3. Скубицкого и крупное исследование Береговского «Еврейский музыкальный фольклор».
Благодаря школам и институтам, где преподавание велось на идиш, как и многочисленным переводам, еврейский язык в Советском Союзе обогатился значительным количеством новых терминов. Большею частью они заимствованы у русского языка, без всякого внимания к духу и чистоте самого идиш.
Здесь мы снова сталкиваемся с основной чертой отношения советской власти к еврейской литературе. Поскольку евреи признаны национальным меньшинством, непременным условием такого признания был отрыв советского еврейства от еврейства мирового. Высказывалось желание завести особое советское начертание на идиш.
Еврейская литература была локализирована, стала литературой большой провинции, а не ветвью универсального еврейского творчества. Она лишилась притока питательных соков извне и оскудела. На писателей за пределами Советского Союза полагалось смотреть с искусственно-раздутым чванством. На банкетах в честь приезжавших писателей-гостей из заграницы не стеснялись читать им нотации и учить уму-разуму, причем некоторые гости, как Г. Лейвик, а затем Шолом Аш, дали отпор хозяевам. У начинающих авторов воспитывалось сознание, что им, якобы, уже нечему учиться у известных еврейских писателей за пределами Советского Союза.
Наряду с этим, еврейскую литературу оторвали от всего исторического прошлого. Как не обучали еврейской истории в школах, так не признавали еврейской истории и в литературе. Оказывалось, что если «советский еврейский народ» до октября и имел какую-то эфемерную историю, то это был только мрачный пролог к эпохе счастья и расцвета еврейской жизни при советах. Еврейская литература была приравнена к литературам тех народов Советского Союза, которые только при советской власти получили свой алфавит.
Еврейская литература дорого заплатила за это. Ее урезанная тематика была сплошь окрашена в серый колорит. Даже у писателей, которые достигли известного уровня художественности, имеются только считанные произведения, сохраняющие длительную ценность. Вместо естественной задачи всякого писателя — углубиться в индивидуальную сущность своего народа, им было приказано обнаружить нового человека в советском еврее.
Но для народа Библии с вековой литературной традицией, формула «Социалистическое содержание и национальная форма» — должна была неизбежно принести духовное обнищание. Печать на идиш на 90% представляла собой перевод казенной информации с обрывками сведений о собственной еврейской жизни и без всякой информации о жизни евреев в других странах. Советская еврейская литература не могла выполнять естественного призвания — поддержать еврейское национальное самосознание. Она была вынуждена проводить линию безбожников и чернить всё, что было дорого значительной части народа. Это не могло не вызвать пассивный протест читателей: тираж еврейской книги сильно упал.
В двадцатых и в начале тридцатых годов, вечера, на которых еврейские писатели читали свои произведения, привлекали большие аудитории. Литература еще оставалась фактором связи для еврейства. Но когда она стала советской литературой на еврейском языке, ее национально-консолидирующее значение стало угасать и в то же время ее внутренний престиж стал падать. Однако литература и театр вплоть до их ликвидации в 1948 г., все же оставались единственной формой «представительства» еврейского коллектива в Сов. Союзе. Когда в мае 1943 года послали в Америку представителей советского еврейства, то эта делегация состояла из Соломона Михоэлса, выдающегося артиста и душу Еврейского Камерного театра в Москве, и Ицика Фефера, известного еврейского поэта — члена коммунистической партии. Этот состав делегации отражал ту общественную функцию, которую выполняли литература и театр в условиях советской жизни.
* * *
Среди еврейских прозаиков данной эпохи головой выше всех своих современников стоит большой художник и тонкий стилист Давид Бергельсон (1884 — расстрелян 12 августа 1952). Он уже принадлежал к числу наиболее известных еврейских писателей, когда покинул Советский Союз в 1920 году и поселился в Берлине. В 1926 году он стал ориентироваться на Москву, а в 1929 году вернулся в СССР.
Уже в сборнике рассказов «Сквозняки» он начал платить дань власть имущим, а еще яснее это проявилось в романе «Судебные нравы». Основная идея этого произведения: — революция имеет право на жестокость. Самое крупное произведение Бергельсона «У Днепра» (19321935) представляет собой автобиографический роман, где главный герой Перек еще с детства — революционер, а в юности — большевик. «При помощи ювелирного искусства», по выражению С. Нигера, Бергельсон сумел скрыть кричащую тенденцию к подразделению действующих лиц на буржуазных злодеев и революционных праведников и к отрицательному изображению еврейского быта. В романе имеются замечательные художественные моменты, где еще выступает Бергельсон с его тонким психологическим анализом и талантом сжатого описания среды. Но в его произведениях тридцатых годов все больше выступает боязнь отступить от «линии», одолевающая внутреннее художественное чутье. Мастер нюансов часто заменяет ланцет топором.
Новый период в творчестве Бергельсона наступает в военные годы и продолжается до самого его ареста в 1948 году. Мы снова встречаем в его произведениях нюансирование и приемы, нечуждые символизма. Особенно в этом отношении удался Бергельсону рассказ о еврейском юноше из Грузии, завлекающем трех наци в кавказские горы («Между гор»), а также рассказ «Траурные свечи».
Самое значительное и наиболее долговечное произведение в прозе создано другим писателем этой эпохи: мы говорим о Дер Нистере (Пинхос Каганович 1884-1951 (?) — умер в тюрьме). С первых своих писательских шагов он был символистом. Вместе с большой группой еврейских писателей Нистор в начале двадцатых годов покинул Советский Союз, но в 1928 году вернулся. Однако, твердость характера и писательская совесть остались непоколебленными и, если он не мог писать по-своему, то предпочитал молчать. Дер Нистор занимался переводами, издал описание трех столиц — Ленинграда, Москвы и Харькова. В 1939 году появился первый том его главного труда «Семья Машбер» (второй том вышел в 1947 г.). Во вступлении автор еще платит кой-какую дань властям, но не в самом романе, где дано описание Бердичева с семидесятых годов прошлого столетия. С большой симпатией изображаются в нем талмудисты и хасиды, особенно верные ученики реб Нахмана из Брацлава. Перед нами встают незабываемые образы верующих евреев. Этот роман — самое несоветское и внутренне самое свободное произведение еврейской прозы в Советском Союзе. Дер Нистер остался верен самому себе также в рассказах военных лет. Его три рассказа «Жертвы» — подлинные жемчужины.
Своим путем шел еще один писатель, много моложе, — Ицик Кипнис (родился в 1896, был арестован, как и другие еврейские писатели, но выжил). В 1926 году вышла его первая книга «Месяцы и дни», в которой повествуется о счастливых месяцах влюбленной пары и об ужасах погрома. Главный герой, в котором можно видеть самого автора, — рабочий, по имени Айзик-Лейб, сын сапожника. Не взирая на революцию и погром, над миром героя простирается лазурное небо. В подходе к окружающему, в
