Некоторые хорватские исследователи болезненно воспринимают вопрос о том, следует считать Ивана Китонича хорватским и ли венгерским автором. Так, в рецензии В. Байера жесткой критике подвергается опубликованная в Югославской Энциклопедии статья проф. М. Костренчича, назвавшего Китонича «венгерским юристом хорватского происхождения».87 В. Байер категорически возражает против признания какой-либо венгерской идентичности известного правоведа. В своей аргументации он ссылается на то, что при подготовке и позднее ратификации Венского мира 1606 г. Китонич представлял Хорватское королевство, как и на Венгерских государственных собраниях, куда он приезжал делегатом от хорватско-славонских сословий.88 Автор считает, что долгая служба в государственном аппарате Венгерского королевства, которую нес Китонич, занимая в разное время разные должности, в том числе, весьма высокие, не меняет картины.
Такой взгляд на проблему представляется односторонним. Недостаточность подхода В. Байера, на мой взгляд, состоит в том, что он не учитывает исторический контекст терминов «этническая принадлежность, происхождение» и «нация». «Нация» – понятие, которое в изучаемую эпоху было наполнено, прежде всего, социально-политическим содержанием. «Венгерскую нацию» (natio Hungarica) могли составлять исключительно лица дворянского статуса как обладавшие полной правоспособностью. Так, Иштван Вербеци исключал из «венгерской нации» недворян (plebs), в первую очередь, крестьян, обосновывая этим лишение их всех политических прав.89 Входить в состав такого рода «венгерской нации» означало в соответствии с представлениями сословного общества того времени быть членом «Святой короны», или страны – территории, на которую распространялась королевская, государственная власть. А это, в свою очередь, предполагало право членов «Святой короны» участвовать в отправлении власти. Таким образом, принятие в состав «венгерской нации» приравнивалось к предоставлению гражданства, то есть – дворянских свобод и привилегий с правом иметь земли в этой стране, занимать соответствующие рангу должности в центральном и местном управлении, иметь налоговый иммунитет, быть подсудным королевской юрисдикции и т. п. 90 Беженцы из Хорватии, поселяясь на территории Венгрии, не пересекали государственных границ, поскольку Хорватско-Славонское королевство на правах автономии входило в состав Венгерского.91 То же касается и дворян, выходцев из Венгерского королевства, приобретавших земельные владения в Хорватии. Оба королевства являлись равноправными членами «Святой Венгерской короны», привилегированные жители которых обладали одинаковыми правами в обеих частях.92 Эти привилегии распространялись и на Ивана Китонича. Он и сам именно так понимал «нацию», что нашло выражение в написанном им предисловии к «Методическому руководству»: «Много людей, особенно венгров среди венгров, выдающихся как своим возрастом, так и ученостью, а также достоинством (под которыми я подразумеваю это наше государство и живых членов этого политического тела, граждан-соотечественников), часто просят о том, чтобы, опираясь на опыт, изучить отдельные трудности в тех делах, в которых испытывается крайняя потребность».93 Такую же позицию занимал и коллега Китонича Иван Крушели: не случайно, в коротких стихах, посвященных другу, он называл «Ликургом Венгрии». 94 Таким образом, Китонич считал себя частью «венгерской нации» в соответствии с тогдашней интерпретацией данного понятия. Во всех случаях он говорит о Венгерском королевстве, ссылается на его судебные обычаи, его законы и издавших их венгерских королей, а также на «Трипартитум» – венгерское обычное феодальное право. Как и «Трипартитум», труд Китонича предназначался для всего королевства, включая Славонию, где действовали правовые нормы «метрополии». Так же и Крушели отмечал в своем посвящении Китоничу, что его трудом будут пользоваться народы Паннонии.95 Со своей стороны, автор «Методического руководства» всякий раз подчеркивал, что действует во благо Венгрии, и восхвалял тех, кто служит ей. Так, свой труд правовед посвятил примасу венгерской церкви, эстергомскому кардиналу и верховному канцлеру королевства Петеру Пазманю (последовательному проводнику курса на рекатолизацию) и надору Жигмонду Форгачу (непримиримому противнику трансильванского князя, деятельность которого угрожала целостности королевства). Связующим звеном с другими членами Corporis Sanctae Coronae для него была общая историческая мифология, героизировавшая «венгерскую нацию». Он нигде не противопоставляет себя как хорвата «венгерской нации», говоря о «нашей общей Родине» («Patria nostra communis»)96. Это вовсе не исключает того, что Китонич – как, впрочем, и Матвей Андреашич и Иван Крушели – мог оставаться и осознавать себя этническим хорватом: он вырос в хорватской общине, хотя и на венгерской земле, знал хорватский язык, не утратил связи со своей этнической родиной (как будет показано ниже), дорожил памятью о ней. Получая в 1590 г. грамоту о пожаловании (возможно, подтверждении) дворянства, Иван принял родовое имя де Костайница. Более того, значительную часть своей жизни Китонич был активным участником общественной и политической жизни Хорватско-Славонского королевства – как юрист, депутат Сабора, землевладелец. В то же время то обстоятельство, что он как личность с самого рождения формировался и всю свою жизнь провел в смешанной культурно-языковой среде, не могло не повлиять на его самоидентификацию. Региональное самосознание, как один из образующих коллектив факторов, на которые обращает внимание Петер Бурке при анализе проблемы самоидентификации личности в раннее Новое время,97 было у Китонича как бы смазано. Почти все то же самое можно сказать и о коллегах Ивана Китонича – Матвее Андреашиче и Иване Крушели. В этом плане я считаю уместным распространить на их «случаи» выводы, к которым пришел венгерский исследователь Иштван Бичкеи, изучая проблемы самовосприятия личности и национального самосознания на примере выдающегося поэта XVII в., тоже этнического хорвата, Миклоша Зрини, создавшего, тем не менее, первый эпос на венгерском языке («Осада Сигетвара», 1645–1648): «Не язык был символом идентичности, и не он обеспечивал объединяющую коллектив силу», а та общность, которую составлял дворянский социум Венгерского королевства.98 Более того, и Китонич, и Зрини принадлежали одновременно не только к венгерской и хорватской политической элите, но к элите более крупного государственного объединения – монархии австрийских Габсбургов99. Биография Ивана Китонича красноречиво иллюстрирует этот феномен.
Помимо сказанного реконструкция жизненного пути и профессиональной деятельности Китонича и двух его коллег позволяет сделать и другие выводы. В процессе формирования чиновничества в Венгерском королевстве центральная власть, Габсбурги следовали не только общей тенденции, в соответствии с которой при назначении на должности в государственном аппарате принимались во внимание профессионализм, обусловленный наличием соответствующего образования и большим опытом в данной сфере управления, но и другие параметры. В эпоху нестабильности во всех владениях Дома австрийских Габсбургов, вызванной с одной стороны тяготами войн с османами, с другой – сопротивлением сословий, которые не желали мириться с потерей позиций при отправлении власти в государстве, правящей династии приходилось предъявлять дополнительные требования к штату служащих центральных государственных ведомств, каковым – и единственным на территории Венгерского королевства – являлось Венгерское казначейство. Несмотря на все противодействие сословий, и условия договоров, которые с ними заключались, Габсбурги последовательно придерживались принципа набора на должности верных подданных династии, к тому же католиков. При том, что законы королевства не позволяли ставить на высокие посты иностранцев, двор находил выход из положения в привлечении на службу граждан невенгерских частей своей композитной монархии. В нашем случае речь идет о хорватских дворянах, облагодетельствованных властью – в чем только было возможно (земельные пожалования, пожалование дворянского статуса, должности и т. д.) – беженцев из занятых турками Хорватско-Славонского королевства. Такие, как Иван Китонич, глубоко интегрировались в венгерское дворянское общество, став его органической частью. Они были благодарны за блага и поддержку правящей династии, сохраняли ей верность во всех критических ситуациях даже ценой личного благосостояния. Кроме того, в отличие от колеблющихся венгров хорваты оставались католиками, что было также важно для католических правителей композитной Дунайской монархии, проводивших с конца XVI планомерную и жесткую политику рекатолизации в своих владениях. Можно утверждать, что Габсбурги сознательно использовали в своей «кадровой политике» представителей хорватского этноса, в первую очередь, в Венгерском казначействе, чтобы в сфере материальных интересов эффективней противостоять оппозиционно настроенной венгерской социальной элите.
