Тогда Артавазд вступил в Константинополь, и первым его делом была отмена постановлений предыдущего царствования против святых икон. Нужно принять во внимание, что при тогдашних обстоятельствах эта мера могла касаться только столицы; притом же было весьма естественно новому императору заручиться расположением столичного населения[25]. Но и Константин далеко не был беззащитен и не думал складывать оружия. За него стояли две азиатские фемы, Анатолика и Фракисийская, и, кроме того, с ним была флотская фема Кивиррэоты, т. е. почти вся Малая Азия. Здесь весьма отчетливо обнаружились политические симпатии в связи с национальными: европейские области были за Артавазда и за принцип иконопочитания, азиатские — за законного представителя власти и за иконоборческий принцип. С войсками, собранными в верных ему фемах, Константин подошел к Босфору и остановился в Хрисополе. Казалось бы, что он теперь же мог осадить столицу и принудить своего соперника к сдаче, но вследствие непонятных для нас причин на этот раз он отступил назад и провел зиму 741/42 г. в Амории. Таким образом объясняется то обстоятельство, что несколько официальных актов этого времени носят имя Артавазда, который признан был в императорском достоинстве папой, венчал на царство сына своего Никифора, а другого сына, Никиту, назначил стратигом фемы Армениак, где он имел приверженцев, будучи сам армянского происхождения.
Но весной 742 г. наступила развязка запутанного положения, которая может считаться неожиданной, т. к. здесь в первый раз обнаружились военные дарования и вообще далеко не обычные административные способности законного наследника престола. Артавазд в мае 742 г. выступил в Вифинию в фему Опсикий и начал производить в ней работы, прибегая к слишком крутым мерам. Для Константина было весьма важно, что и фема Опсикий не оказалась преданной Артавазду, а между тем вся борьба между соперниками решалась на азиатской территории. Находясь во главе фемы Анатолика, Константин нанес, прежде всего, поражение Артавазду при Сардах и заставил его после потери армии и военных запасов спасаться в Кизик и отсюда в Константинополь. Но в Азии оставался еще сын Артавазда Никита, находившийся во главе фемы армянской и поздно выступивший в поход, когда уже главная часть драмы была разыграна. В августе того же года отряд Никиты был разбит наголову при Модрине в феме Вукеллариев, причем погиб патрикий Тиридат, двоюродный брат Артавазда, и значительная часть начальствующих лиц. «В этой битве, — замечает летописец, — где сражались армяне и фема Армениак с войском фем Анатолика и Фракисийская, пало немало жертв с той и другой стороны. Исконный сеятель зла диавол возбудил такую злобу и усобицу между христианами, что без сожаления губили дети отцов и братья братьев и без пощады предавали огню имущество и жилища друг друга».
Этим делом решена была судьба Артавазда, т. к. ничто теперь не препятствовало Константину идти на самый Константинополь. В сентябре того же года он переправился на европейский берег и начал осаду столицы со стороны суши; в то же время стратиг Фракисийской фемы Сисинний прибыл с флотом из Абидоса и запер для Константинополя все выходы к морю. Столица оказалась в отчаянном положении, она была окружена со всех сторон — от Харсийских ворот до св. Маманта, где был лагерь Константина, — враждебными силами, а между тем большой и многочисленный город оказался без необходимых для жизни средств. Дороговизна припасов возросла до крайней степени: за меру ячменя (около 20 ф.) платили около 40р.; в той же степени поднялись цены на все продукты4.
Артавазд пытался поправить беду экстренными мерами. Он отправил морем своих уполномоченных для покупки хлеба на юге, но около Абидоса хлебная партия захвачена была судами кивиррэотского флота и доставлена Константину, который употребил хлебные запасы на продовольствие своей армии. Сделана была попытка произвести вылазку и напасть на осаждавшую армию, но попытка оказалась неудачной и — самое важное — лишила Артавазда его правой руки, магистра Феофана Монета. Точно так же не имели успеха огненосные суда, снабженные греческим огнем, обыкновенно наводившие ужас на неприятельский флот. Ввиду отчаянного положения, вследствие голода и начавшейся смертности Артавазд предоставил оставить город тем, которые не участвовали в гарнизонной службе. Тогда началось настоящее выселение и потребовалось принять серьезные меры, чтобы не выпускать из города молодых людей, переодетых в женское или монашеское платье. Все вышедшие были принимаемы в лагере Константина, получали продовольствие и увеличивали число его приверженцев. Наконец, Артавазда ожидал еще сильнейший удар. Сын его Никита после поражения при Модрине собрал часть войска и подошел к Хрисополю, имея намерение помочь осажденной столице. Но Константин, не снимая осады, поспешил переправиться через пролив и погнался за Никитой, который стал отступать на Никомидию. Здесь он был застигнут войском Константина и взят в плен вместе с бывшим епископом Гангр Маркеллином, служившим теперь в армии в качестве куратора. Обоих пленников ожидала горькая участь: Маркеллин был казнен, а Никита закован в цепи и в таком виде выставлен под стенами Константинополя «на показ» горожанам и отцу его.
При всем том город не сдавался. Наконец 2 ноября Константин ворвался в Константинополь через сухопутную стену и таким образом положил конец этому несчастному междоусобию, стоившему много крови. Хотя Артавазд успел выйти из Константинополя с патрикием Вахтангом, очевидно, тоже армянского происхождения, но был захвачен и приведен в оковах в Константинополь, где были уже во власти его более счастливого соперника и оба его сына. Артавазд был присужден вместе с сыновьями к ослеплению, а патрикий Вахтанг обезглавлен на площади Кинигия.
Потушив восстание и сделав безвредными Артавазда и его сыновей, Константин праздновал свое торжество цирковыми играми, на которых побежденные противники, а равно и главный их помощник патриарх Анастасий, должны были исполнять данные им роли: первые были проведены по цирку, обремененные цепями, а последний подвергнут публичному бичеванию и, посаженный на осла задом наперед, торжественно проведен по цирку. Весьма любопытно отметить, что позорное наказание, испытанное патриархом, не послужило препятствием остаться ему на патриаршем престоле и быть во главе Церкви до 754 г. Что касается других мер, принятых против приверженцев Артавазда, являющихся под пером летописца Феофана весьма жестокими, то нужно вспомнить о том, что до нас дошла только враждебная иконоборцам литература, слишком сгустившая темные краски. Есть одна черта в известиях Феофана, которою отмечен, вероятно, реальный факт5. Константин привел с собой в Константинополь новых людей, не доверяя прежним придворным и административным чинам, и обогащал своих новых слуг имуществами, конфискованными у чинов византийского служилого дворянства.
Для второго, как и для первого, представителя исаврийского дома самым капитальным вопросом внешней политики были отношения к арабам. Арабско-мусульманский вопрос занимает в истории Византии такое крупное, скажем даже, роковое значение, что историку необходимо с ним обходиться с большим вниманием и обращаться к нему весьма часто. После знаменитой осады Константинополя в 717 г. они, правда, перестали быть для Льва Исавра так страшны, как в первый год его царствования, и не предпринимали против империи обширного и хорошо комбинированного наступления, но все же византийский царь никогда не забывал, что мусульмане самые опасные враги восточного христианского царства. В царствование Льва арабы несколько раз делали вторжения в империю; в особенности следует вспомнить поход 726 г., когда они дошли до Никеи, где им было, однако, нанесено поражение, память о котором сохранилась в Никее на башне Артавазда6. В 737 г. повторился новый поход, наконец, в 739 г. арабы вторглись в фему Анатолика и соседние области тремя армиями. Одна из них под предводительством Ал-Баштала дошла до местности Акроин в Анатолике, где была встречена двумя императорами, Львом и Константином, и где произошло сражение, окончившееся большим поражением арабов.
Это было последним военным делом Льва, которым он еще раз обуздал напор арабов и побудил их сократить конные наезды и быть внимательней по отношению к государственной границе между калифатом и империей. Правда, обозначить эту границу к половине VIII в. было бы чрезвычайно трудно. То, что искони было границей империи на востоке, стало уже давно арабским достоянием. Сирия и Палестина, Армения до Кавказских гор и р. Риона на севере были завоеваны еще первыми преемниками Магомета. В конце VII и в начале VIII в. восточная граница империи еще отодвинулась далее на запад, причем к арабам отошла значительная область от Антиохии и Алеппо до гор Тавра. Пограничными городами, подвергавшимися наибольшей опасности от арабских наездов, здесь были Тиана и Кесария. Самые важные фемы, выдерживавшие напор арабов, почти ежегодно вторгавшихся в не защищенные крепостями и сторожевыми отрядами открытые места, были Анатолика на юге и Армениак на севере. Военные потребности вызывали здесь необходимость образования новых военных округов, и, действительно, с течением времени появляются на этой границе новые фемы.
