Через несколько дней после торжественной аудиенции назначалась вторая в более скромной обстановке, во время которой царь сообщал послам, что, ознакомившись с содержанием «верющей» (верительной) грамоты, он назначил несколько бояр «в ответ», т. е. для переговоров с ними по всем поднятым ими вопросам. Затем их вели в так называемую «ответную палату» или в какую-нибудь другую, и начинались переговоры, нередко прерывавшиеся резкой перебранкой. Заседания происходили несколько раз, и по окончании их назначалась последняя прощальная аудиенция. Если переговоры приводили к хорошему результату, царь на отпуске угощал послов медом. Обычно послы, выпив мед, клали за пазуху и сосуд, из которого пили; «для таких бессовестных послов деланы нарочно в Аглинской земле сосуды медные, посеребренные и позолоченные».
Наряду с приходом послов в Москву и посылкой послов из Москвы в «государства» очень часто дипломатические переговоры были предметом особых посольских съездов, обычно в пограничных городах. И здесь также очень много времени и сил уделялось вопросам местничества и этикета. Послы размещались в шатрах, и много споров возникало о том, в чьем шатре должны были происходить конференции. Иногда для равенства чести послы переговаривались из своих шатров, поставленных на таком расстоянии друг от друга, чтобы можно было слышать голоса. Бывали случаи, когда шатры ставились совсем рядом, и послы сидели за общим столом, один конец которого находился в одном шатре, а другой — в другом, и тут вопрос уже шел о том, на чьей стороне была большая часть стола.
Договоры в изучаемый период утверждались попрежнему присягой — «крестным целованием». Царь присягал в присутствии иностранных послов. Придворный протопоп после молебна читал «заклинательное письмо о содержании вечного покоя», за ним повторял слова царь, а «грамота докончальная в то время лежит под евангелием». По окончании чтения текста клятвы царь прикладывался к кресту, потом, взяв докончальную грамоту, отдавал ее послам. Исполняя со всей пунктуальностью требуемые обряды, цари так же внимательно наблюдали за исполнением их и противной стороной. Иван IV требовал, чтобы польский король при присяге прикладывался «в самый крест», а не «мимо креста, да и не носом», отчего магическая сила обряда терялась бы.
Утвержденный крестным целованием договор считался ненарушимым «во всех статьях, запятках и точках, безо всякого умаления… в целости». Форма договоров была заимствована из западноевропейских образцов.
До конца XVII века московские государи договоров не подписывали, а подписывали вместо них царское имя дьяки, потому что «цари и бояре ни к каким делам руки не прикладывают, для того устроены думные дьяки».
Существовавший ранее обычай скреплять договорные отношения брачными связями с иностранными дворами вышел в XVI веке из употребления. Последний случай относится к концу XV века, когда Иван III выдал свою дочь Елену за литовского великого князя Александра в расчете, что этот брак будет способствовать укреплению мира. Но к этому времени религиозная исключительность и нетерпимость настолько обострились, что брачные союзы становились фактически невозможными. Католическая церковь как условие такого брака требовала перехода православного в унию, а церковь православная не допускала и мысли об этом.
В XVI веке в Москве возникла мысль о создании в Ливонии вассального государства, государь которого был бы связан с московским царским домом брачным союзом. В этих целях Иван Грозный выдал за брата датского короля Магнуса свою племянницу Екатерину Владимировну, но муж ее изменил и перешел на сторону врагов царя. Для тех же целей готовил Борис Годунов сперва шведского королевича Густава, который, однако в конечном итоге отказался от брака с дочерью царя Ксенией под предлогом нежелания принять православие. Затем Годунов прочил в женихи Ксении брата датского короля принца Иоанна, который в качестве будущего зятя уже находился в Москве, но умер. При Михаиле Федоровиче началось затяжное и скандальное дело о бракосочетании царевны Ирины Михайловны с датским принцем Вальдемаром. Принц приехал в Россию, но отказ его перейти в православие, а с другой стороны, признание русскими церковными авторитетами недопустимости того, чтобы королевич вошел в церковь для венчания «некрещеным», привели после долгих переговоров к разрыву. Вальдемар уже после смерти царя Михаила был выслан из Москвы. Это была в XVII веке последняя неудачная попытка прибегнуть к брачному союзу как средству укрепления международных связей.
Новые явления в дипломатии Московского государства XVII века. Вопросы, разрешавшиеся в XVI–XVII веках дипломатическим путем, были гораздо сложнее и разнообразнее, чем раньше. В их числе было много таких, которые до техпор не входили в круг дипломатических сношений, как выдача политических преступников (например, самозванца Анкудинова), покупка боевых припасов, наем военных сил, заключение займов, разрешение закупки в России хлеба и т. д. В XVII веке московская дипломатия начинает активно интересоваться и внутренними делами иностранных держав, причем уже тогда усваивает себе роль блюстителя монархических начал в Европе. Так, правительство Алексея Михайловича порвало торговые сношения с Англией, в виде репрессии за казнь Карла I, за то, что англичане «всею землею учинили злое дело, государя своего Карлуса короля убили до смерти», и отказывалось признавать Английскую республику; царь Алексей продолжал осведомляться о здоровье вдовы Карла I и оказывал денежную помощь ее сыну, претенденту на английский престол, будущему Карлу II. Так же недоброжелательно относилась московская дипломатия и к поддержке, которую оказывали короли французский и датский «мужикам» голландцам против английского короля. Ордин-Нащокин считал, что лучше соединиться всем государям Западной Европы, чтобы уничтожить все республики, которые суть «ничто иное, как места заблужения».
И в другом отношении московская дипломатия XVII века уже намечала пути царской дипломатии XVIII и XIX веков. В борьбе с Турцией она использовала естественную вражду покоренного турками православного населения против своих поработителей. В лице греков и славян, особенно духовенства этих народов, Москва имела преданных агентов, дававших ценную информацию. Устанавливались даже методы секретной переписки. В 1682 г. патриарх иерусалимский просил через русских посланников, приезжавших в Константинополь, чтобы государь приказал «писать к нему, патриарху, без имени и грамоты складывать малые и печатать какою малою печатью, чтобы того никто не знал, и он-де таким же образом станет писать о великих делах, о которых потребно и государю надлежит ведать».
К XVII веку относится и начало борьбы с заграничной прессой в целях прекращения печатной пропаганды против царской России. Так, московское правительство протестовало перед Швецией против печатавшихся в Риге во время восстания Разина «авиз» (сообщений), в которых унижалось царское достоинство, «и такие полные лжи куранты note 19 распространялись подданными короля во всей Европе». Протестовало оно и против напечатанного в 1655 г. в Ревеле пасквиля на московских царей, в котором царь Иван Васильевич назван тираном, а сам Алексей Михайлович уподоблялся Герострату за то, что «своевольно тиранствовал в Ливонии». В договор с Речью Посполитой 1650 г. была внесена специальная статья об истреблении книг, отзывавшихся неблагожелательно о Московском государстве; одним из поводов для расторжения мира с Польшей московская дипломатия выставляла напечатание «по королевскому и панов-рады велению» книг, в которых имеется «про… великих государей наших и московского государя, про бояр и про всяких чинов людей злые бесчестия и укоризны и хулы».
Осложнение и расширение дипломатических и торговых отношений Московского государства с государствами Западной Европы вызвало появление в Москве иностранных резидентов и агентов, представлявших интересы различных государств. Уже в 1585 г. упоминается английский резидент, функции которого приближались к консульским; с 1623 г. английские резиденты действуют непрерывно, за исключением времени разрыва дипломатических сношений с Англией в связи с образованием в ней республики. В конце 20-х годов появляются «датские прикащики». В 1631 г. Голландским штатам было разрешено иметь своего резидента, но этим правом они воспользовались только в 1678 г. С 1631 г. в Москве жили постоянно шведские агенты; польские были допущены в 1673 г., но действовали с перерывами. Попытки Франции в 1629 г. и Бранденбурга в 1676 г. завести своих резидентов в Москве не увенчались успехом. Официально резиденты назначались «для удобнейшего по делам изустно, нежели через почту донесения». В действительности помимо консульских обязанностей по защите торговых интересов своих соотечественников они выполняли функции шпионов и осведомителей. Шведскому резиденту поручалось следить за резидентами и посланниками других европейских государств, «со всем прилежанием наблюдать за происходящим при царском дворе» и обо всем доносить своему двору. Действительно, в донесениях шведских резидентов в XVII веке содержатся очень ценные для их правительства сведения о военных силах Московского государства, о торговле, о народных движениях и, наконец, о борьбе придворных партий. Резидент Поммеринг не ограничивался этим: он занимался и прямым подрывом зарождавшейся русской оружейной промышленности. В этих целях Поммеринг добивался выезда за границу иностранных специалистов, работавших на русских заводах. «Как эти уедут отсюда, — писал он в 1648 г., — тульский или другие русские горные заводы не в состоянии будут вредить горным заводам вашего королевского величества в Швеции, ибо я достал Петру Марселису note 20 плохого кузнечного мастера…» Неудивительно поэтому, что московское правительство стремилось всячески избавиться от иностранных резидентов, неоднократно заявляя, что в мирное время им «быть не для чего». Само оно в течение XVII века только приступило к организации постоянных миссий за границей. Дело шло в первую очередь о тех двух государствах, с которыми Москва была наиболее связана, — о Швеции и Польше. В 1634 г. в качестве резидента был послан в Швецию крещеный немец Д. А. Францбеков, но пробыл в своей должности всего полтора года; после него только в 1700 г. был отправлен «на резиденцию» в Стокгольм князь Хилков. Вопрос о миссии в Речи Посполитой возник в 60-х годах XVII века и был решен в 1673 г. Первый русский резидент в Речи Посполитой Василий Тяпкин нес свои обязанности с 1673 до 1677 г. В 1660 г. англичанин Джон Гебдон был назначен «комиссариусом» в Голландию и в Англию.
