Ленин, возможно, чувствовал, что он мог использовать германские деньги для убийства царя, хотя и неохотно, поскольку это было внутреннее российское дело. Но это было бы полностью бессмысленно. В этот критический период отношений с немцами, ссориться с ними было нельзя — и не было ничего менее необходимого, чем убийство царицы и ее дочерей. Было бы безрассудным убивать немецкого посла, не обращая внимания на повторный запрос Берлина о немецкой принцессе и ее дочерях десять дней спустя. Вместо этого для Ленина имело смысл вести игру в соответствии с его характером — сохранять жизнь царицы и девочек в качестве заложников, учитывая, что будущее смотрелось весьма неуверенно.
Мы можем оценить его мыслительную силу на примере Брест-Литовского договора, заключенного несколькими месяцами ранее. Ставя под угрозу свое будущее при подписании договора, он уже тогда совершенно ясно выразил свое отношение к этому своим коллегам: «Я не хочу читать это, и я не хочу выполнять это, но я вынужден». Ленинский прагматизм вскоре полностью окупился и весьма успешно. В краткосрочном итоге Россия была спасена, а через восемь месяцев Германия проиграла войну, и ненавистное соглашение было аннулировано.
В дипломатических отчетах предполагалось, что женщины Романовых использовались как заложники при подобной стратегии. Сразу же после появления сообщения об убийстве царя, немцы выступили с протестом, и потребовали гарантий, чтобы остальной части семейства была сохранена жизнь и с ними обращались гуманно.
Последующие телеграфные обмены между Берлином и доктором Рицлером, который заменил Мирбаха, показывают, что Германия, немного посомневавшись, полагала, что женщины Романовых были все еще живы, и продолжала верить этому еще многие месяцы. Никаких упоминаний о событиях в районе поляны Четырех Братьев пока не было.
Через день после объявления о расстреле, 19 июля, доктор Рицлер запросил руководство в Берлине, должен ли он делать представления от имени царицы. Ответ был, видимо, получен, поскольку на следующий день Рицлер посетил Карла Радека, главу европейского отдела большевистского Иностранного Комиссариата; он осудил расстрел царя и предупредил относительно продолжения подобных действий.
Ответ Радека вызвал удивление, и был очень важным для истории. По словам Рицлера: «Радек высказал личное мнение, что если мы проявляем особый интерес к дамам царской семьи, которые германской крови то, может быть, удалось бы освободить царицу и царевича. В случае, если… возникнут какие-либо осложнения с союзниками и нам потребуется поддержка при непредвиденных обстоятельствах, мы должны условно предоставить свободу на гуманитарных основаниях, царице и царевичу (последний на основании, что он неотделим от его матери)…».
Следуя инструкциям из Берлина, Рицлер посещал Иностранный Комиссариат в следующие два дня, 23 и 24 июля. На этот раз он встречался с наркомом иностранных дел Георгием Чичериным, и снова повторил немецкие требования, интересуясь настойчиво относительно гарантии безопасности царской семьи, и услышал от него — «царица была вывезена в Пермь». Он уклонился от предоставления любой надежной гарантии, или каких-либо обещаний.
Доктор Рицлер логично подумал, что большевики блефовали, чтобы не ссориться с Берлином. Но могло бы быть более простое объяснение неуверенности Чичерина: когда он говорил немецкому послу, что царица, вероятно, была в Перми, он мог и не обманывать. Для связи между городами использовался телеграф; телеграфная линия, проложенная вдоль железной дороги, в июле 1918 года часто разрушалась белогвардейцами. 24 июля Чичерин мог быть неуверенным в том, что происходило; мы теперь знаем, что это был канун занятия Екатеринбурга белогвардейцами. Большевики были окружены, еще остававшиеся в городе войска вели отчаянную борьбу. Если когда-либо был день, когда всякая связь была потеряна, то это был именно этот день. Чичерин, даже если он знал, что женщины Романовы были на пути из Екатеринбурга в Пермь, не получил подтверждения их безопасного прибытия.
Были и другие причины полагать, что Чичерин говорил правду. Он прекрасно знал, что у немцев была хорошо развитая агентурная сеть на Урале, которая быстро бы обнаружила любую советскую ложь.
Если большевики лгали, то они ввязывались в опасную игру; в течение нескольких недель они должны были подтверждать, что Романовы были еще живы, но также использовать это в своих целях. Именно комиссар Радек выступил с предложением обмена членов семьи Романовых на большевиков, захваченных немцами. Прошло шесть недель после того, как императорская семья исчезла из Екатеринбурга, и Берлин усилил давление, требуя на этот раз не только гарантий безопасности императорской семьи, но и их освобождения. Ответ Радека твердо свидетельствовал о том, что Романовы были живы, и большевики намеренны были использовать их в качестве разменной карты.
29 августа он совершенно серьезно предложил «обмен Императорской семьи на польского социал-демократического лидера Лео Джогишес, члена группы Спартак, который находился под арестом в Берлине». Радек сказал, что он немедленно обсудит этот вопрос с Лениным. Аналогично, Моисей Урицкий, член центрального руководства, предложил, использовать ситуацию для освобождения видного немецкого революционера Карла Либкнехта, находящегося в тюрьме в Германии. Эти предложения — самое сильное дипломатическое свидетельство о том, что императорская семья все еще была жива. Большевики не отнеслись бы легкомысленно к освобождению своих товарищей в Германии, особенно, когда это касалось Карла Либкнехта, который был не только учеником и давним другом Ленина, но и одним из самых видных политических деятелей Европы. Ленин очень хотел его освобождения.
Радек был экспертом Кремля по немецкому вопросу, и также как Ленин, был реалистом. Если бы Романовы были уже мертвы, не было бы никакого смысла торговаться с их защитниками для того, чтобы освободить тех, за кого они ходатайствовали. Если бы немцы согласились на это, то это скорее бы походило на современный обмен шпионами через Берлинскую стену. Если бы Романовы были убиты в Доме Ипатьева, то некого было бы предъявить немцам, а вскрывшийся обман вывел бы немцев из себя.
Вопрос был уже решен, но вмещалась судьба. Так же, как и убийство Мирбаха в начале июля затормозило переговоры о Романовых, так же и новые насилия в Москве отодвинули вопрос об их освобождении. 30 августа Урицкий был убит по приговору социал-революционеров, а сам Ленин был тяжело ранен. Женщина по имени Фани Каплан выпустила в него две пули во время митинга. И в течение долгого времени Ленин находился на больничной койке на краю смерти. Результатом этого были многочисленные и жестокие репрессии, которые получили название «Красный террор».
Покушение на Ленина использовалось для оправдания массовых убийств людей, преступления которых никак не были связаны с социалистической революцией. По всей России были убиты тысячи людей. Ленин был не в таком состоянии, чтобы руководить государством, остальное руководство было в растерянности в начале сентября. И, хотя в середине июля считалось, что все Романовы были убиты, в сентябре, возможно, они были еще живы.
Москва все еще говорила об обмене около 10 сентября, И немецкий консул был обнадежен: «10 сентября (немецкое консульство в Москве Берлину). Я снова сегодня говорил с Радеком относительно вывоза царицы и детей. Как и Чичерин он подтвердил, что в принципе нет возражений, но обмен должен быть равным. Я упомянул о необходимости избавить императорскую семью от существующей ситуации, представляющей опасность для них, от которой правительство не может их защитить, и вывезти ее в более безопасное место. Ра-дек пообещал, что он займется этим сразу же. Поскольку его влияние в правительстве увеличивалось, я надеюсь, что это обещание будет выполнено». Эти телеграммы показывают, что немцы не только знали, что Романовы живы и пытались заключить сделку, но они знали, где те находятся.
Но вскоре после этого сообщения, новости из Москвы стали приходить менее обнадеживающие, дни проходили, большевики стали избегать этой темы, и говорили менее определенно о том, где находилась царица и ее дети. С тех пор считается, что большевики обманывали немцев, и что вся семья была убита в Екатеринбурге в июле. Но, как мы ранее упоминали, Германия имела превосходную разведывательную сеть на Урале, и Москве было бы сложно ее убедить, что семья еще жива, если бы это было не так. И действительно, нет убедительных свидетельств, что немцы получили свое собственное, независимое подтверждение, что женщины Романовых пережили Екатеринбург.
Это частная телеграмма, которую принес деревенский рассыльный в английский загородный дом 27 сентября 1918 года, спустя два с половиной месяца после исчезновения Романовых. Адресатом была сестра королевы Виктории, маркиза Милфорд. После получения известий о расстреле царя она сильно волновалась об Александре и ее детях, но, из-за войны ей невозможно было общаться с родственниками в Германии, главой которых был Великий князь Эрнст Людвиг Гессенский. Теперь же она получила известие от него, переданное их общей родственницей, наследной принцессой нейтральной Швеции.
