и самостоятельном развитии науки, а следовательно, в развитии и полнейшем усовершенствовании русских университетов, а не в замене их специальными школами: заменить в России университеты специальными школами, – значит убить науку, а убиение в России науки тожественно с разрушением ее государственной жизни, с воцарением произвола страстей и анархии[549].
Университеты были спасены от натиска великосветских вандалов с безукоризненными манерами. Вслед за этим возник вопрос об их устройстве. Вред, причиненный уничтожением в 40-х гг. университетской автономии в пользу попечительского полновластья, был так для всех очевиден, что почти единогласно признана была всеми, с министром А. В. Головниным во главе, необходимость университетского самоуправления.
Составители проекта нового Устава в объяснительной записке указывали, что целью его было усилить самодеятельность ученого университетского сословия и влияния его на студентов. В многочисленных Замечаниях, поступавших от разных ученых и педагогов и сохранивших доселе живой интерес, весьма обстоятельно разъяснен этот радикальный вопрос университетского самоуправления как с исторической и практической, так и теоретической точек зрения.
В отзыве совета Харьковского университета и члена его проф. Каченовского с большою рельефностью указан вред бюрократического попечительского полновластья.
Из истории университетов известно, писал Совет, что они были поставлены в самое неопределенное отношение к попечителю округа. Попечительская власть, вначале отдаленная и едва заметная, мало-помалу вторглась во внутреннюю жизнь университетов, стеснила деятельность коллегий и затронула самый состав профессоров. Кроме разных злоупотреблений, отсюда произошло бессилие университетов в их ученой и административной деятельности. Дорога к самоуправлению была для них почти закрыта. Все зависело от личности попечителя, или, другими словами, от счастливого случая. Между тем никакое учебное заведение не может идти вперед от одних, так сказать, внешних толчков; нужно, чтобы оно имело внутренние крепкие и самодеятельные органы, чтобы его состав был огражден от постороннего влияния, обновлялся по закону, чтобы перемены в нем происходили правильно и спокойно. Для этого совет признал необходимым, чтобы определение и увольнение как профессоров, так и доцентов, происходило впредь без всякого вмешательства попечителя. Прямое и непосредственное участие факультета и совета в избрании лиц на эти должности при полной гласности и с утверждением министра, по мнению совета, совершенно достаточно, чтобы университет отвечал требованиям общества и государства. Так как попечитель не может судить о научных и педагогических достоинствах профессоров, то его голос при этом совершенно не нужен. К чему, в самом деле, лишние инстанции и формальности там, где главное дело стоит в устранении всякой протекции и всякого сильного заступничества? Если некоторые думают, что в самых факультетах могут быть интриги, которыми будто бы устраняются от должностей люди, независимые в мнениях и достойные в пользу смиренных и угодливых, – против этого университет имеет силу защитить себя, учреждая конкурсы и публичные состязания между кандидатами. Власть попечительская не должна иметь этого характера; она не может устраивать, разрушать, изменять по произволу, но должна действовать спокойно, так сказать, охранительно защищать закон и потому должна быть проникнута началами законности в высшей степени. Попечители округа отныне не должны иметь тех атрибутов, которые им принадлежали в последнее время. Университеты пострадали от их вмешательства собственно потому, что оно не было определено точными границами. Устав 1804 г., сколько мы можем судить, еще не дал им начальнических прав; права эти были усвоены не ранее, как в конце царствования Александра I, когда эти лица получили дискреционную власть. Затем устав 1835 г. изменил положение университетов в духе единоначалия и бюрократии; попечителем дано было право судить даже о способностях, благонравии и прилежании профессоров, представлять их к наградам и повышениям, к определению и увольнению – что уже совершенно несовместно с достоинством ученой коллегии. Какие отсюда произошли последствия, всякому известно. Не только управление, хозяйство, полиция, но даже суд, т. е. все отрасли власти перешли в руки попечителя. Было время, когда, можно сказать, судьбы науки и просвещения решались в канцелярии попечителя чиновниками, не имевшими никакого понятия об университете, которые никогда в нем не учились и не привыкли уважать его. Из попечителей, которые управляли Харьковским учебным округом, многие, говоря по справедливости, не скрывали своего презрения к профессорскому званию, теснили и раздражали студентов, распоряжались университетом произвольно, смотрели на науку и ученые заслуги свысока, надменно и гордо. Если на нас действует сколько-нибудь опыт, то мы должны желать, чтобы эти времена не возвратились. Нам говорят, что они прошли навсегда. Этому можно не верить: общественные злоупотребления имеют свойства при первом удобном случае неожиданно возникать. Прошло то, что запрещено законом, например, крепостное состояние. Итак, нужно стараться оградить себя и свое достоинство против посягательств путем закона. Поэтому совет университета считает долгом заявить в уставе спокойно и сознательно свои мнения о попечительской власти и положить ей точные границы. Опираясь на приглашение к откровенному обсуждению университетских вопросов, совет полагает, что попечитель округа, сохраняя свое название и значение по училищному ведомству, не должен вмешиваться во внутренние дела университета[550].
