Устинов рисковал, но решился – поставил на Гонора и выиграл. Перед сорокалетним инженером-генералом, облеченным доверием Сталина, покровительством Устинова, имеющим выдающиеся заслуги и способности, открывалась блестящая перспектива руководителя первого советского ракетного центра. В его распоряжение поступали кадры ракетчиков, которых Устинов уговорил перейти к нему на работу. Он получил задание уже в 1947 году начать полигонные испытания немецких ракет А-4, а в 1948 году – создать отечественную ракету Р-1. В помощь из Германии привезли более сотни немецких специалистов и разрешили создать на острове озера Селигер немецкий филиал НИИ-88, разрешили набор молодых и демобилизуемых из армии специалистов, прием на работу ученых на любых условиях по совместительству из высших учебных заведений. Гонор, став директором, сразу создал научно-технический совет, в состав которого входили уже имеющие громкие имена ученые страны.
Будучи артиллеристом, Гонор общался с очень узким кругом ученых и военачальников. Теперь десятки ранее незнакомых ему, но крайне влиятельных людей просили разрешения посетить его институт и посмотреть ракеты.
Для встреч и демонстраций новой техники цеха и интерьеры старого артиллерийского завода были совершенно непригодны. Надо было срочно строить чистый сборочный цех и высотку для вертикальных испытаний ракет, демонстрационные лаборатории, в которые не стыдно привести высоких гостей и показать, что прошел всего год после постановления, а институт уже есть. Ведь смог же Дорнбергер на голом месте создать всемирно известный теперь центр Пенемюнде. Кроме того, Гонор должен был помнить, что НИИ-88 – это головной институт новой отрасли, он должен объединять идеи и результаты производства двигателистов, управленцев, химиков, металлургов, машиностроителей.
Такие руководители, как Гонор, во время войны поистине совершали подвиги на производственно-технологическом фронте. За срыв плана по выпуску вооружения директору и главному инженеру завода грозил трибунал. Руководители его ранга приучены были работать с полной отдачей физических и духовных сил, профессиональных знаний. Совершенно не допускалась некомпетентность. Они контролировались жестко сверху и просвечивались коллективом снизу. Коллектив прощал требовательность, даже жесткую, если его руководитель был требователен к себе, интересовался всем, что касалось условий жизни людей, проявлял чуткость и человечность. Не каждый директор обладал этими качествами.
Теперь от Гонора требовалась еще компетентность в совершенно новой области. Здесь он не мог рассчитывать на свой запас знаний и богатый производственный опыт. Не единожды при деловых встречах с ним он просил меня рассказать или прояснить многие непонятные ему проблемы управления ракетами. Гонор очень помог при создании первой в нашей практике лаборатории комплексных испытаний со штатной испытательно-пусковой аппаратурой, штатным бортовым оборудованием и большим демонстрационным светопланом, имитирующим процесс пуска ракеты.
Эта лаборатория стала нашей гордостью уже к концу 1947 года и послужила Устинову поводом для приглашения в НИИ-88 высших руководителей армии, участвовавших в очередной сессии Верховного Совета СССР. Я в первый раз оказался в роли рассказчика для компании таких знаменитых военачальников. Приехали маршалы Жуков, Рокоссовский, Конев, Баграмян, Василевский, Говоров, Соколовский, Воронов и генералы армии, которых сейчас уже не рискую перечислить.
Мы с начальником лаборатории Эмилем Бродским с раннего утра проверяли весь комплекс, и тем не менее при каждом очередном цикле происходил какой-нибудь сбой. Сказывался знаменитый закон «визит-эффекта «.
Лаборатория оказалась тесной, когда блестящая, при всех орденах и медалях, компания заполнила не рассчитанное на такое количество гостей помещение.
Объяснения начал Устинов. С трудом ко мне, стоящему у пульта, протолкались Гонор и Королев. Оба хотели перехватить инициативу доклада у Устинова. Но он неожиданно сказал:
– А теперь наш специалист товарищ Черток продемонстрирует процесс пуска ракеты.
Маршалы и генералы во время речи Устинова явно начали скучать, и я сразу перешел к демонстрации, сопровождая ее комментариями:
– Система пуска автоматизирована. Внимание! Ставлю ключ на старт! При этом смотрите на светоплан, вот что происходит. Я контролирую процесс по транспарантам, и, если допустил ошибку, система не пойдет на ошибочный пуск. Автоматика приведет все в исходное положение.
Действительно, волнуясь, я что-то не то сделал, Бродский не успел меня поправить, огни светоплана погасли.
– Я продемонстрировал, что система имеет «защиту от дурака». А теперь повторяем попытку пуска ракеты.
Теперь я собрался, Бродский понял ошибку и строго следил за моими движениями. На светоплане загорелся парогазогенератор, начал светиться турбонасосный агрегат, зажигание, есть предварительная, есть главная! Я с воодушевлением объяснил, что сработал контакт подъема и теперь «вот видите, двигатель дает факел полной тяги – идет полет! Через 60 секунд, без нашего вмешательства, двигатель будет выключен». Все прошло блестяще.
Тем не менее, вместо положенной благодарности Рокоссовский с хитрой улыбкой громко заявил:
– А насчет «защиты от дурака» – это вы нас разыграли. Я опешил, но Устинов не растерялся:
– Нет, товарищ маршал, тут все было продемонстрировано без обмана. Я все сам не единожды проверял и здесь, и на полигоне.
Маршалы заулыбались и стали выходить из лаборатории, им надо было еще посмотреть ракету в сборочном цехе.
Бродскому я сказал:
– Когда сидел на первом пуске в бронемашине, у меня спина была сухая, а сейчас мокрая.
Он рассмеялся:
– У меня тоже.
Вот каких гостей должен был принимать директор Гонор. Но в этом случае роль хозяина взял на себя сам Устинов. Правда, потом он Гонору учинил разнос, что по дороге к сборочному цеху была грязь. Что было делать – была глубокая осень, а вместо снега шел нудный дождик. Но в сборочном цехе, не в пример заводам, на которых изредка во время войны бывал кто-то из маршалов, уже работали в белых халатах.
Белые халаты на артиллерийском заводе – это был нонсенс. Постепенно наступал перелом в психологии работников завода.
По отношению к заводу Гонор проявлял требовательность куда более жесткую, чем к научно-конструкторской интеллигенции. Производство – освоение новых технологических процессов, установка и перепланировка оборудования – это была его стихия. Руководители его уровня в предвоенные и военные годы прошли такую «промакадемию» и попадали в такие ситуации, что никакие учебные программы вузов предусмотреть этого не могли.
В 1947 году Гонор поставил две задачи. Во-первых, освоить технологию чистой сборки и испытаний ракет из деталей, подготовленных нами и доставленных из Германии. Это была задача того самого нового сборочного цеха, где впервые появились белые халаты. Во-вторых, начать освоение изготовления ракет из отечественных материалов по чертежам, которые с опозданием, но начало подавать СКВ, и главными среди них были чертежи ракеты Р-1, которые выпускал отдел № 3, возглавлявшийся Королевым.
В 1947 году для участия в испытаниях немецких ракет и в 1948 году для участия в испытаниях первой серии ракет Р-1 Гонор вместе с нами выезжал на ГЦП в Капустин Яр. Здесь он был первый ответчик перед Государственной комиссией при обнаружении производственных дефектов ракет. Но самым трудным было для него обеспечение быта всего высокого начальства, которое не желало зависеть в этом отношении от начальника полигона генерала Вознюка и рассчитывало на всемогущего богатого директора НИИ-88.
Отношения Гонора и Королева были сложными. Формально Гонор не был непосредственным начальником Королева. Между ними стоял еще начальник СКВ Тритко, бывший соратник Гонора по сталинградским «Баррикадам». Но королевский характер, его честолюбие не могли вынести двух руководителей-артиллеристов. Возникали конфликты, зачастую по непринципиальным и несущественным вопросам. По проблемам проектирования, новых предложений и взаимоотношений со смежными главными конструкторами Королев в нарушение субординации иногда обращался через головы Тритко и Гонора к Ветошкину, Устинову, другим главным. Это вызывало раздражение. Гонор не раз, зная о взаимоотношениях Победоносцева и моих с Королевым, обращался к нам с просьбой: «Вы же лучше меня знаете его характер. Поговорите с ним. Зачем нам эти ссоры». Но наша помощь в улаживании конфликтов по поводу требований Королева о предоставлении большей самостоятельности, создании своего опытного цеха, преимуществах в наборе специалистов и так далее не могла быть эффективной. Были ведь еще главные конструкторы большой номенклатуры зенитных ракет, которые ревностно следили за действиями Гонора и Победоносцева.
