то мог бы подумать, что приход Мессии уже близок [190].
В январе 1915 года Вейцман встретился с Ллойд Джорджем, который впервые соприкоснулся с сионизмом еще во времена Герцля, когда в качестве юриста консультировал его в отношении Эль-Ариш и Уганды. За последние годы он ни разу не выступил публично в поддержку сионизма, но через несколько дней после объявления Турцией войны (ноябрь 1914 года) говорил Герберту Сэмюэлу, что очень хочет, чтобы в Палестине возникло еврейское государство. По словам Асквита, Ллойд Джорджу никогда не было дела до евреев — ни до их прошлого, ни до их надежд на будущее. Но Асквит ошибался, заявляя, что «его [Ллойд Джорджа] уклончивый дух никогда не был прикован к сионизму, но он знал его гораздо лучше своих коллег и очень любил его» [191]. Ллойд Джордж чувствовал инстинктивную симпатию к малым народам, к одному из которых он сам принадлежал. Он был, как писал Вейцман, глубоко религиозен. Для него и для других его современников возвращение еврейского народа в Палестину было не просто мечтой, так как они почитали Библию, и сионизм олицетворял для них традицию, которую они глубоко уважали [192].
Не стоит считать, что его мотивы были исключительно идеалистическими. Его активный интерес к сионизму нельзя объяснять, как говорил Штейн, только эмоциями и сентиментальностью. Прежде чем заняться проблемами сионизма, он убедился, что такая политика соответствует интересам Великобритании, как он себе их представлял [193]. Это касалось прежде всего места Палестины в защите интересов империи в послевоенном мире — идея, которая первоначально была развита Гербертом Сайдботамом, военным корреспондентом «Манчестер Гардиан», а затем подхвачена сионистами. Это соображение не ускользнуло от внимания Вейцмана. Его планы основывались на предположении, что союзники победят, как он писал Занг-биллю еще до того, как Турция вступила в войну. В этом случае Палестина попадала в сферу влияния Великобритании. Таким образом, будет установлен барьер, отделяющий Суэцкий канал от Черного моря и от любой угрозы, которая может возникнуть с этой стороны. Если в течение последующих пятидесяти-шестидесяти лет миллионы евреев переселятся в Палестину, может возникнуть азиатская Бельгия. Ссылка на Бельгию после вторжения Германии в 1914 году не была для Вейцмана одной из его излюбленных исторических параллелей, но совершенно ясно, что он имел в виду: «У Англии будет надежная защита, а у нас будет страна» [194].
В этой подготовительной закулисной работе Герберт Сэмюэл играл наиболее важную роль. «Он постоянно руководил нами, — писал Вейцман, — и периодически давал нам указания, как следует вести дела. Он был сдержан, тактичен и настойчив». После встречи с Вейцманом Сэмюэл подготовил большой меморандум для премьер-министра Асквита, в котором предлагал после окончания войны установить британский протекторат над Палестиной, так как французский протекторат был нежелателен, а интернационализация страны неосуществима. Однако предположение Сэмюэла, что кабинет был настроен существенно поддержать сионизм, было чересчур оптимистично. Сэр Эдуард Грей [195], секретарь Министерства иностранных дел, говорил ему, что, хотя он лично настроен сочувственно, поднимать вопрос о Палестине еще преждевременно. Грей неохотно принимал на себя какие-либо обязательства и подчеркивал, что, прежде чем будут приняты решения относительно раздела сфер влияния на Ближнем Востоке, необходимы консультации с Францией [196]. Грей обещал Сэмюэлу, что никакое решение не будет принято в отношении будущего Сирии без учета интересов палестинцев.
Все это утешало, но сионисты по-прежнему не могли рассчитывать на продвижение своего дела. В данный момент Ллойд Джордж всего лишь соглашался с мнением Сэмюэла.
Сам по себе сионизм премьер-министра вовсе не привлекал. Меморандум Сэмюэла он воспринял как причудливую фантазию. Он не мог понять, как «упорядоченный систематичный разум Герберта Сэмюэла» мог породить подобный лирический пассаж. Будучи по природе осторожным человеком, Асквит вовсе не руководствовался соображениями, которые могли сделать сионизм привлекательным для «самых безрассудно смелых умов и наиболее романтических натур». Он не видел в стремлениях сионистов ничего, кроме фантастических мечтаний, а предложение британского контроля над Палестиной он считал просто ненужным и нежелательным довеском к имперским обязанностям Великобритании» [197]. Таким образом, первая попытка уговорить кабинет принять программу сионистов закончилась неудачно. Правительство даже не пошевелило пальцем, и Вейцман со своими соратниками оказался, в лучшем случае, перед перспективой долгой и трудной борьбы.
Эти случайные встречи продолжались, но в течение 1915 года и последующих лет существенного прогресса не произошло. Тогда сионисты решили использовать это время, чтобы добиться поддержки еврейской общины. Между тем Вейцман объединился с Наумом Соколовым, который был членом Исполнительного комитета и поэтому мог общаться с авторитетными представителями власти от имени всемирной организации. Сионисты понимали, что необходимо получить поддержку Объединенного комитета, который представлял английских евреев и оказывал влияние на все еврейские общины за границей. Учрежденный в 1878 году Советом депутатов английских евреев (федерация еврейских коммун) и Англоеврейским обществом (основанным на индивидуальном членстве), Объединенный комитет совершенно не разделял стремлений сионистов и рекомендовал Министерству иностранных дел игнорировать их.
История этой внутриеврейской борьбы общеизвестна и нуждается сейчас лишь в кратком повторении [198]. Главными противниками Вейцмана были Клод Монтефиоре («благородный человек, считавший национализм недостойным убеждением для религиозного еврея — за исключением английского еврея») и Люсьен Вольф, известный журналист и секретарь Объединенного комитета, который считал, что «невозможно понять, что англичане-неевреи не воспринимают его антисионизм как признак высшей лояльности». Идеология либеральной оппозиции в отношении сионизма обсуждена в других современных научных работах. Здесь же достататочно сказать, что Монтефиоре и Вольф относились к иудаизму (опять же, по словам Вейцмана) как к совокупности абстрактных религиозных принципов, к восточноевропейским евреям — как к объекту для сострадания и филантропии, а к сионизму, в лучшем случае, — как к пустым фантазиям нескольких заблуждающихся идеалистов [199]. Объединенный комитет имел тесные связи с ведущими организациями французских евреев. Учитывая престиж его членов и тесные контакты Люсьена Вольфа с Министерством иностранных дел, сионистам следовало признать Объединенный комитет поистине устрашающим врагом.
Эдвин Монтегю, государственный секретарь в Индии, полностью разделял эти взгляды и был самым яростным противником сионистов в кабинете. В некотором отношении он даже опередил своих единомышленников, будучи совершенно искренне убежден, что все сионисты — немецкие агенты, способствующие германскому империализму и ослаблению британского влияния в Азии. В 1916 году он писал о судьбе русских евреев: «Мне абсолютно все равно, что происходит с евреями в России. Не сомневаюсь, что, каково бы ни было их тамошнее положение, оно соответствует степени цивилизованности России». Незадолго до принятия Декларации Бальфура Монтегю записал в своем дневнике, что он рад встретить в Реджинальде Уингейте [200] (верховном комиссаре Египта) значительного противника сионизма,
