Но вернемся к структурам 1946-1947 годов. Перечень работ СКВ НИИ-88, учитывая всевозможные модификации, превосходил всю тематику Пенемюнде! И все это было подведомственно одному начальнику, чистому «пушкарю», – Карлу Ивановичу Тритко.
Формально Королев был ему подчинен, так же как и другой начальник отдела – Костин, который в 1946 году в Германии на вопрос Устинова при осмотре Фау-2: «Ну, Павел Иванович, ты такую ракету сделать можешь?», – смело ответил:
– Конечно, Дмитрий Федорович, если мне дадите человек десять электриков.
– Ну ты, я смотрю, смелый человек, – засмеялся Устинов.
Главные конструкторы СКВ Синильщиков, Костин, Рашков
– бывшие артиллеристы, были по духу ближе и роднее Тритко, чем загадочный первое время Королев. К тому же у Королева такое прошлое – если его прижимать, то, вероятно, никто за него не заступится. Оказывается, заступились. Много, много позднее выяснилось, что в 1946 году перед выпуском приказа о назначении Королева на должность главного конструктора баллистических ракет дальнего действия предлагалась более покладистая и чистая кандидатура Синильщикова. На Устинова давили, и он было заколебался: а зачем брать варягов, если есть свои проверенные кадры. Но и здесь не последнюю роль сыграл Гайдуков. Он хорошо знал сложную структуру аппарата и личных взаимоотношений, управляющих расстановкой фигур. Сделал все, чтобы не было допущено роковой ошибки, и приказ о назначении Королева был подписан.
Второй крупной структурной единицей в НИИ-88 был блок научных отделов, подчиненных главному инженеру Победоносцеву. Основными были:
отдел «М» – материаловедения (начальник В.Н. Иорданский);
отдел «П» – прочности (начальник В.М. Панферов);
отдел «А» – аэродинамики и газодинамики (начальник Рахматулин);
отдел «И» -испытаний (начальник П.В. Цыбин);
отдел «У» -систем управления (начальник Б.Е. Черток).
Получив отдел вместе с должностью заместителя главного инженера, я чувствовал себя в какой-то мере независимым и по многим вопросам выходил прямо на директора Гонора, в министерство на Ветошкина или в аппарат Комитета № 2. Это дало возможность уже к концу 1947 года создать при отделе хорошо оснащенный и укомплектованный квалифицированными рабочими опытный цех, специальное приборное конструкторское бюро и многочисленные специализированные лаборатории.
Основной проблемой были кадры. Министерство не скупилось на посылку к нам молодых специалистов и поощряло перевод специалистов с других предприятий.
В декабре 1947 года после нашего возвращения из Капустина Яра, где прошли первые стрельбы ракетами А-4, министр Устинов поручил Гонору собрать партийно-хозяйственный актив всего НИИ-88. В клубе бывшего завода № 88 собралось более тысячи человек. После краткого отчета Гонора о состоянии дел в НИИ-88 Устинов выступил с резкой критикой руководства и особенно опытного завода за медленную реконструкцию, грозившую срывом графика работ по созданию первой серии ракет Р-1.
Во время его речи ему подали записку, которую он огласил: «Товарищ Устинов, вы в своем выступлении похвалили Чертока за организацию работ по системам управления. Но своими успехами Черток обязан вам. Вы ему помогаете больше, чем другим. Помогите другим, и у них дела пойдут».
Зачитав записку, Устинов ответил: «Здесь нет подписи. Но нетрудно догадаться, что автор – один из тех, кого сегодня критикуют. Я Чертоку помогаю только потому, что вижу: у него дела идут и он сложные задачи решает. Я обещаю помогать каждому, кто хорошо организует работу. А кто все равно проваливает дело, зачем же ему помогать. Его надо снимать с работы».
Труднее всего обстояли дела с освоением ракетной техники на заводе. Завод был третьим и во многом определяющим структурным блоком НИИ-88. Заводские кадры – руководители и рабочие – были воспитаны на традициях артиллерийского производства, мы шутили: «петровско-демидовская технология «.
В 1941 году основная часть артиллерийского завода № 88 была эвакуирована. В Подлипках велись в основном ремонтные работы вооружения. К концу войны завод частично восстановился и было организовано серийное производство автоматических зенитных пушек. Заводским кадрам предстояло переучиваться.
Новая техника требовала системного подхода не только при проектировании, но и при организации производства. Весь процесс создания ракеты от идеи через технологию завода до полигонных испытаний должен исходить из принципов единства и взаимосвязи в работе проектанта, конструктора, технолога, испытателя и большой внешней кооперации.
Нарекания на медленную перестройку завода сыпались и сверху и снизу. Формально завод имел своего директора и главного инженера. Но все равно считалось, что в ответе за все Гонор. Главные конструкторы жаловались, что завод медленно и очень некачественно выполняет их заказы.
В первые годы работы над ракетной техникой практически никто из руководителей, критикующих завод, не мог конкретно сформулировать, что нужно сделать для повышения культуры производства, определить роль каждого начальника цеха, мастера и рабочего. Было слишком много общих решений.
Устинов беспощадно расправлялся с начальниками цехов и производств за грязь и бескультурье. При посещениях завода он начинал с туалетов. Обычно в цехах задолго до подхода к туалету разносился характерный «аромат». В самих туалетах надо было ходить по лужам. Устинов приходил в ярость и гремел: «Какой сортир, такой и начальник цеха. Пока не добьетесь образцовой чистоты в своих сортирах, не будет чистоты и в цехах».
С тех пор прошло очень много лет. Проблема чистоты общественных туалетов на наших заводах и в институтах так же, впрочем, как и в стране в целом, не решена. Это оказалось куда труднее, чем создать самое грозное ракетно-ядерное оружие и завоевать мировой приоритет в космонавтике.
Явный дефицит культуры, общей производственной чистоты и гигиены до сих пор является одной из причин низкого качества многих отечественных изделий. За время войны и в последующие годы забота об элементарном комфорте в цехах, создание рабочему достойной и привлекательной общей обстановки считались излишней и непозволительной роскошью. Затраты на чистоту, комфорт, элементарный сервис с лихвой окупаются повышением производительности и качества.
Выше я уже упоминал, что весной 1947 года положение в советской науке резко изменилось. Усилился партийно-государственный контроль за поведением и настроением ученых. Более защищенными от обвинений в «раболепии перед Западом и капиталистической культурой» считались ученые, привлеченные к работам по важнейшим оборонным программам. Предложения ЦК и министерств об участии в работах по ракетной технике ученых Академии наук и вузов нашли поддержку в ученых кругах по трем причинам: во-первых, причастность к таким работам для ученого служила своего рода подтверждением его благонадежности; во-вторых, эта новая область деятельности действительно оказалась крайне благодатным полем приложения творческих сил, освобожденных от текущей производственной загрузки; в-третьих, включение в планы работ под грифом «совершенно секретно» усиливало авторитет научной организации на уровне района, города и области при решении массы хозяйственных проблем.
По этим, а может быть, и другим причинам тогдашний президент Академии наук Сергей Иванович Вавилов обратился к Устинову с просьбой разрешить посещение НИИ-88.
С.И. Вавилов был избран президентом Академии наук СССР 17 июля 1945 года. Это случилось вскоре после того, как его предшественника на этом высоком посту академика В.Л. Комарова вынудили подать в отставку из-за неудачного выступления в Кремле по случаю празднования 220-летия Академии наук. Отстранение Комарова было проведено по личному указанию Сталина. Кандидатуру же С.И. Вавилова на пост президента Сталин одобрил, несмотря на то, что его старший брат Николай Иванович Вавилов – всемирно известный генетик – был арестован, осужден на 15 лет «за вредительство в сельском хозяйстве» и умер в Саратовской тюрьме. Академик С.И. Вавилов был ученым с мировым именем. Он возглавлял Государственный оптический институт и ФИАН – Физический институт АН СССР.
Вавилов направлял и координировал все основные исследования в области оптики и принимал непосредственное участие в становлении оптико-механической промышленности.
Оптико-механическая промышленность с начала войны находилась в ведении Наркомата вооружения. Поэтому Устинов знал Вавилова раньше и считался с его мнением не только потому, что тот был президентом Академии наук.
Во время войны и в первые послевоенные годы руководители оборонных отраслей промышленности и, прежде всего, Наркомата вооружения почувствовали, какой силой обладает творческая научная мысль в союзе с производством.
