Министр А. И. Власов «никогда не жаждал «крови» своих подчиненных» [4. С. 24, сноска]. И, естественно, такой человек на таком посту инициаторам перестройки не нужен. Появляется несколько статей, самая сенсационная из них печатается в «Литературке» [3.104. С. 13]. В статье признается очевидный факт: в СССР, который должен был «по теории» закрыть последнюю колонию в 1980 году, существует организованная преступность! Нашли крайнего: ровно через три месяца сняли министра.
Новый — В. В. Бакатин был известен не своим профессионализмом, а политическим вывертами: на XIX конференции выступал вторым, после докладчика и кое в чем был еще левее оного. В декабре 1989 г. на 2-м Съезде народных депутатов СССР он выступал с отчетом о состоянии организованной преступности. В отличие от многих Других министров В. В. Бакатин был доволен совместной работой с парламентариями. Он же умудрился изобрести новую форму дезинтеграции Союза: начал заключать договоры с министерствами из… союзных республик. Поясняет это так: «Демократизация шла и путем децентрализации. Принцип — отдавать полномочия вниз. МВД была суперцентрализованой системой» [3.105. С. 57]. Первый договор В. В. Бакатин заключил с правительством Эстонии, вообще был пионером многих начинаний. Министр утверждает, что существовало «две нестыкующиеся Конституции. По Конституции СССР МВД Эстонии — союзно-республиканское министерство, а по закону Эстонии — только республиканское, МВД СССР не подчиняющееся» [3.105. С. 59]. И далее следует пассаж, что-де должны договариваться меж собой политики, а уж мы-то, люди подневольные, последуем их указаниям. А на самом-то деле это все равно как если бы начальник вашего районного отдела внутренних дел заключил договор с одним из своих участков по охране правопорядка во главе с вашим участковым. Как только начали строить «правовое государство», так и не заметили, что довели все до абсурда и вообще никакого не осталось…
А преступность отреагировала на такие пертурбации скачком: в 1988 г. — 1 300 000; в 1989 г. — 2 000 000; в 1990 г. — 2 700 000; в 1991 г. — свыше 3 000 000 (приводятся по: [4.С. 29]).
Создавались Центр общественных связей — на базе пресс-службы и 6-е управление (борьба с организованной преступностью). Причем под давлением мафии его тут же чуть было не ликвидировали, но его отстоял… Михаил Сергеевич, которому это было нужно для одного его тактического хода.
На последнем этапе в руководство МВД СССР были призваны министр Б. К. Пуго и его первый заместитель Б. В. Громов. В процессе разгрома страны терялись горизонтальные (которые так нужны при раскрытии преступлений, совершаемых в разных регионах) и вертикальные связи. Появились зоны, где преступники могли скрываться и безнаказанно жить открыто.
Зарплата в республиканских министерствах была выше, чем в центральных, и как следствие этого — переток кадров. На примере МВД и КГБ об этом говорилось в [3.106. С. 14]. Вся когда-то цельная система была погромлена. За все это мафия еще поставит кому-нибудь памятник. Вопрос только кому? Пока они сами об этом не знают.
Министерство иностранных дел СССР; МИД СССР, как и любое другое, было элитарным учреждением. И это чувствуется по тому изяществу, с которым измывались над дипломатами… По словам сына бывшего министра А. А. Громыко, «обвальная чистка была проведена Шеварднадзе в МИДе. Новые назначения были произведены в Вашингтоне, Лондоне, Бонне и многих других западных столицах. С момента прихода в МИД руководителя солнечной Грузии к марту 1991 года на своих постах остались два посла. Многим из тех, кто возвращался в Москву, независимо от того, как они работали, вручали пенсионные книжки, а если они были еще достаточно молоды — мариновали в запасе или указывали на дверь. Приход Шеварднадзе в МИД был расценен как усиление партийного контроля над советской дипломатией. На практике это означало введение прямого контроля над дипломатией со стороны Горбачева. Что означало в сознании этих людей «улучшить работу»? А вот что. Только за первый год своего пребывания министр Шеварднадзе заменил 35 послов. (…)
Я неоднократно интересовался у отца, как он ко всему этому относится. Со всей откровенностью могу сказать, что его отношение ко всему происходящему было отрицательным.
— В МИДе Шеварднадзе, — сказал мне отец, — сам новичок в политике устроил настоящую экзекуцию профессиональным кадрам только потому, что многие дипломаты не пели ему «аллилуйя», сохраняли достоинство и не лакействовали. Мне позвонил один из дипломатов и сказал, что в министерстве царит атмосфера уныния и даже страха. На дипломатов-профессионалов спущен опричник, бывший помощник Шеварднадзе в Грузии. Он поставлен на должность замминистра по кадрам. То, что рассказывают о поведении моего бывшего зама Ковалева, не укладывается в голове. Он сводит с людьми старые счеты, особенно с теми, кто был близок к другому моему заму, Земскову. Я знал, что между ними отношения не сложились, но не думал, что и после смерти Земскова, а он умер от рака, Ковалев опустится так низко» [3. С. 116–117]. В самом деле, согласно Ежегодникам Большой советской энциклопедии, в 1985 г. было заменено, начиная с 3 июля, 8 человек; в 1986 г. — 50; в 1987 г. — 33; в 1988 г. — 23; в 1989–14. Во главе погрома стояли помощник министра — бывший собкор «Комсомольской правды» в Тбилиси Т. Степанов-Мамаладзе и В. М. Никифоров — кандидат в члены ЦК КПСС, заместитель министра по кадрам, переведен из орготдела аппарата ЦК — до этого был куратором Грузии.
«В Москве царила полная неразбериха. Разогнанные Шеварднадзе профессиональные дипломаты с ужасом взирали на происходящее. Все они, однако, помнили слова грузинского «демократа», сказанные на одном из совещаний: «Всех, кто выступит против перестройки, мы уничтожим» (цит. по: [3. С. 203]).
Первый повод для недовольства Старой площади посольствами был изобретен быстро: как и везде в советских учреждениях, была объявлена борьба с пьянством, и это в дипломатии, там, где бокал виски со льдом — это не что иное, как рабочий инструмент, с помощью которого расслабляют партнера по дипломатическим играм. Затем «встала кампания по борьбе с кумовством, родственными отношениями и протекционистами, жертвами которой оказались не только родственники, которых, и правда, было хоть отбавляй, но и однофамильцы. (…) То, чем положено было гордиться в рабочей среде — трудовая династия, в дипломатии было объявлено семейственностью, (…) нарушением социалистической морали. Как известно, мы ни в чем меры не знаем. Опустошительный самум пронесся не только по бесчисленным департаментам и зарубежным миссиям МИДа, но и по его учебным заведениям. «Выпускник Института международных отношений» автоматически звучало как «папенькин сынок», «взяткодатель», «угодник». Всерьез подумывали о возрождении «рабоче-крестьянских призывов» в вузы международного и языкового профиля.
Выход, однако, быстро нашли в другом. Справедливо посчитав возвращение к «призывам из народа» анахронизмом, обратились к такому «золотому запасу», как воспитанники партийной и комсомольской среды. В них правда и прежде не было недостатка как в аппарате МИДа, так и в заграничных представительствах. (…) Теперь же они двинулись стройными рядами через Дипломатическую академию» [3.107. С. 109].
Для оправдания поворота на 180° ввели идеологический слоган «новое мышление». Самой тенденции утраты внешнеполитического влияния, наработанного многими прошлыми поколениями, отказа от союзнических отношений нашли простое объяснение: развод с прежними идеологическими друзьями, мы-де отказываемся от прежней идеологии, и потому нам не нужны позиции в этих странах. Когда спохватились [3.108. С. 3; 3.109. С. 3], то было уже поздно. Било по МИДу и еще одно изобретение: так называемая «народная дипломатия»…
Самые опытные дипломаты были переведены в специально созданную Группу советников при МИДе и ощутили свою ненужность: «Я (как, впрочем, и мои коллеги) почувствовал, что всякий интерес к нашей группе у руководства МИД пропал. Командировки прекратились, приглашений на Коллегию больше не было, заданий никаких. Не знаю, случайно или нет, но это совпало с периодом самых яростных «разоблачений» в наших СМИ эпохи Брежнева и всего, что было связано с ней» [3.110. С. 293].
Министерство обороны СССР. Реформирование главного военного ведомства началось с того, что в результате известной провокации с М. Рустом 28 мая 1987 г. был уволен министр Маршал Советского Союза С. Л. Соколов. Никто не ожидал, что в результате скандала может быть уволен именно он. Максимум, что могли предугадывать, — это отставка Главнокомандующего войсками ПВО страны — заместителя министра обороны маршала авиации А. И. Колдунова.
Назначение Д. Т. Язова было предсказуемо: тот хоть и служил в Главном управлении кадров только с января, но именно он вел все вопросы, связанные с кадровой и организационно-штатной перестройкой в армии и на флоте. Роковой, тринадцатый по счету, министр начал свою работу на новом месте с выступления с докладом, в котором указал, что «перестройка стиля и методов работы, которой требует от нас партия, пока еще по-настоящему не затронула командно-политические кадры, в том числе и в центральном аппарате».
