Однако же, по окончании лета, Хеир-Эддин, все еще стоявший в Тулоне, начал громко жаловаться на бездействие, которому подвергали войско его, и просил у Франциска позволения объявить войну Испании и опустошать прибрежья полуострова. Не получая благоприятного ответа на свои предложения, он объявил, что намерен возвратиться в Константинополь. Король, наскучивший своим опасным союзником, желал теперь его отплытия еще сильнее, чем прежде желал его прибытия. Но паша Сулейман потребовал прежде отъезда уплаты значительной суммы в виде вознаграждения за убытки, а Франциск, казна которого была истощена, не знал где взять денег. Хеир-Эддин оставался в Тулоне, несмотря на жалобы жителей Прованса. Толпы турков ежедневно набегали на поля, срубали фруктовые деревья, взимали дань с деревень, уводили женщин и детей. Хеир-Эддин, рассеивая всюду ужас своего имени, запретил звонить в колокола, почитая звон сигналом восстания для жителей. Король не знал, к каким средствам прибегнуть, чтобы отвязаться от турков, не возбуждая войны, которая подвергла бы весь юг Франции страшной мести их. Наконец, он приказал доставлять им все припасы, каких они потребуют, возвратил Хеир-Эддину 400 невольников турков или мавров, заключенных на галерах, и собрал 800'000 экю, которые отправил в Тулон. Паша, осыпанный золотом и подарками, решился наконец уехать. Французскому посланнику, назначенному к константинопольскому двору, было приказано отправиться вместе с ним.
Дорогой Хеир-Эддин остановился перед Генуей. Испуганная республика предложила ему огромное количество съестных припасов, золотые и шелковые ткани. Пират, удовлетворенный этой добровольной данью, согласился уехать, направил путь свой к острову Эльбе, и написал губернатору его, Джакомо Апиано, следующее письмо: «Мне известно, что на твоих кораблях находится молодой турок, сын капитана над галерами Синама по прозванию Жид, взятый в плен в Тунисе. Прошу тебя даровать ему, в угоду мне, свободу. В случае согласия, обещаю тебе, что ничего не трону в управляемой тобой области, в противном случае, жди всей тяжести моего мщения».
Апиано отвечал, что Синам, приняв христианскую веру, не может возвратиться к неверным, что с ним обходятся кротко, и он не может сожалеть о прежнем положении своем Хеир-Эддин, взбешенный этим отказом, высадил свои войска и предал остров грабежу. Сначала он овладел Капо-Либеро, жителей которого сделал рабами, потом отправил отряды в разные стороны, приказав им опустошать все. Апиано, не будучи в силах противостоять силам пирата, поспешил выдать Синама, которого Хеир-Эддин принял с распростертыми объятиями и немедленно сделал начальником над семью галерами. Турки прекратили враждебные действия и, покинув Эльбу, бросились на берега Тосканы, разграбили города Теламон, Монтеяно, Порто-Герколе, остров Исхию, потом опустошили берега Калабрии и бросились на Сицилию, где разгромили Липари. Затем Хеир-Эддин направил путь свой в Турцию, везя с собой несметную добычу. Корабли до того были нагружены ею, что несчастные пленные, в числе с лишком семи тысяч, гнили в трюме и ежедневно умирали сотнями. Вот каковы были плоды политики Франциска I!
Хеир-Эддин возвратился в Константинополь триумфатором. Паши, офицеры Сулеймана, серальские женщины получили от него в подарок множество детей обоего пола и другие подарки, состоявшие в драгоценностях всякого рода. Два года спустя он умер в уединении с лишком 80 лет в конце мая 1547 года. Он был изнурен потехами сераля, которым предавался и в старости. Болезнь, ускорившая смерть его, имела предтечей кровавый понос, важности которого он и не подозревал Еврейский врач советовал ему окружить себя молодыми девушками и искать здоровья в их природной теплоте, но такое лекарство было хуже самой болезни: он умер от истощения сил среди восхитительнейших красавиц и любовь к дочери губернатора Реджио, на которой он женился, особенно послужила к ускорению его смерти. Хеир-Эддина схоронили в предместьи Константинополя подле великолепной часовни, им сооруженной. Турки сохранили такое уважение к его памяти, что никогда эскадра или военный корабль не входят в пристань, не отсалютовав могиле знаменитого пирата.
Хеир-Эддин оставил только одного сына от мавританской женщины, который давно уже управлял Алжиром во время его продолжительных отлучек.
В том же 1547 году умерли три знаменитости в своем роде: Генрих VIII, супруг стольких жен, Мартин Лютер, смелый реформатор, и Франциск I, красавец, храбрый, расточительный, влюбчивый, благородный, не сомневавшийся ни в чем, блистательный рыцарь, но часто плохой политик. Людовик XII сказал о нем: «Все наши труды напрасны, этот мальчик испортит все». Дело оправдало предсказание. Будучи одним из самовластнейших королей Франции, Франциск I угнетал народ своевольными налогами, заменил Генеральные штаты собраниями дворян, то есть придворных, которых выбирал для совещаний и которые соглашались на все. Он поработил англиканскую церковь, продал право судить людей и вводил в соблазн своими нравами. Его называют восстановителем наук и искусств, потому что они возрождались в его царствование, правда, он покровительствовал им, но время их пришло само собой. Несмотря на то, Франциск пользуется великим именем в летописях, и его союз с начальником африканских пиратов озаряет ярким блеском удивительную судьбу Хеир-Эддина.
Глава 5.
ЛЕГЕНДА О КУДИАТ-ЭЛЬ-САБУНЕ
Спустя два года после несчастной экспедиции Карла V, храбрый наместник Хеир-Эддина, Гассан-Ага умер от горячки во время экспедиции против Тлемсена, в сентябре 1543 года, пятидесяти шести лет от роду. Турки и арабы равно сожалели о нем, как о начальнике строгом, но вместе с тем всегда справедливом.
Алжир, воспользовавшись отсутствием Хеир-Эддина, решился сбросить с себя иго Оттоманской империи и сделаться самостоятельной республикой. Новый начальник, которого избрали, был старый воин Эль-Хаджи-Мехеми, храбро защищавший Баб-Азунские ворота против напора мальтийских рыцарей.
Владычество Эль-Хаджи-Мехеми, несмотря на свою кратковременность, не осталось без блеска, и мусульманская легенда, как бы в возмездие за преждевременное падение его, постаралась окружить его волшебными чудесами.
Янычары, употребляя во зло его старость, предавались всевозможным неистовствам, а арабские поколения, измученные притеснениями, приведенные в отчаяние насилиями своих властителей, окружили Алжир сетью непрерывных тревог и нападений. Недовольные быстрым возвышением Эль-Хаджи соединились с инсургентами, и вскоре после достижения верховной власти, старый Мехеми увидел войну на границах своих владений, между тем, как вокруг ею шумели внутренние смуты. Мучимый этими беспрерывно возрождающимися опасностями и сгибаясь под тяжестью слишком обширной власти, к которой не приучила его прежняя жизнь, он смотрел на все его окружавшее с недоверчивостью, сожалея о летах своей молодости и славы и не зная как защитить свою шаткую корону и покой последних дней своих.
Он исправил форты, стерегшие на краю долины все горные дефилеи, постоянные часовые поддерживали сигналы на всех высотах для немедленного извещения о неприятельских сборищах. Но эти полезные меры оставались без всякого успеха: противники, более его счастливые или проворные, или же пользуясь изменой, всегда находили дурно охраняемые проходы, откуда поминутно делали внезапные набеги и потом возвращались домой обогащенные добычей и исполненные презрения к старому Эль-Хаджи-Мехеми, которого известия о подобных поражениях повергали всегда в неистовую, но бесплодную ярость.
Раз, повествует предание, когда он также клял свою судьбу, один знаменитый астролог посетил его в Алжире. Этот человек, предшествуемый громкой славой неимоверной учености, назывался Ибрагим-бен-Абу-Агиб. Длинная седая борода покрывала грудь его, лицо носило на себе все признаки необыкновенной старости, а между тем он пришел из Египта пешком, опираясь только на посох, весь испещренный иероглифами. Говорили, что Ибрагим родился во времена пророка Мухаммеда, а отец его, Абу-Агиб, был последним учеником знаменитого основателя исламизма. С тех пор Ибрагим, уединясь на берегах Нила, провел несчетное число лет углубленный в изучение каббалистических наук, и мемфисские жрецы посвятили его во все свои таинства Между прочими чудесными дарами, ему приписывали дар продолжать на неопределенный срок жизнь, но так как он открыл это средство немного поздно, то ему удалось продлить свою жизнь только на два столетия и поддерживать свою старость на одной и той же степени.
Такой человек, разумеется, был принят при дворе Эль-Хаджи-Мехеми как нельзя лучше. Воинственный янычар сделался чрезвычайно суеверным, как все старики, он предложил Ибрагиму богатые покои в своем Дженинском дворце, но астролог предпочел уединение в дикой пещере, иссеченной в горе Кудиат-эль-Сабун, на том самом месте, где Карл V в 1541 году поместил свою главную квартиру.
